Наполеон и женщины - Ги Бретон

— Ну же! Моя дорогая Жозефина, будь разумной. Не унывай, я всегда останусь твоим другом.

Императрица не могла ответить ему — ее душили рыдания; эта немая сцена длилась несколько минут, и их слезы и рыдания говорили больше, чем самые нежные слова.

Наконец, император, словно пробудившись ото сна, заметил меня и сказал изменившимся от слез голосом:

— Выйдите, Констан!

Я повиновался".

Потом, как считают некоторые историки, которые — уж будьте уверены — свечки там не держали, — Наполеон воздал последнюю почесть «маленькой черной роще» Жозефины, и месье де Буйе, который никогда не выражается обиняками, пишет в своих мемуарах, что император "выпил последний стакан вина, «на посошок».

Возможно, конечно, что и после пятнадцати лет брака страсть генерала Бонапарта по-прежнему была сильнее императорской повадки Наполеона.

Как бы то ни было, Жозефина провела час в спальне Наполеона, как описывает Констан:

«Часом позже я увидел Жозефину, по-прежнему печальную, в слезах. Проходя, она ласково кивнула мне. Когда я пришел в спальню потушить, как обычно, канделябры, я не мог рассмотреть лицо императора, еще не спящего, молчаливо укрывшегося в глубине постели».

На следующий день Жозефина навсегда покинула дворец Тюильри, где она пять лет была «более чем королевой», и обосновалась в Мальмезоне со своими восемью сотнями платьев, двадцатью норковыми манто, тысячей пар шелковых чулок, попугаем, собаками, обезьянами и воспоминаниями.

В то время как она направлялась в Мальмезон, под проливным дождем оплакивая бывшие почести, Наполеон поехал в Трианон, решив пожить там несколько дней — ведь в Тюильри сохранялся еще слишком сильный аромат креолки. Церемония развода ранила его душу, и он не хотел, чтобы придворные видели своего императора с покрасневшими глазами. В маленьком трианонском дворце он мог укрыться от любопытных и злорадствующих, он мог целиком отдаться своему горю и своим воспоминаниям.

Расположившись в Трианоне, он высказал свое удовлетворение Кристине Матис:

— Я думаю, нам тут будет хорошо.

Потому что, догадываясь, что горе имеет свои пределы, он позаботился взять с собой молодую любовницу.

* * *

На следующий день император нанес визит Жозефине, которая привела его в уныние своими сетованиями и слезами, насквозь промочившими салфетку, которую она начала вышивать, чтобы рассеяться в угнетающем одиночестве.

Расстроенный Наполеон принялся ее утешать, не преуспел в этом и удалился с грустным настроением.

Вернувшись в Трианон, он сразу написал ей нежное письмо:

"Мой друг, я, нашел тебя сегодня такой слабой, какой тебе не подобает быть. Ты проявила мужество, ты должна сохранять его.

Ты не должна впадать в меланхолию. Будь спокойной, следи за своим здоровьем, таким драгоценным для меня. Если ты по-прежнему питаешь ко мне привязанность, если ты меня любишь — сохраняй силу духа.

Не сомневайся в моей вечной нежной дружбе; ты плохо знаешь меня, если думаешь, что я могу быть счастливым, когда ты несчастлива, довольным, когда в твоей душе нет покоя. Прощай, мой друг, хорошего сна тебе…"

Написав это, он отвлекся от меланхолических воздыханий о Мальмезоне и занялся с Кристиной полезным делом, которое почтенные люди называли тогда в вольных речах «посетить мадам-дыру».

Десять дней подряд императрица получала каждое утро письмо императора. Души этой злосчастной пары, этих двух существ, которые разлучились навсегда, которые многие годы бесцеремонно обманывали друг друга, теперь переживали неожиданный медовый месяц.

Наполеон украдкой покидал на рассвете постель своей фаворитки, чтобы нацарапать записочку, и гвардеец галопом отвозил ее Жозефине. После этого весь день он не мог ничего делать — ни заниматься делами, ни вести переписку, ни созывать советы, ни давать аудиенции, — он охотился, мечтал у огонька камина, плакал и, наконец, бросался в объятия Кристины.

На Рождество он пригласил в Трианон Жозефину, Гортензию и Евгения. Когда кончился последний совместный ужин, императрица села в свою карету и вернулась в Мальмезон. Император на следующий день возвратился в Тюильри.

Узнав, что он останется в Париже, Жозефина бросилась в объятия м-м Ремюза:

— Мне кажется, что я мертва, что я не существую…

Однако, ее продолжали занимать матримониальные проекты экс-супруга, и ей даже довелось участвовать в неких связанных с этими проектами переговорах.

В это время Наполеон все еще рассчитывал жениться на сестре царя, великой княгине Анне. Этот проект так привлекал его, что он даже нарушил некогда данное Марии Валевской обещание относительно Польши. В ящике рабочего бюро Коленкура лежал проект тайного соглашения, которое утверждало положение польской территории как Великого Герцогства Варшавского, лишая его права снова стать королевством и восстановить название Польши. Вскоре документ был извлечен из бюро, и в канцеляриях стало известно его содержание.

Князь Понятовский, узнав, что Наполеон готов пожертвовать Польшей ради брака с маленькой Анной, срочно вызвал Марию Валевскую.

— Что я должна делать?

— Ехать в Париж. Пускай сын Наполеона родится во Франции. Когда будете там, Вам удастся подействовать на Наполеона, и он скорее откажется от русского брака, чем подпишет конвенцию об уничтожении Польши…

Беременная Мария отправилась во Францию. Но случилось так, что пока колеса ее кареты скользили по обледеневшим дорогам Восточной Европы, у самого Наполеона уже остыло желание вступить в «русский брак». До него дошли слухи, что царица, мать Александра, считает французского императора импотентом и потому не хочет отдать ему принцессу Анну.

Обиженный Наполеон стал подумывать и о других брачных проектах. В это время император Австрии, который опасался укрепления связей между Россией и Францией, делал Наполеону самые любезные авансы. Тогда императору пришла в голову мысль о браке с великой герцогиней австрийской, девятнадцатилетней. Марией-Луизой. Переговоры носили предварительный характер (официально оставался в силе проект брака с великой княгиней Анной). Австрийская идея привлекла внимание Жозефины, скучающей в уединении Мальмезона, и пришлась ей по душе. Она всегда имела связь с Австрией, дружила с Луи Кобленцом, была в фамильярных отношениях с Меттернихом.

1 января 1810 года она пригласила к себе м-м Меттерних. Жена посла, слегка удивленная, отправилась в Мальмезон и была встречена Гортензией, которая сразу ошеломила ее заявлением:

— Вы знаете, мы здесь все — австрийцы в душе, и моя мать отважилась посоветовать императору вступить в брак с вашей великой герцогиней.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});