Возвращение принцессы - Мареева Марина Евгеньевна

— Нина звонила? — спросил Петр, войдя.

— Нет, — ответил старик. — Зато приходил ее муж. Требовал, чтобы я отдал ему Владимира. Я не отдал.

— Молодец.

Петр набрал Нинин номер. Длинные гудки. Он сосредоточенно, напряженно вслушивался в их звучание, словно пытаясь угадать, что там за ними, за этими монотонными, бесстрастными, протяжными гудками.

— Я разговаривал с ним через цепочку. Был сух. Односложен. Сказал, что Владимир — это твоя компетенция.

— Молодец, — тупо повторил Петр, бросая трубку на рычаг.

Мальчишки высыпали из комнаты.

— Па, так мы идем? — не выдержал старший. — За елкой-то?

— Петя… — Старик понизил голос. — Петя, я тебя прошу, я требую, наконец! — Старик заметно нервничал. — Реши эту проблему. Это становится проблемой. У меня неспокойно на душе. Ты слышишь меня?

— Так мы идем, папа? — спросил младший.

— Я знаю, где базар, — скороговоркой выпалил Вовка. С младшими Солдатовыми он давно был на равных, а Петра еще побаивался, стеснялся, робел. Если и поднимал на него глаза — тут же отводил их в сторону. — Я знаю. У «Новороссийска».

— Папа! Идем?

— Конечно, идем, — кивнул Петр. — Обязательно идем. Обязательно.

Нина прислушалась. Звук ключа, проворачиваемого в замочной скважине Кто-то открывает входную дверь. Это Дима.

Уже совсем стемнело. Нина сидела на Вовкиной кушетке, забившись в самый угол, подтянув колени к подбородку.

Зачем включать свет? Ее здесь заперли. Свет ей не нужен. Ей вообще ничего не нужно. Она под домашним арестом. Она наказана невесть за какие провинности, наказана, словно она не взрослая тетка сорока лет, мать двоих детей, высшее и те де и те пе… Она наказана, как двоечница-второгодница.

Спасибо, в угол не поставил. Молча втолкнул в детскую, запер на ключ, ушел из дому, хлопнул входной дверью что есть мочи.

Теперь, похоже, вернулся. Шаги в прихожей. Нина вытерла слезы. Она будет молчать. Если Дима надеется на то, что она будет молить его о пощаде, колотить в дверь, требовать, чтобы он ее отсюда выпустил, — он ошибается. Она будет молчать.

Вот теперь он подошел к двери в детскую… Прислушался. Слышно даже, как он шумно, прерывисто дышит.

Господи, какая дикость! Кто бы мог подумать, взрослые цивилизованные люди, а он ведет себя, как неандерталец, как мелкий деспот, как дремучий бесноватый вождь какого-нибудь карликового племени. Карликовый вождь, вот он кто.

А ты прожила с ним год, казалось бы, знала о нем все, до донышка! Ничего ты, Нина, о нем не знала.

Самое необъяснимое, самое дикое — тебе даже сейчас его жалко.

Отошел от двери. Шаги удаляются…

Даже сейчас ты готова его понять и простить. Ему худо. Его гложут ревность, досада, злость. Он потерял голову от ревности. Бедный Дима.

Ну давай, давай, пожалей его, дура набитая! Вот он опять подходит к двери в твою одиночку. Сейчас он войдет и набросится на тебя с кулаками. Он тебя будет бить, а ты его будешь жалеть. Замечательный расклад.

— Нина Николаевна! Как вы там?

Это не Дима. А кто? Такой знакомый голос…

— Вы не проголодались? Вам… Может быть, вам нужно выйти?

Владик! Это же бывший Димин охранник Владик!

Нина кубарем слетела с Вовкиной кушетки, забарабанила в дверь:

— Владик, открой! Выпусти меня отсюда немедленно!

— Вообще-то Дмитрий Андреич не велеть… — Ему стыдно, голос заискивающий, оправдывающийся. — Он велел вас покормить — и обратно.

— Покормить? Обратно? — Нина задохнулась от возмущения. Ударила в дверь кулаком. — Я ему что — собака? Ну, он спятил, а ты-то чего? Не стыдно?

— У меня ключа нет.

— Ты хоть врал бы умнее! А как ты меня кормить собирался? В замочную скважину сухие макароны будешь проталкивать, так, что ли?

Владик отрывисто рассмеялся: наверное, представил себе, как он осторожно просовывает макаронину в узкое отверстие. Он рассмеялся и открыл дверь.

Нина выскочила из своего узилища, зареванная, растрепанная, словно фурия. На Владика она и не взглянула. Не мешкая ни минуты, метнулась в прихожую.

— Куда вы? — Владик поплелся следом, сокрушенно бормоча: — Он не велел вас выпускать…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Выпускать! Я ему не собака! Где моя шуба? Где мои сапоги? Где все, черт подери?!

— Он меня убьет, убьет, — причитал Владик Он бестолково топтался в прихожей, пытаясь помочь Нине отыскать ее вещи.

— Не скули. Ты у него больше не служишь. Он тебе никто.

— Не служу, — согласился Владик. — Но я ему… — Он запнулся, залился краской, но все же выговорил: — Я ему предан.

— «Предан»! — зло передразнила его Нина. Она пошла в гостиную — заперто. Все комнаты, все двери заперты! — Тоже слово какое-то собачье… Почему он запер все?

— Он ваши вещи спрятал, наверное, — догадался Владик. — На тот случай, если я вас выпущу. Он же знает, что я сломаюсь и выпущу. А вы уйти захотите.

Нина сдавленно застонала и, подавив бессильную ярость, ударила в запертую дверь кулаком и ногой. Скотина! Понавешал замков! Она была против этих дурацких замков на дверях. Что за мадридский двор, у нас — дом, мы родные люди, чего друг от друга запираться-то? Тогда уж лучше жить порознь.

Ладно, она пойдет в чем есть. Джинсы, джемпер, домашние туфли без задников. Сколько там, градусов пятнадцать? Если не околеет — дойдет.

— Куда? — ахнул Владик.

Нина уже открыла входную дверь.

— Я сына не видела неделю! Пусти, это рядом.

— Не пущу, вы замерзнете. Он меня убьет!

— Ну, так уходи отсюда! Что ты здесь вообще делаешь? Что ты ему служишь? У тебя давно другой хозяин! — Нина наконец пригляделась к бывшему Диминому бодигарду повнимательней. Какой-то он другой теперь. Похудел, осунулся. И взгляд… Взгляд стал другим: прячет глаза, что-то в них теперь суетливое, неприятное. — Ты работу-то нашел, Владик?

— Нашел. — Охранник снял с себя куртку, набросил Нине на плечи — Нина утонула в ней, громоздкой, просторной, размеров на пять больше, чем нужно.

— Охраняешь кого-нибудь?

— Это от меня… охраняют, — признался Владик с внезапно прорвавшейся искренностью. И, тут же пожалев об этом, поспешно добавил: — Я вас довезу. Хотя он меня и убьет. Пойдемте, такси возьмем. Он мою машину забрал, я не на…

— Сиди здесь, — оборвала его Нина.

Нина неслась по Покровке, придерживая окоченевшими руками широкий воротник куртки, сводя отвороты у горла. Холодно. Было бы еще холоднее — спасибо Владику. Бедный Владик, достанется ему от Димы! А тебе? А что Дима сделает с тобой, когда ты вернешься? Лучше об этом не думать.

Она поскользнулась, упала. Вскочила, подобрав слетевшую с ноги туфлю.

— Рано башмачок теряете, мадам! — Какой-то подвыпивший прохожий весело подмигнул Нине. — Еще полтора часа до полуночи.

— Я из другой сказки, — отмахнулась Нина.

Бегом, бегом, торопись! Вот и Покровские ворота. Хмельная компания стоит невдалеке, оглядели Нину с ног до головы, хорошо. Удержались от резюме… До чего мерзнут ноги, пятки особенно! Если душа уйдет в пятки — душа тоже заледенеет. Как у бедного мальчика из «Снежной королевы»… Нина, ты из другой сказки.

Вот и Подсосенский. Дверь. Подъезд Лифт.

На лестничной площадке валяются еловые иглы. Он елку купил!

Нина осторожно позвонила в дверь. Ей открыл старик. Молча впустил ее в квартиру Он был в длинном халате, подпоясанном шнурком с кисточками. Смешно — как старосветский помещик.

— Я Вовку повидать, — сказала Нина, с трудом переводя дыхание.

Старик взглянул на ее дурацкую куртку, на шлепанцы.

— Могу предложить таз с горячей водой. — Даже прозаическое слово «таз» в его устах звучало величественно и значительно.

— Не нужно, спасибо. Я бегом бежала, не успела замерзнуть. Можно я…

Петр Андреевич приложил палец к губам, и Нина испуганно умолкла. Затем он кивнул ей на дверь своей комнаты, приглашая зайти. Нина пошла за ним, наступая на еловые иголки и шепча:

— Мальчики спят? Петя дома?

В комнате старик опустился в кресло, царственным жестом указав Нине на соседнее.