Декабристы и русское общество 1814–1825 гг. - Вадим Парсамов

В 1822 г. Фонвизин, женившись на своей дальней родственнице Наталье Дмитриевне Апухтиной, вышел в отставку и поселился у себя в имении. Новое направление тайных обществ его не привлекало, хотя он по-прежнему продолжал считать себя членом Союза Благоденствия. Осенью 1825 г. Фонвизин возобновил контакты с тайным обществом. Он присутствовал на московском совещании, где обсуждалось намерение А. И. Якубовича убить царя. Фонвизин резко негативно отнесся к этому намерению и, как показывал Н. М. Муравьев на следствии, готов был даже выдать его замысел правительству, если бы поверил в его серьезность. Он вместе с другими московскими декабристами с напряженным вниманием следил за развертывающимися событиями, вызванными смертью Александра I. Как и многим членам тайных обществ, внезапная смерть царя представлялась ему благоприятным моментом для смены государственного строя. Когда восстание на Сенатской площади потерпело поражение и до Москвы дошли известия об этом, московским декабристам какое-то время казалось, что не все еще потеряно. Они еще на что-то рассчитывали, и в это тревожное время Фонвизин был вместе с ними.

Его арестовали позже других. 30 декабря у следствия собралось достаточно доказательств его принадлежности к тайному обществу, но только 3 января был подписан приказ об аресте[762]. Верховный уголовный суд толком так ничего и не смог инкриминировать Фонвизину, кроме того, что в его присутствии велись разговоры о цареубийстве, которого он никогда не одобрял. Но и этого оказалось достаточно для того, чтобы приговорить его к 12 годам каторги. Позже срок был сокращен до 8 лет. Наталья Дмитриевна Фонвизина, оставив двух детей матери, весной 1828 г. приехала к мужу с Сибирь. По окончании каторги Фонвизины сначала были поселены в Енисейске, потом в 1835 г. переведены в Красноярск и, наконец, в 1838 г. осели в Тобольске, где провели пятнадцать лет. В Тобольске жизнь Фонвизиных, претерпевших немало трудностей и испытаний, вошла в нормальное русло. К неугасаемому чувству, связывающему супругов, добавился материальный достаток, семейный очаг и т. д. Для Фонвизина это стало временем напряженной интеллектуальной работы. В этот период он сформировался как политический и социальный мыслитель, публицист и историк. В его сибирских произведениях отчетливо противопоставляются две смысловые парадигмы: политическая и социальная. В рамках каждой из них одни и те же вопросы нередко приобретают различное решение. В первую очередь это касается основной для Фонвизина, как и для многих отечественных мыслителей, проблемы «Россия и Запад».

В кругу политических сочинений Фонвизина главное место занимает «Обозрение проявлений политической жизни России», написанное на рубеже 1840–1850-х гг., что не исключает более раннего обдумывания рассматриваемых в ней проблем: «Много обдумывал я события, которые здесь представил»[763]. По своему жанру «Обозрение» представляет сложный сплав исторического исследования, публицистического трактата и мемуарных свидетельств. Внешним толчком к написанию «Обозрения» послужило чтение «Философской и политической истории России» французских авторов Эно и Шено[764]. Это произведение, не имеющее самостоятельного научного значения и написанное авторами, не знающими русского языка, на основе «Истории России» Левека[765] и французского перевода «Истории государства Российского» Карамзина, вероятно, оживило в памяти автора старые споры декабристов вокруг карамзинской концепции русской истории[766]. Поэтому неслучайно практически все сочинение Фонвизина посвящено полемике с запиской Карамзина «О древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях». Главная идея записки Карамзина, как известно, заключается в утверждении самодержавия как спасительной силы российской истории: «Россия основалась победами и единоначалием, гибла от разновластия, а спасалась мудрым самодержавием»[767]. В «Истории государства Российского» и в цитируемой записке Карамзин исходит из представления о том, что древняя Русь со своими исторически сложившимися институтами «мудрого самодержавия» была вполне европейской страной и при этом отличалась большей самобытностью, чем вся послепетровская Россия – подражательная и мало похожая на европейское государство. Сохраняя в целом это противопоставление древней Руси как европейского государства и новой России как идущей по ошибочному пути политического развития, Фонвизин насыщает его иным содержанием.

В политической истории России он выделяет три основных периода. Первый – домонгольский, когда «русские были на высшей степени гражданственности, нежели остальная Европа». Европейскому феодализму автор противопоставляет политическую и гражданскую свободу России: «общинные муниципальные учреждения и вольности были в древней России во всей силе, когда еще Западная Европа оставалась под гнетом феодализма»[768]. Этим тезисом Фонвизин иллюстрирует популярную в декабристских кругах мысль Мадам де Сталь о том, что «свобода стара, а деспотизм нов» (C’est la liberté qui est ancienne, et le despotisme qui est moderne)[769]. Явно цитируя де Сталь по памяти, Фонвизин несколько переиначил ее выражение: «C’est le despotisme qui est nouveau, et la liberté qui est ancienne»[770]. «Рабство политическое» и «рабство гражданское» возникли в России «постепенно и насильственно вследствие несчастных обстоятельств»[771]. Под этими обстоятельствами подразумевается монголо-татарское нашествие. Но и после нашествия Россия сохраняла относительно свободное политическое устройство: «Дух свободы живуч в народах, которых он когда-нибудь одушевлял, не вовсе замер он и наших предках даже и под игом татар»[772].

Второй период русской истории Фонвизин определяет как аристократический, что «подтверждается формулою, которою начинались все правительственные акты того времени: бояре приговорили, и царь приказал»[773]. Если древнее вече являлось, по Фонвизину, выражением воли всего народа, то боярская дума и земские соборы выражали интересы в первую очередь боярства. Но вместе с тем «бытие в России государственного собора, или земской думы, имеет характер чисто европейский – никогда ничего подобного не бывало у народов Азии, оцепенелых в своей тысячелетней неподвижности»[774]. Итак, Россия сначала опережала Европу, потом, отстав из-за монголо-татарского ига в сфере просвещения, еще какое-то время оставалась европейской страной в плане государственного устройства.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});