Ювенилия Дюбуа - Николай Александрович Гиливеря

за что извиняться. Да, конечно, минет внёс свою лепту. Я ведь девственник, понимаешь? Но важно не то, что мне… не то, что мне «отсосали». Понимаешь, ведь это просто физическое решение высвобождения чувств души.

— Не поспоришь, душа твоя, наверно, неплохо так взмыла в небеса, а?

— Да не смейся ты, я ведь сокровенным делюсь.

— Я не смеюсь, Миш, прости. Просто ты такой романтик.

— …

— …

— Федь, а ты когда-нибудь любил женщину?

— Какого плана «любовь» ты подразумеваешь?

— Ну и духовную, и физическую. Не знаю, ты мне скажи.

— Не знаю… Любил, да и люблю, наверно, но физического контакта у меня не было. — Грустно ответил Фёдор. Его голос никак не поменялся, да и лица не было видно, но Миша как-то почувствовал скрытую тоску.

— А кто это, если не секрет? Кто из пациентов? — Всё не унимался юноша.

— Много знаешь — плохо спишь. Какая тебе разница?

— Любопытство… — Честно признался парень. — Федь.

— Да?

— Знаешь, то, что я рассказываю про себя — не совсем правда. Конечно, все эти страхи новых людей, состояние ступора, неуверенность и прочее — всё это есть, но я не рассказывал того факта, что у меня не просто [ЦЕНЗУРА] наклонности, а что я уже несколько раз пытался. Мать всё храбрится, борется со мной, точнее, с моей хворью. Она много плакала, знаешь, умоляла меня. Я ведь из обеспеченной семьи, ты мог заметить. По сути: что ещё нужно подростку? А ведь нет, вот такой я бракованный — так я думал, а на самом-то деле, я просто жизни боюсь. Боюсь масштаба Земли, боюсь космоса, в котором висит эта Земля. Мне страшно осознавать, что когда-то моя мама постареет, а потом умрёт или ещё хуже — скончается от страшной болезни. Я знаю, жизнь — это большой дар и всё такое, но как страшно сделать элементарный шаг.

— Я тебе так скажу: когда мне было… когда я был маленький, моя мать уже была типа одиночкой. Она много пила, да и сейчас закладывает, хоть уже и не так много. — Несвойственно испуганным, наивным голосом заговорил Фёдор. — Как бывает по классике, она связалась с каким-то мудаком, который ещё больше начал тянуть её на дно. А этот мудак, по классике, начал побивать меня — ребёнка. Знаешь… всё бы ничего, но в одну ужасную ночь он изнасиловал меня. Сначала просто мастурбировал у моей кровати, а потом его сперма забрызгивала мне лицо. Я был ужасно напуган, но ничего не говорил матери, ей было не до меня, а этот ублюдок всё больше и больше наглел. Потом он… потом он уже водил… и заканчивал в…, он шепотом просил, чтобы я приоткрывал! И я это делал, понимаешь? От страха. Потом сам понимаешь… смысл в том, что меня на этом серьёзно так заклинило, и неудивительно. Никто мною не занимался. Эта мразь перестала появляться (потом я узнал, что этого грязного ублюдка убили по пьяни), но мне не стало легче. Во мне поселилась разрушающая мысль, которая начала отравлять всё, что когда-то мне нравилось или могло понравиться. Всё больше я отдалялся от людского и не понимал, что со мной происходит. Дошло до того, что я начал ловить звуковые галлюцинации, пить свою же мочу, а иногда видел тех, кого нельзя увидеть. Я попал в эту клинику почти «готовеньким». Все эти годы шел шаг за шагом, чтобы просто вот говорить с тобой, выражать мысли и просто дышать. Ты не думай, я ничего конкретного не хочу тебе сказать, да и не смог бы. Человек — такой сложный механизм, а чтобы сумасшедший учил сумасшедшего — это нонсенс. Я просто решил выговориться вдруг, раз не спится.

— Господи, Федь, ужасное дерьмо…

— Да, но самое ужасное, что я понял сегодня, что не хочу больше быть здесь, в этом стерильном месте. Что я ещё живой, и хочу жить как все. Хочу весь этот большой мир, хочу этот космос, которого ты пока боишься, но когда ты здесь посидишь подольше (а я надеюсь, что такого с тобой не произойдёт), то ты поймёшь, страшнее всех человеческих бед может быть только одиночество и личный мир, состоящий из четырёх стен без дверей. А отвечая на твой вопрос полностью: да, я влюблён… в медсестру Катю.

— Подожди, это такая светленькая, вчера ещё у неё смена была. Ты что, плачешь?

— Да, она. И нет, я не плачу… — Плача ответил Фёдор.

— …

— …

— Знаешь, что, Фёдор?! — Очень по-боевому сказал Миша. — Всё, что с тобой было — ужасно, но тебе пора возвращаться в реальность. Я знаю, что тебе поможет! Тебе нужно переспать с этой Катей.

— Что?!

— Да, точно!

— Господи, Миша, спи уже, ребёнок.

— Да я тебе точно говорю!

— Ты несколько часов назад был девственником, а теперь ведешь себя, как тренер с курсов по пикапу. Прости, но после уроков игры на флейте ты не стал выглядеть брутальнее.

— Не огрызайся. Я ведь помочь хочу!

— Как интим с девушкой мне поможет?

— Во-первых, с девушкой, которая тебе очень нравится. А во-вторых, очень даже и поможет! Могу на своём опыте сказать. Это… это как очищение, понимаешь? Для обычных парней секс, как просто повод похвастаться и обзавестись статусом, а для нас… для нас это возможность излечить душу. Поверь мне.

— Совсем крыша поехала.

— Не сопротивляйся!

— Безумец…

— Я помогу.

— Только! Только попробуй что-то сделать!

— Спокойной ночи, Федь.

— Гадёныш!

— Сладких снов.

Это случилось совсем скоро. Через три дня. Фёдор не воспринял Мишины угрозы всерьёз. Просто продолжил своё привычное существование. В очередную ночь, в Катину ночную смену, Миша выскользнул из палаты, а вместо него вернулась она.

Катя сказала, что Миша ей всё поведал. Юноша рассказал о чувствах Феди к ней и наплёл ещё кучу всякой чарующей романтической дребедени.

Фёдор был в смятении. Его сковал страх от мысли о возможной близости с этой прекрасной девушкой. Он всё пытался замять вопрос, переведя ситуацию в раздел шутки, но в итоге во всём признался. Он и сам, к слову, был очень симпатичным, поэтому не удивительно, что молодая медсестра в такую скучную вахту очень быстро согласилась на любовную авантюру.

Разумеется, она не любила Федю, а Федя был влюблён в её образ. Им не суждено было стать парой, да и он не знал, как это, но в эту ночь существа вдруг сплелись в один комок. Она отдала себя полностью, без остатка, а он отдал себя. Эта была лучшая его ночь за все двадцать шесть лет в заточении.