Башня шутов - Анджей Сапковский

– Урбан Горн, – докончил Рейневан, удивляясь собственной догадливости.

– Тише, – шепнул голиард. – Поосторожнее с этим именем, господин.

Стерчи действительно удирали из поселения так прытко, словно бежали от татарского нашествия, чумы или преследующего их дьявола. Это здорово поправило самочувствие Рейневана. Однако стоило ему увидеть, от кого так стремительно убегали Стерчи, и он опять скис.

Во главе въезжающего в Кромолин отряда рыцарей и конных арбалетчиков ехал мужчина с крупными чертами лица и широкими как двери кафедрального собора плечами, одетый в великолепные, сильно позолоченные миланские латы. Конь рыцаря, огромный вороной, тоже был покрыт броней: голову ему защищал chamfron, то есть налобник, шею – пластинчатый crinet.

Рейневан смешался с кромолинскими раубриттерами, к тому времени высыпавшими на майдан. Никто, кроме Самсона, не заметил его и не обратил внимания. Шарлея нигде не было ни видно, ни слышно. Раубриттеры гудели словно осиный рой.

По обеим сторонам рыцаря в миланских доспехах ехали двое – светловолосый красивый, как девушка, юноша и смуглый тощага с запавшими щеками. Оба также были в полных пластинчатых латах, оба сидели на ландрованных[282] лошадях.

– Хайн фон Чирне, – удивленно сказал Отто Глаубиц. – Смотрите, какая у него миланеза.[283] Чтобы я сдох – это стоит никак не меньше сорока гривен.

– Тот, что слева, молодой, – шепнул Венцель де Харта, – Фричко Ностиц. А справа – Вителодзо Гаэтани, итальянец…

Рейневан слабо вздохнул. Кругом слышались такие же вздохи, сопение и тихая ругань, говорившие о том, что не только его взбудоражило появление одного из самых известных раубриттеров. Хайн фон Чирне, владелец замка Ниммерсатт, пользовался предельно скверной славой, а его имя явно вызывало ужас не только у купцов и мирных людей, но и грозное уважение у собратьев по профессии.

Тем временем Хайн фон Чирне остановил коня перед старшиной, слез, подошел, звеня шпорами и скрежеща доспехами.

– Господин Штольберг, – проговорил он глубоким басом. – Господин Барнхельм.

– Господин Чирне.

Раубриттер оглянулся, словно хотел проверить, держит ли его свита оружие под рукой, а стрелки – арбалеты в готовности. Удостоверившись, он положил левую руку на рукоять меча, а правую на бедро. Расставил ноги, задрал голову.

– Скажу кратко! – грохотнул он. – Мне недосуг долго болтать. Кто-то напал и ограбил Валонов, членов горнопромышленного товарищества из золотостокских копей. А я предупреждал, что Валоны из Золотого Стока находятся под моей опекой и охраной. Так вот, я кое-что скажу, а уж вы решайте: если у кого-либо из вас, паршивцы, рыльце в пуху, так пусть лучше сам признается, иначе, ежели я его споймаю, так буду с сукина сына ремни драть, даже если он рыцарь.

Лицо Маркварта Штольберга покрыла, можно бы сказать, черная туча. Кромолинские раубриттеры зашумели. Фричко Ностиц и Вителодозо Гаэтани не шевельнулись, продолжая сидеть на конях не хуже двух железных кукол. Стрелки же из свиты наклонили арбалеты, готовые пустить их в дело.

– Особое подозрение за названные фокусы, – продолжал фон Чирне, – падает на Кунца Аулока и Сторка из Горговиц, так что я опять же скажу вам, а вы внимательно слушайте: ежели вздумаете этих подлюг и ублюдков укрывать в Кромолине, то меня попомните. Известно, – продолжал Чирне, не обращая внимания на усиливающийся меж рыцарей шум, – что выродки Аулок и Сторк кормятся у Стерчей, у братьев Вольфгера и Морольда, таких же паскуд и негодяев. С ними у меня давние счеты, но теперь их наглость перешла границы. Если история с Валонами обернется правдой, то я из Стерчей кишки выпущу. А одним махом и из тех, кто их покрывать надумает.

И еще одно дело, под сам конец. Не менее важное, так что навострите уши. Последнее время кто-то крепко на купцов навалился. То и дело какого-нибудь mercatora обнаруживают хладным и застывшим. Дело, впрочем, давнее, и углубляться в него я не собираюсь, но скажу так: аугсбургская компания Фуггеров платит мне за охрану. Поэтому, если с кем-нибудь из фуггеровских меркаторов какое-нито приключение случится и будет ясно, что замешан кто-то из вас, то пусть Бог над ним смилостивится. Понятно? Понятно, сукины дети?

Слыша, как вздымается злой гул, Хайн фон Чирне неожиданно выхватил меч. Засвистело.

– А ежели, – рявкнул он, – кто супротивится тому, что я сказал, или думает, дескать, я лгу, и воще, ежели кому сказанное не по вкусу, то прошу сюда, на майдан! Враз железом дело разрешим. А ну! Жду! Псякрев, с самой Пасхи никого не приканчивал.

– Некрасиво поступаете, господин Хайн, – спокойно сказал Маркварт фон Штольберг. – Разве ж так след?

– Мои слова, – Чирне еще больше вытянул оружие из ножен, – не касаются ни вас, почтенный господин Маркварт, ни уважаемого господина Трауготта. И вообще никого из старейшин. Но свои права я знаю. Из толпы вызвать имею право любого.

– Я лишь сказал, что это некрасиво. Вас все знают. Вас и ваш меч.

– Так как же? – фыркнул разбойник. – Мне теперь, значит, чтобы не узнавали, девкой переодеваться, как Ланселот Озерный? Я сказал: свои права знаю. Да и они тоже их знают. Эта вот шайка засранцев с дрожащими подштанниками.

Раубриттеры зашумели. Рейневан видел, как у стоящего рядом с ним Котвица кровь от ярости отхлынула от лица, услышал, как Венциль де Харта скрежетнул зубами. Отто Глаубиц схватился за рукоять и сделал такое движение, словно хотел выступить вперед, но Ясько Хромой схватил его за руку.

– Не дури, – буркнул он. – От его меча еще никто живым не уходил.

Хайн фон Чирне снова махнул мечом, прошелся, позвякивая шпорами.

– Ну и что, пердохеры? Что, говноеды, никто не решится? Знаете, кем я вас всех считаю? Бычьими жопами. И таковыми во всеуслышание объявляю. А что? Может, кто возразит? Может, кто скажет, что я вру? Никто? Стало быть, вы все до одного пердуны, рохли и тонкобздюхи. И воще – позорище для рыцарства!

Рыцари-разбойники зашумели еще громче. Однако Хайн, казалось, этого не замечал.

– Один только, – продолжал он, тыча пальцем, – вижу, есть среди вас мужчина, вон он там стоит. Боживой де Лоссов. Воистину не разумею, что такой человек может делать в толпе вам подобных выкидышей, прощелыг и козотрахов. Видать, сам скурвился. Тьфу, стыд и срам.

Лоссов выпрямился, скрестил руки на украшенной гербовой рысью груди, не смутившись, выдержал взгляд Хайна.

Однако не пошевелился и продолжал стоять с каменным лицом. Его спокойствие явно распалило фон Чирне. Разбойник покраснел, упер руку в бок.

– Козотрахи! – закричал он. – Выкидыши недоскребанные! Щипокуры! Вызываю вас, слышите, уделанные говномазы! Пешими либо конными, сейчас, здесь, на этой площади! Хоть на мечах, хоть на топорах. Да на чем хотите, выбирайте! Ну, кто? Может, ты, Гуго Котвиц? Может, ты, Кроссиг? Может, ты, Рымбаба, помет куриный?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});