Возвращение принцессы - Мареева Марина Евгеньевна

— Какая, мама?

— Мамулечка, сядь, — попросила Ирка со слезой в голосе.

— Какая? Ну какая?

— Не знаю. — Мать продолжала разглядывать Нину с явным неодобрением. — Уж больно уверенная. Море по колено. Такая… железная.

— Оловянная, — поправила Нина.

Все четверо непонимающе переглянулись. Где им понять? Это Нинин шифр, тайный.

Дима налил себе коньяку в рюмку, которую отнял у Кости, собрался было выпить — опомнился, поставил на стол. Сумасшедший дом. Все спятили.

— Что мне делать, а? — Дима уставился на Нинину мать с пьяным отчаянием, прося у нее защиты. Перевел взгляд на притихшую Ирку. — Ну, что мне с ней делать? Родственники! Я вас спрашиваю! Я ей развода не дам. Я тебе развода не дам, не дождешься! — выкрикнул он, глядя на Нину. — Ну, что мне делать-то? У меня вот здесь, — он ударил себя кулаком в грудь, — все время болит, ноет. Как мне быть-то, а?

— Могу тебя научить, — предложил Костя. — Кое-какой опыт имеется. Дам пару советов. Как брошенный муж брошенному мужу. — И Костя потянулся к своей рюмке.

— Молчи, ты! — взревел оскорбленный Дима, сбив ребром ладони рюмку на пол.

Это уже было. Когда это было? Нина тупо смотрела на темное пятно, расплывающееся на скатерти. Пятно на скатерти, осколки на полу, взбешенный Дима… Когда это было?

Давно. В другой жизни.

— Успокойтесь! — приказала мать, и Дима притих.

Надо же, он ее слушался! Бред. Нина все еще стояла посреди комнаты, как партизан на допросе. Смеяться или плакать? Смеяться. Конечно, смеяться.

— Мамочку можно понять, — осторожно вставила Ирка.

— Понять?! — с угрозой переспросил Дима.

— Она недогуляла в юности. И в зрелые годы. Папочка меня простит, он человек широких взглядов. Правда, папочка?

— Ира, ты переходишь границы, — возмутилась бабушка.

— Просто у них разные темпераменты…

— А я? — крикнул Дима. — При чем тут этот? Она от него год как ушла!

Нина засмеялась — негромко, истерически, закрыв лицо руками.

— Нина, образумься! — Мать повысила голос. — Ты не девочка, тебе сорок лет. Нина, разрушить всегда проще, чем создать. Чем спасти отношения. Сейчас, наоборот, все семьи объединяются. Ты знаешь статистику? Ты знаешь, сколько разведенных пар заново соединилось?

— Вот! — Дима торжествующе ударил кулаком по столу. — Слушай мать! Слушай!

— Хоть какая-то польза от кризиса, — продолжала Александра Федоровна с гневным воодушевлением. — Потому что беда людей сплачивает. Она подталкивает их друг к другу. И они возвращаются друг к другу.

— Слушай мать, — повторил Дима, наливая себе коньяк в чистую рюмку.

— Слушай мать, Нина, — подытожил Костя. — И возвращайся ко мне.

Она снова заперлась в Вовкиной комнате.

Так и будем теперь жить, каждый за своей дверью. Как предусмотрительно Дима понаставил эти замки-запоры!

Нина сидела на кровати, поджав под себя ноги, стиснув в ладони трубку мобильного. Если позвонит этот гад Михалыч — она ответит первой, раньше Димы. Упредит удар.

К ее старым страхам прибавился новый. Страх, что Михалыч и его хозяева доберутся до Димы. Этого нельзя допустить, Дима и так невменяем.

Стрелки часов сошлись на двенадцати.

Полночь. Завтра — Новый год.

Завтра? Завтра, завтра. Никогда мы еще не встречали его так весело.

Дима, что же нам делать?

Петр, как же нам быть?

В лесу раздавался топор дровосека.

Разрубить нельзя. Развязать?..

Запищал мобильный. Нина вздрогнула. Это Михалыч. Значит, не зря она бодрствует. Сейчас она ему…

— Нина, разбудил?

— Лева? Левка! — крикнула Нина в трубку. — Господи, неужели ты? Откуда? Я до тебя два месяца не могла дозвониться. Потом уж и не пыталась больше…

Лева! Другая жизнь. Даже странно, что Нина сразу узнала его голос.

— Нина, солнышко мое, меня — нет, — звучал в трубке быстрый, деловитый, чем-то заметно встревоженный, родной, полузабытый голос. — Меня, Нина, нет…

— В Москве? — перебила она.

— В природе. Скачу по глобусу, спасаю свой бизнес. Нина, я знаю: у тебя — ад. Догадываюсь. Прости, ничего не могу, ничем…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Да не нужно! Я сама. Я просто рада тебя слышать.

— Я через час улетаю. Прилетел — и улетаю. Слушай, узнал от третьих лиц, не ручаюсь за точность информации, но… — Лева понизил голос. — Спасай Димку! Он совсем увяз. Не знаю, насколько ты в курсе. Он спутался с Владиком, охранником бывшим, а тот то ли к таганским браткам приписан, то ли к солнцевским… Нина, ты слышишь меня?

Она хотела ответить, но не смогла выбить из себя ни звука. Конец. Это — конец. Топор дровосека.

— Полчаса назад он звонил моему приятелю, какой-то был мутный разговор, мерзкий. Я, говорит, возле твоего дома, возле гаража, дай, говорит, мне канистру бензина, кого-то там надо проучить…

— Кто звонил — Дима? — просипела Нина. Голоса не было, голос сразу пропал. — Да он спит. Надрался и спит. Он спит… — Нина уже открывала дверь детской. — В кабинете своем… — Она кинулась в Димино логово. Пусто. — Лева, — простонала Нина. — Нет его! — Метнулась в прихожую: дверь нараспашку, Дима не удосужился закрыть. — Лева… — только и смогла она выговорить. — Спасибо. Прости.

Нина прервала разговор и тут же набрала номер Петра.

Проучить. Канистра. Таганские братки.

Это — Дима?! Это — ее муж?!

Там, у Солдатовых, никто не брал трубку. Нина лихорадочно одевалась, влезала в сапоги, плохо понимая, что она делает, куда собирается.

Спутался с Владиком. Нину словно током ударило, когда она вспомнила: несколько дней назад вот тут, в прихожей, Владик признался ей с внезапной откровенностью: «Я теперь не охраняю — от меня охраняют».

Канистра с бензином. «Я не хочу, чтобы нас с тобой из золы выгребли» — так Нина сказала Петру совсем недавно.

Она снова набрала номер, уже открывая дверь. Долгие гудки, наконец сонный, раздраженный голос старика.

— Это я, — задыхаясь, сказала Нина. — Петя дома?

— Вы нас оставите когда-нибудь в покое или нет? — рявкнул старик.

— Петя дома?

— Он работает. И если вы еще хоть раз…

— Не открывайте никому дверь! — крикнула Нина. — Спрашивайте кто. И когда Петя вернется, пусть и он никому…

Старик бросил трубку.

Нина сдавленно застонала.

Она стонала, спускаясь вниз, уткнувшись лбом в стенку кабины. Стонала, несясь через ночной двор. Бессвязно причитала себе под нос, пересекая Покровку. Бежала к Подсосенскому, спотыкаясь, тяжело, с хрипом, дыша.

Сколько это может продолжаться? Будет когда-нибудь этому конец или нет? Разрубить! Нельзя! Развязать! Нельзя!

Нина совсем выбилась из сил. Сердце сейчас выскочит из груди, загнанное измученное сердце.

Петр работает. Мотается по ночному городу, развозит по домам припозднившихся граждан.

Они его не найдут. Дима и его помощнички. Если таковые имеются. Где они его выследят, как? Они не могут вычислить его маршрут, Петр и сам его не знает заранее. Значит, если Дима захочет его подкараулить, он будет ждать Петра возле его дома.

И Нина будет ждать его здесь же.

Она добрела до подъезда и огляделась, пытаясь восстановить дыхание. Пусто.

Подняла голову вверх. Вот окно его кухни, там горит свет. Это старик проснулся. Столько окон светится, час ночи, но люди не спят. Завтра — Новый год, хозяйки рубят салаты, прослаивают бисквитные коржи кремом…

Завтра — праздник. Уже сегодня. С Новым годом, Нина! В лесу родилась елочка. В лесу раздавался топор дрово…

— Нина! — Это старик открыл окно кухни, целую створку распахнул, с ума он сошел, простудится. — Поднимайтесь в квартиру, живо!

Нина еще раз огляделась: пустой безлюдный двор. Она открыла дверь подъезда. Ноги ватные Мокрая челка прилипла ко лбу.

— Что случилось? — Старик едва ли не силком втащил ее в прихожую. — Что происходит? Вы зачем звонили, вы можете толком объяснить? Что это значит «никому не открывать»?

Нина обессиленно прислонилась спиной к стене.