Роза Марена - Стивен Кинг

На сей раз она тут же обнаружила перемену, и у нее вырвался возглас изумления. Храм Быка теперь выглядел плоской картинкой. Он напомнил Рози строчку из стихотворения, которое она когда-то учила в старших классах, — что-то про нарисованный кораблик в нарисованном океане. Странное впечатление, что храм объемен, но нарушены законы перспективы, исчезло, и ощущение угрозы, исходящей от здания, ушло вместе с объемностью. Теперь его очертания выглядели прямыми и плоскими; не было никаких выступов, углублений и теней, вызывающих беспокойство. Здание напоминало, по сути дела, посредственную картину бездарного художника, пытавшегося ложной романтикой сюжета компенсировать недостаток таланта, — картина вроде тех, что в конечном счете вечно собирают пыль в углу подвала или на чердаке, рядом со старыми номерами «Нэйшнл джиогрэфик» и головоломками из кубиков с давно затерявшимися деталями. Или, наконец, в редко навещаемом третьем проходе какого-нибудь комиссионного магазина.

— Женщина! Эй, женщина!

Рози круто повернулась к Уэнди и увидела, что та нетерпеливо машет рукой.

— Поторапливайся и неси ребенка сюда! Я давно тебя жду!

Рози не обратила на нее внимания. Она рисковала своей жизнью ради этой девчушки и не желала, чтобы ее торопили. Она развернула одеяло и взглянула на нежное и беспомощное тельце. На теле младенца в отличие от самой Рози не было ни шрамов, ни следов ушибов. Насколько Рози могла видеть, на этом маленьком чудном тельце не было ни единого дефекта. Она медленно провела пальцем вдоль всего тельца ребенка, от нежной пятки до мячика плеча. Чудо.

Да, чудо. И теперь, Рози, когда ты и впрямь рисковала ради нее своей жизнью, теперь, когда ты спасла ее от тьмы и смерти под копытами быка или на его рогах и еще бог знает от чего, что могло быть там, внизу, ты собираешься отдать ее тем двум женщинам? У них обеих какая-то заразная болезнь, а у той, что на холме, вдобавок к тому еще и душевное расстройство. Ты намерена отдать этого ребенка им?

— С ней все будет в порядке, — угадала ее мысли темнокожая женщина в красном. Рози резко обернулась на голос. Уэнди Ярроу теперь стояла рядом с ней и смотрела на Рози с пониманием.

— Да, — кивнула она так, словно Рози высказала свои сомнения вслух. — Я знаю, о чем ты думаешь, и говорю тебе, что все будет в порядке. Она безумна, в этом нет сомнений, но ее безумие не простирается на ребенка. Она знает, что, хоть она и родила его, этот ребенок не будет возвращен ей, равно как не останется и у тебя.

Рози взглянула в направлении холма, где была видна женщина в хитоне, стоявшая в ожидании рядом с пони.

— Как ее зовут? — спросила она. — Мать ребенка? Ее зовут…

— Не важно, — ответила коричневая женщина в красном, резко оборвав Рози, словно не давая ей выговорить слово, которое лучше оставить непроизнесенным. — Ее имя не имеет значения. А состояние ее рассудка — имеет. В последние дни она стала очень раздражительной дамой, помимо всех прочих своих причуд. Нам лучше побыстрее пойти наверх.

— Я когда-то решила назвать свою будущую дочку Кэролайн, — сказала Рози. — Норман не возражал. Ему на самом деле было все равно… что так, что этак. — У нее опять потекли слезы.

— Ты знаешь, по-моему, хорошее имя. Чудесное имя. И не плачь ты теперь. Не мучай себя. — Она обняла Рози за плечи, и они вместе начали взбираться на холм. Трава мягко шелестела под голыми ногами Рози и щекотала ей колени. — Хочешь выслушать один совет, женщина?

Рози с любопытством и страхом взглянула на нее.

— Я знаю, трудно принимать совет в делах скорби, но учти, что я вправе давать его: я родилась в рабстве, выросла в цепях и была выкуплена той женщиной, которая отнюдь не богиня — ею. Она указала на ту, в хитоне, что стояла молча и ждала их. — Эта женщина испила воды из ручья юности и заставила меня испить тоже. Теперь мы вместе, и время для нас остановилось. Порой мне хочется иметь морщины. Я схоронила своих детей, и их детей, и детей их детей в пятом поколении. Я видела, как начинались войны и как кончались, оставив после себя развалины. Я видела мучеников, сжигаемых на кострах, и копья с насаженными на них головами, я видела, как убивали мудрых правителей, а на их место приходили злодеи и глупцы, и я все еще живу.

Она глубоко вздохнула.

— Я все еще живу, и если что-то дает мне право давать совет, то именно это. Ты выслушаешь его? Отвечай быстро. Этот совет не для ее ушей, а мы уже подходим к ней.

— Да, я слушаю тебя, — кивнула Рози.

— Прошлое нужно принимать таким, какое оно есть. Не те удары имеют значение, которые обрушиваются на нас сейчас, а те, что мы перенесли. Теперь запомни, если не ради жизни своей, то ради твоего рассудка, не смотри на нее!

Последние слова женщина в красном произнесла еле слышным, но выразительным шепотом. Они прошли еще несколько шагов, и теперь Рози вновь стояла перед блондинкой. Она сосредоточила взгляд на крае хитона Розы Марены, не отдавая себе отчета в том, что опять слишком сильно прижимает к себе ребенка, пока Кэролайн не стала извиваться у нее в руках и похныкивать. Девчушка проснулась и с интересом смотрела на Рози. Ее глаза были такого же светло-голубого цвета, как и летнее небо над головой.

— Ты справилась с задачей, — сказал ей тот же тихий, сладковато-хриплый голос. — Я благодарю тебя. Теперь дай ее мне.

Роза Марена протянула руки к ребенку. На них падали тени. И теперь Рози увидела нечто отвратительно-зловещее: между пальцами женщины, как мох, наросла толстая серо-зеленая грязь. Или чешуя. Инстинктивно Рози прижала к себе ребенка. На этот раз девчушка стала извиваться в ее руках сильнее и заплакала.

Коричневая рука вытянулась и сжала плечо Рози.

— Говорю тебе, не беспокойся. Она не причинит ей никакого вреда, и я тоже буду о ней заботиться, пока не закончится наше путешествие. Это будет недолго, а потом… Впрочем, это еще будет видно. Ненадолго малышка будет ее. Теперь отдай Кэролайн Розе.

Чувствуя, что это самое трудное из всего, что ей приходилось делать в ее нелегкой жизни, Рози протянула ребенка. Раздалось тихое удовлетворенное ворчанье, когда руки в тенях приняли девчушку. Та взглянула вверх — в лицо, на которое Рози было запрещено смотреть, — и… засмеялась.

— Да, да, — прозвучал сладковато-хриплый голос. В нем угадывалось что-то от улыбки Нормана — что-то такое, от чего Рози захотелось кричать. — Да, моя сладкая, там было темно, верно? Темно, и противно, и плохо, о да, мама знает.

Испещренные тенями руки подняли ребенка и прижали к розмариновому хитону. Девчушка взглянула вверх, улыбнулась, потом положила головку на грудь матери и снова закрыла глаза.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});