Божественная комедия. Чистилище - Данте Алигьери

1182

Упоминаемые здесь два провансальских поэта, без сомнения, Арнольд Даниель из Перигора и Герольд де Борнейль из Лиможа, которых Данте очень часто цитирует в своей de Vulgari Eloquentia. Из числа трех предметов, которые он считает преимущественно перед другими достойными быть воспеваемыми народным языком, именно оружие, любовь и прямодушие, первое, говорит он, воспевал Бертрам де Борн, вторую – Арнольд и третье – Герольд. Арнольд из Перигора жил в конце XII века (ум. 1189), занимался в начале науками, затем бросил это поприще, чтобы воспевать в стихах одну прекрасную даму. Позднее он пел в честь многих других дам, почему Данте, может быть, и поместил его в этот круг, так как его любовные похождения едва ли всегда были чисто платоническими. Отличительная черта его стихотворений – необыкновенная искусственность в построении слов, образов и особенно рифм. «Секстина», по-видимому, его изобретение. По мнению некоторых, он был также автором романа Lancelot du lac. Напротив, Герольд (Лиможец) чуждался брака и любви; зиму он посвящал наукам, летом – обходил дворы от двумя музыкантами, как трубадур, но не брал ничего в свою пользу, раздавая бедным все, что ни получал в награду за пение. В свое время он пользовался великой славой и был назван главою трубадуров (ум. 1278). Почему Данте ставит Арнольда выше «Лиможца» – вопрос этот теперь трудно решить при нашем малом знакомстве с сочинениями обоих этих поэтов. Сисмонди, в своей Littérature du Midi, не особенно хвалит Арнольда, как поэта, также Ренуар, величайший знаток провансальской литературы, ставит ему в упрек темноту и изысканность. Напротив, в свое время он был весьма прославляем и Петрарка сказал о нем:

Fra tutti il primo Arnoldo Daniello,Gran maestro d'amor; eh' alla sua terraAncor fa onor col suo dir nuovo e bello.

(Trionfo d'Amore IV, 40–42).

Отзывы о Герольде также не очень высоки. Монах Монтанда говорит, что стихи его жидки, плаксивы и напоминают крики утки, которая трещит на солнце (Кресчимбени, выпуск II, 1710, стр. 22–22, 106–107). Филалет, К. Витте, Скартаццини.

1183

«Anche gli altri dicono cosi, è la perpetua scusa degli stolti». Бенвенуто Рамбалди. – Pluresenim magnum saepe nomen falsis vulgi opinionibus abstulerunt.Боеций Cons. phil., lib III, pr. 6.

1184

Гвиттон из Ареццо. Сличи Чистилища XI, 98 примечание.

Слово «аббат» имело в древнем языке весьма высокое значение и означало отец или вождь; так Гуго Капет титуловался аббатом Парижа.

1185

Очищающиеся в чистилище более уже не грешат (Чистилища XI, 22–24 примечание), потому прочти за нас молитву Господню лишь до слов: «не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого», так как такое прошение для нас уже излишне.

1186

«Так как эти спутники идут в одном направлении с Данте и его спутниками, то Гвидо должен был уступить свое место Арнольду, шедшему тотчас перед ним; так что Гвидо стал вторым в ряду душ». Филалет.

1187

Эти терцины в подлиннике написаны на провансальском языке. Филалет перевел их старинным немецким языком Нибелунгов (и тем же размером), Бланк – просто древненемецким языком. Я хотя и перевел эти терцины на русский язык, но вместе с тем оставил и провансальский подлинник, соединив его, как и у Данте, посредством рифм с цепью предшествовавших терцин. Надобно заметить, что эти провансальские терцины очень испорчены в списках, так что существует около 8 различных редакций этих стихов.

1188

ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНОЕ ПРИМЕЧАНИЕ.

Это место, составляет после IX песни Чистилища (стихи 42-132), второе основное место для развития всей Божественной Комедии. – Исполненным раскаяния созерцанием мук ада и продолжительным очищением и освобождением от грехов в чистилище, к чему поэт допускается отпущением в IX песни, Данте, человек, приобретает вновь свободу духа, потерянную в грехах; воля его чиста и не в противоречии с Богом; Бог возрождается в нем всецело. До сих пор он имел главным путеводителем Виргилия. Но состояния, которого по воле Божьей ищет человек и находит только чрез правильное применение разума при посредстве установленного Провидением института императорства и папства, – этого состояния достиг уже теперь и Данте; все же он должен еще окончательно приблизиться к Богу при помощи единственного руководительства благости – Беатриче, которая уже по дальнейшему ходу развязки начинает с IX песни понемногу заменять Виргилия. Таким образом роль Виргилия окончена. Хотя он идет еще некоторое время (вместе со Стацием), но не произнося ни единого слова, и внезапно исчезает в XXX, 49. – Соответственно этому получает форму последнее развитие событий в третьем отделе Чистилища, в который мы вступаем с XXVIII песнью. На плоской вершине горы, красиво опоясанный лесом и огражденный приветливым ручейком, на противоположном его берегу расположен «земной рай» с древом жизни, местопребывание совершенных душ, созревших и готовых к восприятию их настоящим раем, т. е. небом. Отождествленный в этой песни (стихи 77-142) с эдемом и первобытным состоянием, земной рай наглядно представляет: 1) в общем, первоначально Богом положенное, идеальное состояние христианства, которое наступило бы уже при надлежащем поведении людей (Виргилий); оно собственно воплощает именно основную идею всей Божественной Комедии (см. XXXI, Предварительное примечание); 2) для каждого отдельного человека, тем более для Данте, – тоже возвращение к первобытному со стоянию, завершение происшедшего в IX песни оправдания чрез освящение и возрождение, и, таким образом, достижение состояния совершенного блаженства, того христианского совершенства, которым Чистилище необходимо должно закончиться, a человек подняться от «земного» к «небесному блаженству» и таким образом совершиться переход от второй части Божественной Комедии к третьей. – Сначала нам тут встретятся подготовительные символы; мы увидим Данте приближающимся к ручью; на противоположном его берегу он видит чудную процессию – истинную церковь и собрание праведных, пока в средине процессии Беатриче не снимает с себя покрывало, чтобы, как восполняющая благость и небесная премудрость свыше, утвердить весь совершенный до настоящего времени поэтом очистительный путь и сообщить ему венец, – последнее освящение христианского совершенства и подготовки к пути небесному, как мы это ближе увидим в XXX–XXXII песнях». Флейдерер.

«Мы очевидно достигли здесь третьего отдела Чистилища, т. е. земного рая, и этот сон есть как бы его предчувствие. Для облегчения понимания уместно еще раз возобновить в памяти значение первых двух отделов: преддверия чистилища и самого чистилища, чтобы объяснить ими значение третьего отдела, прибавив к этому из философии того времени все, что может служить его освещению.

Если преддверие чистилища означает действия, предшествующие акту настоящего очищения, если вступление во врата чистилища означает самый этот акт или восприятие освящающего помилования в таинстве крещения или покаяния и если, кроме того, семь кругов очищения (собственно чистилище) означают исправление и освобождение от грехов, происходящие от взаимодействия вспомоществующей благости и свободной воли, то третий отдел должен означать завершение очищения чрез посредство восполняющей благости. Весьма глубокомысленно, что поэт помещает сюда земной рай, так как по совершении очищения устраняется всякое действие наследственного греха, и человек вступает вновь в райское состояние первоначальной праведности, безгрешности и блаженной внутренней гармонии, без которого он может беспрепятственно вознестись к конечной своей цели, созерцанию Бога.

В этом отношении весьма знаменательны три сновидения Данте, которые он видел в продолжение трех ночей, проведенных им в чистилище. В первую ночь, у врат чистилища, ему представляется Лючия – восполняющая и действующая благость; во вторую, среди кругов покаяния, он видит борьбу человека с чувственностью и поддержку его вспомоществующей благодатью, и здесь, у входа в земной рай, ему приснился третий сон, значение которого видно из последующего, как указание на состояние совершенства.

Чтобы надлежащим образом понять взгляд на совершенство Фомы Аквинского, которого мы здесь, как и в других случаях, принимаем нашим путеводителем, необходимо несколько углубиться в его учение, поскольку оно касается взглядов на добродетель. Всюду, где заходит речь об этом вопросе, он рассматривает добродетель, как склонность к добру. Она так же обозначается еще, как совершенство силы душевной, направленной к деятельности, именно – хорошей: perfectio potentiae quaedeterminatur ad bene operandum. Оттого-то она может принадлежать только собственно душевным силам, случайностям только душевным; потому что тело, как материя, может чем-нибудь стать; дух же, как форма, может что-нибудь совершить. Sum. Theol. 2-ае, I, qu. LVI, art. 3, 6. – Соответственно этому добродетели подразделяются, во-первых, по двум душевным силам, разуму и воле, на умственные и нравственные, смотря потому, будут ли они усовершенствованием той или другой силы.