Вторжение - Джулиан Мэй

– Метаконцерт?.. Это что, новый термин?

– Дени придумал. Гораздо изящнее, чем умственная связка, или мыслительный тандем, или психокомбинация, или прочие обожаемые американцами варваризмы. Не находишь?

Люсиль что-то пробурчала и, поднявшись, посадила кошечку к себе на плечо.

– Проведем серию подобных экспериментов… – мечтательно проговорила Вигдис. – А вскоре можно будет попробовать метаконцерт между тобой и сильным человеческим оперантом… типа Дени.

Люсиль, стоя уже у двери, круто обернулась.

– Ни за что на свете!

– Но он больше всех подходит… – с мягким укором сказала Вигдис.

– Нет! Кто угодно, только не он!

– О, дорогая! Ну как мне сломать твою безрассудную враждебность к Дени! Между вами явное недоразумение. Неужели ты все еще не поняла, что заблуждалась, когда думала, будто он пытался тебя принудить?

– Я глубоко уважаю профессора, – пробормотала Люсиль, выходя в коридор. – У него блестящий ум. Его новая книга – просто шедевр, а еще я очень ценю то, что у него хватает такта не приходить сюда, когда я работаю. На этом давай и остановимся… Теперь я отнесу Мину домой и пойду покупать рождественские подарки.

Люсиль направилась к кошачьему жилищу – хорошо оборудованной игровой комнате, где животные свободно бегали и резвились. Вигдис не отставала от нее ни на шаг.

– Извини, Люсиль, есть еще одно дело. Я не хотела тебя расстраивать перед опытом, но, прежде чем уедешь на каникулы, ты должна поговорить с Дени. Он ждет в баре.

– Вигдис!

– Это очень важно, Люсиль, пойми!

– Если он опять решил «по-дружески» предостеречь меня насчет Билла, то я так его отделаю, что он забудет Рождество встретить! – взорвалась Люсиль. – Мало мне дома нервотрепки, чтоб еще он в мои дела совался!

– Нет-нет, речь вовсе не о докторе Сампсоне. Это совсем по другому поводу.

– Ладно! – рявкнула Люсиль. Но, увидев обиженное выражение норвежки в ответ на свою резкость, бросилась извиняться: – Не обращай внимания, Вигдис, я все еще на взводе после опыта… Я говорила, что Билл хотел подарить мне на Рождество обручальное кольцо его покойной матери?.. Я отказалась. Пока я его пациентка, между нами не должно быть и намека на помолвку. Но курс почти закончен.

Она открыла дверь кошачьего домика и присела, чтобы впустить туда Мину. В комнате находились пять кошек енотовой породы, две сиамские и еще две абиссинки, как и Мину, – все длинношерстые, кроме сиамских, и все без исключения славятся метапсихической активностью. Животные разлеглись на устланных коврами скамейках, на ворсистых лежанках, устроились в корзинках; некоторые карабкались по гимнастическим снарядам, сделанным специально для кошек, или копошились среди общипанных комнатных растений. Мину, не удостоив взглядом кошачью компанию, направилась прямо к своей мисочке.

– Ты так нервничаешь, потому что твои родные не одобряют доктора Сампсона? – спросила Вигдис, почесав между ушек ластившуюся к ней сиамскую кошку.

– Ты себе не представляешь, какие они идиоты! Я думала, хотя бы мать будет счастлива, что Билл сделал мне предложение.

– Быть может, из чисто этических соображений… – пробормотала Вигдис. – Все-таки психиатр и его пациентка…

– Черта с два! Думаешь, это бесит моих дорогих родителей? Нет, они, видите ли, считают, что я не должна выходить замуж «абы за кого». У них на уме только их дурацкие страхи. Они говорят: раз Билл – доктор, он должен был излечить меня, сделать нормальной, такой, как они, а вместо этого он меня полюбил! Не могут смириться с тем, что меня, оказывается, можно полюбить, что они остались в дураках. Жалеют Билла, ненавидят и боятся меня, потому что я даю им почувствовать их ничтожность, заставляю сгорать со стыда, сгорать, сгорать, сгорать, СГОРАТЬ СО СТЫДА…

Кошачья комната вдруг взорвалась отчаянным визгом, воем, ревом. Женщины выскочили и захлопнули за собой дверь.

– Уфф! – выдохнула Вигдис.

Люсиль мертвенно побелела.

– Ой, прости меня! Бедняжки! Боже, неужели я никогда не научусь управлять собой?

Норвежка обхватила ее дрожащие плечи.

– Все в порядке, Люсиль. Просто твои психокреативные импульсы перенапряжены. Ничего удивительного, такое иногда происходит от усталости или огорчения. А кошки просто испугались.

– Прости, прости! – растерянно повторяла Люсиль. – Я виновата, что у меня извращенный ум, что моим старикам не нравится. Билл, что они боятся меня… А он?.. Родители меня не любят, ну и пусть, главное, чтобы он меня любил…

Конечно, кому же не хочется быть любимой!

А вдруг… вдруг он боится?

Может. Ты должна быть к этому готова. Ведь твой Билл… нормален.

Он понимает!

Он вдвое старше тебя, к тому же опытный врач, да, скорее всего, он понимает и, я уверена, очень любит тебя. Но его латентность!.. Твои родители, быть может, в глубине души это чувствуют и любят тебя гораздо больше, чем ты думаешь. Ох, Люсиль, дитя мое! Я должна, должна тебе сказать, только не знаю – как…

Что сказать?

Я тоже любила нормального человека. Мы поженились, прежде чем профессор Макгрегор сделал из меня операнта. Я не хотела верить тому, о чем меня предупреждали другие, я не сомневалась, что моя любовь все выдержит, а она не выдержала… Эгил не выдержал нашей разницы и оставил меня. Вот цена, которую приходится платить за метафункции.

Я не верю!

Но это правда.

Нет, не может быть… Билл меня любит! Он все обо мне знает, но любит, несмотря ни на что.

Не все он знает. Твой ум для него закрыт. Твое «я» всегда будет для него загадкой, а ты не сможешь все время лгать ему.

– Не верю! – повторила вслух Люсиль.

Кошки притихли, и стало слышно, как поскрипывает на ветру старое здание. В чьем-то пустом кабинете пять раз прозвонил телефон.

– Уже шесть, – сказала Вигдис, заслоняясь от вызова, брошенного Люсиль. – Мне надо закончить работу. Не забудь, пожалуйста, перед уходом заглянуть к Дени.

Вигдис поспешно ушла, а Люсиль еще постояла, пытаясь унять дрожь негодования, потом спустилась на первый этаж в помещение, где некогда была кухня, а теперь тут устроили бар для сотрудников лаборатории. В честь предстоящего Рождества перед окном поставили небольшую елочку, украсив ее разноцветными лампочками.

Дени Ремилард стоял возле деревца, держа в руках две чашки дымящегося кофе. Наверняка ему не составило труда выяснить с точностью до минуты, когда она пожалует.

– Добрый вечер, профессор, – сухо проговорила Люсиль. – Доктор Скаугстад сказала, что вы хотите меня видеть.

– Сахар? – Дени чуть приподнял одну чашку. – К сожалению, цельное молоко все вышло.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});