Декабристы и русское общество 1814–1825 гг. - Вадим Парсамов

Политические идеи Лунина освящались его религиозностью, а его вера получала оправдание его политической деятельностью. При этом Лунин никогда не связывал будущее благополучие России с распространением католицизма. Это привело бы к построению очередной религиозно-философской утопии. Между тем сознание Лунина глубоко реалистично. Осуждая зависимость религии от политики, он в то же время не стремится к установлению обратной зависимости, что делает его мысль свободной и необычайно гибкой. Поиск истины для Лунина важнее построения законченной идеологической схемы. Это рельефно выделяет его идеи на фоне современных ему религиозно-философских и социально-политических систем.

Глава восьмая

«Дух законной свободы и гражданственности»

Жизнь Михаила Александровича Фонвизина (1788–1854) органично сливается с биографией целого поколения. По ней не только можно изучать основные вехи российской истории конца XVIII – первой четверти XIX в., но и проследить генетическую связь «удивительного поколения» (А. И. Герцен) с их непосредственными предшественниками. Родной дядя Фонвизина, знаменитый драматург и политический деятель Денис Иванович Фонвизин, оставил после себя замечательный памятников раннего российского либерализма «Рассуждение о непременных государственных законах» – один из первых в истории России конституционных проектов. Этот документ после смерти автора перешел к его младшему брату Александру Ивановичу, а уже от него к его сыну-декабристу. Благодаря Михаилу Фонвизину «Рассуждения» его дяди получат распространение среди членов тайных обществ. Никита Муравьев, переработав их в соответствующем с новыми политическими условиями духе, сделает их одним из важнейших агитационных произведений декабризма.

Образование Фонвизина было типичным для той дворянской интеллектуальной среды, из которой он происходил: сначала домашнее обучение, затем учеба в немецком училище Св. Петра в Петербурге, затем в пансионе при Московском университете и, наконец, свободное посещение университетских лекций. С 1805 г., т. е. с открытия кампании против Франции, Фонвизин – участник всех военных походов, включая и русско-шведскую войну 1808–1809 гг. В перерывах между сражениями молодой офицер прилежно и много читает. Среди любимых авторов – Монтескье, Рейналь и Руссо. Позже на следствии он заявит, что именно у них заимствовал «свободный образ мыслей». Отечественная война 1812 года и заграничные походы 1813–1814 гг. придали свободолюбию Фонвизина освободительную направленность. Пройдя через все сражения, побывав во французском плену, куда он попал за месяц до окончания войны, Фонвизин вернулся на родину в чине полковника и в должности командира егерского полка.

1816 г. открыл декабристскую страницу в биографии Фонвизина. Штабс-капитан его полка и член Союза Спасения И. Д. Якушкин принял его в недавно созданное тайное общество. Через всю жизнь, включая двадцать семь лет заключения, каторги и ссылки, Фонвизин пронесет чувство благодарности Якушкину. Спустя много лет, досрочно покидая Сибирь и прощаясь со своим старинным другом, он поклонится ему в ноги за то, что тот когда-то «принял его в наш т<айный> с<оюз>»[755]. На следствии выяснится, и Фонвизин это сам подтвердит, что «до 1821-го был одним из ревностнейших членов»[756] тайного общества. Его фамилию следователи поместили на первое место в списке членов Коренного совета Союза Благоденствия.

О специфике фонвизинского декабризма следует сказать несколько слов. Бесплодная полемика, длившаяся в отечественной историографии много десятилетий о том, были декабристы либералами или революционерами, в настоящее время перестала быть актуальной. С современной точки зрения, в декабризме выделяются два направления. Одно ориентировано на заговор и захват власти, другое – на широкую филантропическую деятельность и организацию общественного давления на правительство. Впрочем, при необходимости и «филантропы» могли согласиться на насильственные действия по отстранению самодержца от власти, но это никогда не было ни главным, ни определяющим в их практической деятельности.

Фонвизин, для которого тайная история России XVIII в. с ее дворцовыми переворотами и политической изнанкой была частью семейных преданий, негативно относился к любым насильственным действиям. В 1817 г. он отговаривал своего разгоряченного друга Якушкина, готового убить императора и себя вместе с ним. И позже он высказывался против цареубийства, никогда не забывая правила, «что ни в каком случае цель не освящает средства»[757]. Мечтая о конституционном строе и уничтожении рабства в России, Фонвизин принадлежал к тем наиболее активным членам Союза Благоденствия, которые, не желая ждать, когда революционный переворот осчастливит всех, предпочитали оказывать реальную помощь конкретным людям здесь и сейчас. На их языке это называлось заниматься практической филантропией. Они собирали средства и выкупали талантливых крепостных крестьян, учили в казармах солдат читать и писать, предавали гласности случаи судебного произвола, а некоторые из них, как, например, И. И. Пущин, шли в судейские и судили людей по совести и закону. Об их честности ходили легенды.

В декабристской историографии утвердилось ошибочное представление о том, что в январе 1821 г. на Московском съезде Союза Благоденствия, который, кстати сказать, проходил в доме Фонвизина, Союз был распущен и вместо него образовались Южное и Северное общества. Новые общества действительно возникли (правда, названия Северное и Южное появятся позднее), но не вместо Союза Благоденствия, а параллельно с ним.

На 1821 г. приходится одна из самых ярких акций в истории Союза и, пожалуй, в политической биографии Фонвизина. Неурожай 1820 г. в ряде центральных губерний обернулся страшным голодом весной 1821 г. Крестьяне, по свидетельствам очевидцев, «ели сосновую кору и положительно умирали с голода»[758]. Власти, как всегда в подобных ситуациях, не могли ничего поделать. Тогда члены Союза Благоденствия организовали сбор средств для голодающих. Фонвизин, не добившись толка от московского генерал-губернатора Д. В. Голицына, вместе с Якушкиным отправился в районы бедствия и через своих знакомых помещиков, среди которых также нашлись члены Союза, организовал реальную помощь умирающим с голода людям. Характерно, что не факт голода, а помощь голодающим со стороны частных лиц вызвала обеспокоенность правительства. Министр внутренних дел В. П. Кочубей доносил царю: «Я слышал, что когда в Москве была открыта подписка для помощи крестьянам, то некоторые лица, вероятно с целью очернить правительство, пожелали пожертвовать большие суммы и подчеркнуть этим его мнимое участие»[759]. Александр I, уже получивший к тому времени донос на членов тайных обществ (имя Фонвизина там упоминалось едва ли не чаще других), сразу же понял, чьих рук это дело. Размах филантропической деятельности пугал царя больше, чем угроза заговора: «Эти люди, – говорил он, – могут кого хотят возвысить или уронить в общем мнении; к тому же они имеют огромные средства; в прошлом году, во время неурожая в Смолен[ской] губ[ернии], они кормили целые уезды»[760]. Известный генерал А. П. Ермолов, у которого Фонвизин во время войны служил адъютантом, назвав его «величайшим карбонарием», заметил: «Я ничего не хочу знать, что у вас делается, но скажу тебе, что он вас так боится, как бы я желал, чтобы он меня боялся»[761].

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});