ФБР. Правдивая история - Тим Вейнер

Президент сказал, что «революционный терроризм»[481] теперь представляет самую серьезную угрозу для Соединенных Штатов. Тысячи американцев в возрасте до 30 лет «полны решимости уничтожить наше общество»; их доморощенная идеология «так же опасна, как и все, что они могут импортировать» с Кубы, из Китая или России. «Хорошая разведка, — сказал он, — это лучший способ остановить терроризм».

Никсон потребовал «план, который даст нам возможность уменьшить противоправную деятельность тех, кто принял решение разрушить наше общество». Салливан уже составил его. Он работал над ним два года. Этот план почти отменял ограничения на сбор разведывательных данных. Белый дом дал ему добро на достижение этой цели.

Салливан созвал пять заседаний с участием начальников американской разведки и их заместителей. «По отдельности те из нас, которые занимаются разведкой, относительно малы и ограничены возможностями, — сказал он на первом заседании в штаб-квартире ФБР 8 июня. — Объединившись, мы увеличиваем наш совместный потенциал и делаем его безграничным. Именно благодаря единству действий мы можем колоссально повысить наш потенциал по сбору разведывательной информации и, я уверен, получить ответы, которые нужны президенту»[482]. Среди старой гвардии крепли надежды. «Я увидел в этих заседаниях прекрасную возможность возвратить те методы, которые нам были нужны, — сказал сотрудник ФБР Билл Крегар, который руководил контрразведывательными программами в отношении Советов. — И Салливан тоже»[483]. Оба они знали, что препятствием станет сам Гувер. Он не хотел согласовывать работу ФБР с ЦРУ или любой другой разведслужбой. Наоборот: он оборвал контакты со своими коллегами настолько, что связь между Хьюстоном и Салливаном стала единственной официальной связью между Бюро и остальным американским правительством.

Программа, которая появилась на свет, стала известна как «План Хьюстона». Но это была работа Салливана от начала и до конца. И на нее было тайное официальное разрешение президента Соединенных Штатов.

Этот план призывал разведслужбы Америки работать как одно целое. Стены между ними должны были исчезнуть. Ограничения на сбор разведывательной информации в Соединенных Штатах должны были быть сняты. Агенты ФБР и их коллеги должны были получить возможность отслеживать международные связи американских граждан, усилить электронное наблюдение за американскими диссидентами, читать их почту, осуществлять несанкционированное проникновение в их дома и офисы, расширить слежку за перво-и второкурсниками университетов в студгородках — короче, продолжать делать то, что Бюро делало на протяжении десятилетий, но делать это в больших масштабах, делать лучше и во взаимодействии с ЦРУ и Пентагоном.

План соответствовал подходам президента к национальной безопасности: делать для этого все, что можно. Он знал, что вскрытие корреспонденции — государственное преступление и что несанкционированные проникновения в помещения — это взлом. Но это были самые лучшие способы сбора информации. И Никсон полагал, что если это делает президент, то это не является противозаконным.

14 июля, после того как Хьюстон принес этот план в Белый дом, президент сказал, что одобряет его. Но Гувер выразил свое несогласие. Он «взвился до потолка»[484], как вспоминал Салливан, как только понял, что этот план должен будет осуществляться его властью — не Никсона. Президент не подписал его; его одобрение было устным, не письменным. «Это оставляет меня одного как человека, который принял решение, — сказал он. — Я не собираюсь больше принимать на себя ответственность, хоть я и делал это много лет… Это становится все более и более опасным, и мы можем попасться».

Гувер потребовал встречи с Никсоном. И он смутил президента взглядом.

Никсон полагал, что «ввиду критической ситуации с терроризмом»[485] план и «оправдан, и ответствен». Но он понимал, что «небольшое значение будет иметь то, что я решил или одобрил», если Гувер заартачится. «Даже если бы я отдал ему прямой приказ, который он, без сомнения, выполнил бы, он вскоре позаботился бы о том, чтобы у меня появилась причина пойти на попятный. Была даже отдаленная возможность, что он в знак протеста уйдет в отставку».

Никсон отозвал этот план по воле Гувера. Его ближний круг начал осуждать директора ФБР как ненадежного союзника в войне с революционерами-террористами. «Гуверу нужно сказать, кто тут президент, — сказал Хьюстон Холдеману 5 августа. — Он стал совершенно неблагоразумен, и его поведение вредно для наших внутренних разведывательных операций… Если он настоит на своем, это будет выглядеть так, будто он обладает большей властью, чем президент»[486].

Новый советник Белого дома — тридцатиоднолетний юрист по имени Джон У. Дин — взял на себя спасение этого плана. Он работал в контакте с Салливаном. Несмотря на несогласие Гувера, наблюдение с помощью электронных средств и несанкционированные проникновения в помещения участились. ФБР начало вербовать осведомителей даже восемнадцатилетнего возраста. Секретные операции против «левых» расширялись. (Маленький, но растущий контингент агентов ФБР, которые выглядели, одевались и вели себя как их объекты, представлял собой братство, которое обладало командным духом; агенты называли себя «Бороды, Черные и Игральные карты».)

Эти операции иногда проходили по устному распоряжению Салливана, иногда — по распоряжению министра юстиции Митчелла, а иногда — по приказу самого президента.

Контроль за самым мощным оружием ФБР начал ускользать из рук Гувера и перемещаться в руки политических сторонников Никсона. Они полагали, что интересы национальной безопасности отменяют власть закона. Их задачей, кроме того, было переизбрание президента.

«Вызвать конфронтацию»

Президент начал думать о том, чтобы оттеснить Гувера от власти. «Мы с Митчеллом провели двухчасовую встречу с П., — написал Холдеман в своем дневнике 4 февраля 1971 года. — Мы обсудили вопрос о Дж. Эдгаре Гувере: нужно ли его оставлять на его должности»[487].

Никсон выбрал уклончивую стратегию. Он велел Митчеллу возродить отдел внутренней безопасности в министерстве юстиции под руководством помощника министра юстиции Роберта Мардиана — человека, которого Гувер презирал, хотя тот был ярый антикоммунист. Никсон приказал Мардиану и Салливану расширить разведывательные операции против «левых», работать «как Дж. Эдгар». Он начал говорить о Гувере в прошедшем времени. Он знал, что его приказы могли «вызвать конфронтацию», — как писал Холдеман. «П. дал ясно понять, что Гувера следует заменить, прежде чем истечет первый срок пребывания Никсона на посту президента. Мы должны довести это до сведения Гувера таким образом, чтобы он ушел в отставку».

Министр юстиции начал прощупывать кандидатов в преемники Гувера. Самым очевидным кандидатом был Салливан, но Митчелл счел его откровенно честолюбивым пронырой, который любит вскользь упоминать громкие имена. По крайней мере трое других помощников Гувера не стеснялись в средствах, чтобы заполучить его место. По коридорам министерства юстиции ползли злые разговоры. «Мне пять раз говорили, что Гувер будет уволен»[488], — сказал Мардиан.

Пока растущая когорта его врагов внутри администрации Никсона строила заговор его выживания с поста директора ФБР, недруги Гувера в стане «левых» повели разрушительную и деморализующую атаку на секретность и власть самого Бюро. Они использовали несанкционированное проникновение в помещение против ФБР. В ночь на 8 марта 1971 года шайка воров вломилась в контору Бюро, где работали два сотрудника, в Медии, штат Пенсильвания, — тихом пригороде Филадельфии, вскрыв отмычкой стеклянную дверь офиса, который был расположен через дорогу от окружного суда. Это было нетрудно; в ФБР не было системы безопасности, которая охраняла бы секреты, хранившиеся в комнате номер 204. Они украли из досье по крайней мере восемьсот документов. Группа, которая называла себя Гражданской комиссией по расследованию деятельности ФБР, так и не объяснила, почему объектом налета был выбран офис ФБР в Медии. Барри Грин, семья которого управляла офисным зданием, явился на заре и обнаружил агентов ФБР и полицейских, «бегающих по всему дому и пытающихся понять, как это могло случиться и кто это сделал»[489], как он вспоминал. «Кто мог вторгнуться в контору ФБР? Это было все равно что залезть в логово льва».

Гувер отреагировал на кражу так, будто наемный убийца попытался вырезать ему сердце. Он подозревал, что воры связаны с радикальными католическими священниками Дэниэлем и Филиппом Берриганами, которые раньше отбывали срок за уничтожение досье призывников. Гувер сам их публично обвинил, имея самые шаткие доказательства заговора с целью похищения Генри Киссинджера. Он уверял Белый дом, что аресты неизбежны. Но, несмотря на общенациональное расследование, которое длилось по меньшей мере шесть лет, никому никогда не было предъявлено обвинение в этой краже. Дело осталось нераскрытым.