Полуночные поцелуи (ЛП) - Бенедикт Жанин

— Хорошо, но лучше бы в твоей машине была еда.

Я просто смотрю на нее. Черт, она такая красивая. Чертовски божественная. Эффектная. Изысканная. Честно говоря, словами не передать, насколько великолепна Грета.

В слабом свете уличного фонаря она сияет, сама по себе великолепная, сияющая ярче самой близкой звезды. Я таю, едва в силах поверить, что был момент, когда я просто находил ее физически привлекательной. Но она выше этого. Она — совершенство, в ее самой яркой, естественной форме.

Черт, она выводит меня из себя. Мне так чертовски плохо, что мог бы выиграть даже самые сложные соревнования по лимбо.

Я собираюсь преодолеть небольшое расстояние, которое она установила между нами, когда она отталкивается и начинает исчезать из виду.

— Давай я, быстренько соберу свои вещи.

Прошлой ночью кое-что случилось. Где-то между засыпанием и пробуждением от ее тяжелого дыхания и проникновенных глаз между нами произошел сдвиг, я не могу начать понимать, что, как и почему. Все, что я могу сделать, это с энтузиазмом принять это. Когда Грета, смотрит на меня, вместо обычного веселья, с внимательным любопытством, и я не могу просто выпалить, что я чувствую, просто потому, что меня переполняет любовь. Я могу почти поклясться, что она чувствует тоже самое, но прошлый опыт научил меня, что интенсивность моих чувств обычно не соответствует их чувствам. Иногда я могу забегать вперед.

Так что я позволю ей контролировать темп. Я позволю ей быть той, кто изменит структуру наших отношений. Если она хочет, чтобы нас по-прежнему называли приятелями по траху, то пусть будет так. Я могу подождать ее. Я горю желанием, даже в отчаянии, — но я буду ждать.

Грета запрыгивает в грузовик.

— Ладно, Форди, куда мы направляемся? — я уже поднял центральную консоль, чтобы дать ей возможность бочком подойти ко мне, что она и делает. Она останавливается всего в дюйме от того, чтобы прикоснуться ко мне.

— Не называй меня Форди, — ворчу я, переключая передачу на полный привод. — И это секрет.

Она фыркает, и внезапно перед моим лицом оказывается жаркое. Я принимаю без слов, наклоняясь к ней, чтобы укусить, намеренно прикусывая ее палец. Она издает гортанный звук и убирает руку, слегка ударяя меня по плечу.

— Ты не должен кусать руку, которая тебя кормит, — ругает она. — Неужели тебя никто никогда этому не учил?

— Конечно, учили, но я случайно знаю, как сильно ты любишь кусаться, и подумал, что на секунду проигнорирую это правило.

Грета хихикает. Затем мы вступаем в серьезную дискуссию о том, что лучше: кукурузный крахмал, карамельный попкорн или традиционный попкорн с маслом. Чем ближе мы подъезжаем, тем больше я нервничаю, поэтому становлюсь тише и позволяю ей вести разговор.

Во время тренировки мой план казался таким продуманным и остроумным. Тренер прервал его сегодня и вместо этого дал нам кассеты для изучения, так как мы пренебрегали стратегией. На данный момент стадион должен быть пуст, персонал ушел на весь день, так как сейчас чуть больше восьми, там ничего не происходит.

Я начинаю потеть к тому времени, как сворачиваю на заднюю часть стоянки, где паркуются все игроки, тренеры и служащие. Здесь есть прямой выход на газон. Я паркуюсь очень близко к зданию, в одном из редких мест, не отведенных для доступной парковки. Я не делаю движения, чтобы сразу же выйти из грузовика.

Она поймет, где мы находимся, и потеряет самообладание. Тебе нужно опередить ее, Морган.

— … например, мои губы не должны неметь после того, как я съем пару горстей, понимаешь? И даже не заставляй меня начинать с соли…

Я быстро прерываю ее тираду.

— Во-первых, мне нужно, чтобы ты сохраняла спокойствие, — ладно, это была не лучшая вступительная реплика.

Грета потягивает рутбир через соломинку и мрачно моргает, глядя на меня.

— О, нет. Меня убьешь в стиле Теда Банди?

Я разинул рот, потрясенная шуткой.

— Грета, это не то, над чем можно шутить.

— Что, черт возьми, ты имеешь в виду, говоря «шутить»? Я говорю серьезно, — она бросает пакет с едой между нами, используя его как барьер. В смятении качая головой, она складывает руки на груди и ворчит: — Черт возьми, я знала, что ты слишком хорош, чтобы быть правдой.

У меня перехватывает дыхание в горле. В оцепенении я поражаюсь:

— Ты думаешь, я слишком хорош, чтобы быть правдой?

Грета закатывает глаза и тянется к ручке своей двери. Я немедленно обнимаю ее за талию, чтобы удержать рядом с собой. Она делает паузу и поворачивается, чтобы посмотреть на меня, ее губы сжаты в тонкую линию. Она говорит со спокойным холодком.

— Отис, либо выпусти меня из машины, либо, да поможет тебе бог, я стану похожей на Майка Тайсона и надеру твой член своими кулаками.

Искренне напуганный ее дальнейшими действиями, я ослабляю хватку и снова прочищаю горло. Она немедленно толкает дверь и выходит. Черт, черт, черт.

Я, спотыкаясь, выхожу из грузовика и спешу встать перед ней, не зная, что делать.

— Та-да, — пою я. Вытягивая руки по диагонали, я расширяю свою стойку и подаю ей джазовые ладони. Никто не может злиться, когда его заводят.

Ее глаза мечутся между стадионом и мной, и я наблюдаю, как ее гнев превращается в шок, прежде чем вернуться к той знакомой отчужденности.

— Резерфорд, я собираюсь трахнуть тебя.

Я обеспокоен тем, что, возможно, трахаюсь с психопаткой.

— Здесь? — я притворяюсь дураком и невинно раскачиваюсь на каблуках. — Я имею в виду, я немного устал после тренировки, так что нам, возможно, придется поработать, чтобы заставить меня двигаться. Но вокруг никого нет, а я всегда жажду новых впечатлений, так что, я думаю…

— Морган.

Я вздрагиваю при звуке своей фамилии. Игроки обращаются друг к другу только по фамилиям, если только мы не злимся, но для нас с Гретой все наоборот. Принюхиваясь, я быстро моргаю и смущенно улыбаюсь, потирая затылок.

— Могу я хотя бы объясниться, прежде чем меня убьют?

— Зачем? Вот так злодей всегда уходит в кино.

— Я что, злодей в этой ситуации? — я дуюсь.

— Я сейчас серьезна, когда говорю тебе, что у тебя есть десять секунд до того, как это, — она создает пальцами импровизированный пистолет и притворяется, что целится в меня, закрыв глаза для точной стрельбы, — время пиу, пиу, пиу.

— Как тебе удается, чтобы все звучало так чудесно? — ее нос предупреждающе морщится, и я начинаю говорить очень быстро, из страха разрушить прогресс, которого мы достигли прошлой ночью.

— Ладно, значит, тебе не нравятся футбольные поля, что я полностью понимаю и уважаю, вопреки тому, что могут показать мои действия прямо сейчас, но, когда ты сказала отцу, что они тебе не нравятся из-за него, игры и всей этой шумихи, у меня появилась эта идея. — Черт, я только что сказал «шумиха»? С каждым днем я все больше и больше похож на дедушку. — И я знаю, что это не мое дело…

— Это не так.

Это то, что чувствуют, когда умирают внутри?

— Но я подумал, что некоторая умеренная экспозиционная терапия поможет тебе преодолеть свою неприязнь, потому что я знаю, что ты любишь футбол, и я уверен, ты знаешь, что гораздо лучше быть на трибунах и смотреть вместе с остальными болельщиками. И я подумал, что, возможно, ты захочешь этого. И да, я знаю, я зарифмовал, но это было совершенно случайно. Но послушай, мы здесь, на поле, вокруг никого нет — персонал никогда не бывает здесь в четверг вечером на выездной игровой неделе, поэтому я подумал, что было бы неплохо просто посидеть и погреться в травянистом великолепии и съесть немного «Рикки».

— Экспозиционная терапия, — повторяет Грета.

— Не любитель обнаженной натуры, но да, — она не реагирует на мою игривую колкость, и мне хочется пнуть себя. К сожалению, я недостаточно гибок, чтобы сделать это. — И если ты не хочешь этого делать, это совершенно нормально. Мы пойдем куда-нибудь еще поесть. Даже ко мне домой. Я купил новую подушку и клянусь, она тебе понравится. Это все равно, что обнимать облако, которое знает, как обнять в ответ.