One Two Three Four. «Битлз» в ритме времени - Крейг Браун

орет в телефонную трубку и всхлипывает».

Полин Джона невзлюбила: «Я еще не встречала людей, которые бы так отвратительно вели себя за столом. Говорил он мало, просто жевал и буравил меня подозрительным взглядом, впрочем, как и все время, что я жила в «Кенвуде»». Однажды вечером Полин с Фредом отправились в ночной клуб в Кью и встретили там Синтию, одну, без Джона. По словам Полин, «Фредди, шокированный тем, что супруга Джона пошла в клуб без сопровождающих, прочитал ей целую лекцию о супружеских обязанностях […] Я страшно разозлилась на него, потому что он оскорбил Синтию». Вполне возможно, что Синтию оскорбило и кое-что еще, более неприглядное. Пит Шоттон вспоминал, что «терпение Джона лопнуло, когда Фредди попытался соблазнить невестку. Син так расстроилась, что Джон вышвырнул папашу из дому и больше никогда с ним не общался»[498].

Неудивительно, что, пока дома полыхали страсти, Джон искал прибежища в «Санни Хайтс», у подножья холма.

85

Спустя год после того, как Джон обзавелся недвижимостью, Ринго приобрел псевдотюдоровский особняк в том же элитном поселке и нанял строительную компанию для проведения капитального ремонта. Вскоре все вышло из-под контроля. В попытке снизить затраты и в надежде подыскать надежное вложение на будущее, когда пузырь все же лопнет, Ринго купил эту компанию. Вот только бизнесмена из него не вышло: на особняк, приобретенный за 37000 фунтов, он потратил еще 53000, а четыре года спустя продал его за 47000. Не добилась успеха и строительная компания. Когда Ринго спрашивали, что пошло не так, он отвечал: «Никто не хотел покупать дома, которые мы строили».

Впрочем, все развлекались напропалую, и Джон с Синтией приходили в гости к Ринго, когда хотели взбодриться, то есть почти постоянно. В отличие от «Кенвуда», который быстро превратился в музей выдохшегося энтузиазма, «Санни Хайтс»[499] полностью соответствовал названию: это был дворец веселья, не омраченный ни гневом, ни жалостью к себе. Ринго пристроил к дому целое крыло, добавил мастерскую и домашний кинотеатр, а в гостиной открыл свой собственный паб «Летающая корова» — с зеркалами и спортивными плакатами на стенах и психоделической светомузыкой. Он обожал стоять за барной стойкой, дергать рычаги пивных насосов и жать кнопки настоящего кассового аппарата. Были в «Летающей корове» и дартс, и бильярд, который специально привезли самолетом из Америки. «У Старки был праздник каждый день, — вспоминала Синтия. — Ринго был общительным, охочим до веселья, клоуном и шутом. Он очень заразительно смеялся. Они с Морин, оба раскованные и дружелюбные, составляли сногсшибательный дуэт».

© Keystone-France/ Gamma-Rapho via Getty Images

«Санни Хайтс» во многих смыслах был куда роскошнее и богаче «Кенвуда». Ринго, узнав, что у Джона в доме пять телевизоров, решил, что это как-то маловато, и установил в каждой комнате телевизор и два телефона. Отчего-то он терпеть не мог швы, поэтому заказал себе в гостиную уилтонский ковер шоколадно-коричневого цвета, сотканный единым полотном[500]. Правда, вскоре выяснил, что между роскошью и счастьем прямой связи нет; чаще всего одно просто замещает другое. Когда карикатурист Джеральд Скарф[501] рисовал на свободной стене портрет Ринго, то заметил, что многие комнаты пустуют: «По-моему, он просто не знал, что с ними делать, потому что рос в двухэтажном доме на четыре комнаты». В марте 1968-го Рэй Коннолли, приехав к Ринго в гости, обнаружил, что хозяин теряется от богатого выбора. «В Ливерпуле у меня есть друг, Рой, — рассказывал тогда Ринго, — ну, он столяр, и у него всего тридцать пластинок. Но с каким удовольствием он их слушает! А у меня тут целый шкаф с пластинками, сотен пять, наверное: открываю его, хочу что-нибудь послушать — и тут же закрываю, потому что сам не знаю, какую поставить… Мне скучно, как и всем, но вместо трех часов по вечерам у меня на тоску весь день. Даже этот дом — игрушка. В Ливерпуле я жил в четырехкомнатном домишке, и пределом мечтаний был дуплекс в Эйгберте[502].

Так иногда хочется стать неизвестным, вернуться в ливерпульский дом. Да, трудно приходилось, но та жизнь была проще. Я только тут понял, какими мелкими были те проблемы».

86

Вечеринка:

Студия номер 2, EMI, Эбби-роуд, Лондон, NW8,

1 июня 1966 г.

«Битлз» уже записали на пленку ритм-трек для «Yellow Submarine»[503] вместе с шатким вокалом Ринго и его бессвязным, псевдопоэтическим вступлением[504] («And we will march to free the day to see them gathered there, from Land o’Groats to John o’Green…»)[505]. Но это, по сути, песня для большой компании, чтобы подпевали все, поэтому вечером битлы приглашают в студию друзей и знакомых, любителей повеселиться, — Патти Бойд, Мика Джаггера, Брайана Джонса, Марианну Фейтфулл и верного водителя Альфа Бикнелла.

Приходят они, как мягко выразился инженер звукозаписи Джефф Эмерик, уже в «праздничном настроении». Судя по виду, за ужином, с которого они прибыли, «подавали не только еду». Сам Джефф никогда травкой не баловался, но с музыкантами общался много, поэтому душок распознал сразу: «После того как битлы и их гастрольные менеджеры втихую курили косячок в углу, по студии витал характерный запашок, но вряд ли Джордж Мартин, человек строгих взглядов, понимал, что происходит».

Студия быстро превращается в типичную вечеринку Свингующих шестидесятых: женщины в мини-юбках и свободных блузках, мужчины — в лиловых клешах и полушубках. Эмерик чувствует, что никто не собирается вести себя примерно — «Ясно было, что мне эту компашку не сдержать», — и раздает им ручные микрофоны на длинных шнурах.

Джон заявляет, что хочет спеть так, будто он под водой. Пробует полоскать горло и петь одновременно, но в итоге чуть не захлебывается. Тогда он меняет тактику и требует, чтобы в студию принесли цистерну, — он будет петь, опустив в нее голову.

Джордж Мартин уже наловчился справляться с закидонами Джона и пробует его разубедить. Однако Джон непреклонен. Эмерик предлагает компромисс: может, опустить микрофон в воду? Джордж боится, что микрофон испортится, и предупреждает Эмерика: ущерб будешь возмещать из своего кармана.

Ищут, во чтобы такое водонепроницаемое поместить микрофон. У Мэла Эванса в сумке завалялся презерватив. Эмерик натягивает его на микрофон и опускает в молочную бутылку, наполненную водой. Как только битлы собрались приступить к записи, в студию заглядывает деловитый управляющий, мистер Фаулер, — проверяет, все ли в порядке.

Эмерик понимает, что ему грозит немедленное увольнение, если мистер Фаулер заметит