Наполеон и женщины - Ги Бретон

На следующий день он подписал Венский договор, по которому Австрия теряла Галицию и Иллирийские провинции, сел в карету и возвратился во Францию.

26 октября он уже был в Фонтенбло. Его сестра Полина, восхищенная участью двери между покоями императора и императрицы, пыталась ускорить развод с Жозефиной, найдя императору новую любовницу. Ее вы-; бор пал на пухленькую белокурую пьемонтку с порочным личиком, очень привлекательную. Кристина Матис, жена графа Сципиона Матис де Бра де Каччиорна, была одной из придворных дам принцессы Боргезе. Посреди надоевших или малопривлекательных вертлявых задниц многочисленных дворцовых красоток ее пышные, радующие взгляд ягодицы привлекали дамских угодников.

Увидев эту аппетитную полноту, Наполеон отмахнулся от своих забот и снова ринулся в сентиментальную авантюру.

* * *

Уже десять лет Наполеон одним словцом приводил мужчин к победе, одним взглядом приводил женщин к поражению. Он привык, что и слово, и взгляд всегда действуют безотказно. В данном случае он обманулся. Кристина Матис казалась нечувствительной к его взгляду.

Белокурая пьемонтка, не желая быть принятой за обычную шлюху, решила поломаться, прежде чем сдать свою крепость.

Обескураженный император в нетерпеливом желании насладиться округлыми прелестями обратился за помощью к сестре. Полина вызвала юную мятежницу и отчитала ее; эту проповедь стоит процитировать:

— Разве Вам не известно, мадам, что не положено говорить императору «нет»? И даже я, его сестра, если он скажет: «Я желаю!» — отвечу: «Сир, я повинуюсь воле Вашего Величества».

Выслушав это необычайное нравоучение, Кристина все же не уступила немедля. Наполеон нервничал, терял работоспособность. Отмахнувшись от своих министров, от охваченной волнениями Европы, от Испании, где гибли французские солдаты, он целые дни проводил на охоте, а вечером, возвратившись в замок, строчил пламенные послания, которые гвардеец немедленно относил Кристине. Наконец, сумев показать императору «разницу между приличной женщиной и девкой», юная графиня приняла его предложение.

Когда она оказалась в спальне Наполеона, он в один миг раздел ее, бросил на постель и соединил ее со своей собственной славной судьбой весьма энергичным и мощным средством связи.

* * *

После этой победы император, успокоившись, вернулся к своим делам. Твердо решившись на развод, не общаясь с Жозефиной, которая проливала слезы с того дня, как обнаружила замурованную дверь, он отправил шифрованную депешу Коленкуру.

"Господин посол… Император решился наконец на развод… Император говорил о своем разводе в Эрфурте с императором Александром, которому надо напомнить, что он обещал выдать за императора свою сестру, принцессу Анну. Император желает, чтобы Вы обговорили этот вопрос с императором Александром, действуя прямо, без обиняков.

Вы должны доставить нам сведения об этой принцессе, особенно сроки, в которые она созреет для материнства".

В ожидании ответа от Александра, уверенный в его согласии император все более отстранялся от Жозефины и встречался с ней только за обедом. 14 ноября он вернулся в Париж в сопровождении Кристины, которая по-прежнему дарила ему восхитительные ночи, и императрицы, удрученный вид которой поражал придворных.

Две недели он медлил с решительным объяснением. Наконец, 30 ноября в конце обеда он объявил той, которую некогда так любил, что он намерен ее покинуть. Жозефина вскрикнула и упала на ковер в нервном припадке. О том, что произошло далее, рассказывают по-разному; поэтому я предоставлю слово месье де Боссе, свидетелю этой необычайной сцены:

«Я дежурил в Тюильри с понедельника, 27 ноября. В этот день, а также в последующий вторник и среду, я заметил искаженное лицо императрицы и молчаливую сдержанность в поведении императора. Изредка он нарушал молчание за обедом двумя-тремя вопросами, не обращая внимания на то, что ему отвечали. Обед в эти дни заканчивался в десять минут».

Потом Боссе переходит к описанию вечера 30 ноября. "Их величества сели за стол. На Жозефине была большая белая шляпа с лентами, завязанными под подбородком, частично скрывавшая ее лицо. Тем не менее я увидел, что она заплакана и сейчас с трудом удерживает слезы. Она показалась мне воплощением боли и отчаяния.

За столом в этот день царило безмолвие. Единственные слова, которые произнес Наполеон, обращаясь ко мне:

— Какая сегодня погода?

Задав этот вопрос, он вышел из столовой в гостиную;

Жозефина последовала за ним. Подали кофе; император взял чашку и знаком отослал всех из комнаты. Я немедленно вышел. Обуреваемый грустными мыслями, я сел в углу столовой в кресле, наблюдая за лакеями, которые убирали со стола. Вдруг из гостиной раздались крики императрицы Жозефины…

Один из слуг бросился к двери, но я не дал ему ее открыть. Я еще стоял у двери, когда император открыл ее сам и живо сказал мне:

— Войдите, Боссе, и закройте дверь.

Я вошел в гостиную и увидел лежащую навзничь на ковре императрицу, испускающую крики и душераздирающие стоны.

— Нет, я не переживу этого, — повторяла несчастная.

Наполеон спросил меня:

— Вы достаточно сильны, чтобы взять Жозефину на руки и отнести ее по внутренней лестнице в ее покои, где ей окажут помощь?

Я повиновался. Я приподнял ее и, с помощью императора, взял на руки, а он взял со стола канделябр и открыл дверь в небольшую неосвещенную комнату, из которой был выход на потайную лестницу. Наполеон встал с канделябром в руке на первой ступеньке, а я осторожно начал спускаться; тогда Наполеон позвал слугу, дежурившего круглые сутки у другой потайной двери гостиной, которая тоже выходила на эту лестницу; он передал слуге канделябр, в котором уже не было необходимости, так как мы достигли освещенной части лестницы. Наполеон приказал слуге идти впереди, а сам пошел следом за мной, придерживая ноги Жозефины. Был момент, когда я, задев своей шпагой стенку узкого прохода, споткнулся, и мы чуть не упали, но все обошлось благополучно. Мы вошли в спальню и положили драгоценную ношу на турецкий диван.

Император дернул звонок, вызывая горничных императрицы.

Когда в гостиной я взял императрицу на руки, она перестала плакать. Я решил, что она потеряла сознание, но, очевидно, лишь на несколько секунд. Когда я оступился, я вынужден был сжать ее сильнее, чтобы не уронить; ее голова лежала на моем правом плече, и вдруг она сказала, не открывая глаз:

— Вы прижимаете меня слишком сильно.

Я понял, что она уже не в обмороке.

Во время всей этой сцены внимание мое было приковано к Жозефине, и я не смотрел на Наполеона. Когда Жозефину окружили горничные, Наполеон прошел в маленькую гостиную, я последовал за ним. Он был в таком волнении, что начал изливаться мне, и я узнал причину того, что только что произошло на моих глазах.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});