Где я, там смерть (СИ) - Сербинова Марина

Он молчал, потупив голову. Куртни тоже замолчала, устав от долгого разговора.

— Мы отвлеклись, Куртни. Ты сказала, что я могу искупить свою вину. Я слушаю тебя.

— Помоги мне, Джек… помоги умереть.

— Что?!

— Только тебя я могу об этом просить, потому что ты один можешь сделать это для меня. Там, в тумбочке, шприц. Всего лишь немного воздуха в мою вену — и все.

— Нет! — он резко подскочил. — Ты спятила? Ты хочешь, чтобы я тебя убил? Это мое искупление, по-твоему — добить тебя?

— Да, Джек. Это милосердие. И ты должен проявить ко мне милосердие после того, что со мной сделал. Ты всегда и все доводишь до конца, сделай это и теперь. Не бросай меня вот так… Ты должен меня понять. Это не жизнь, мой мальчик. Это мука. Оставаться живой в мертвом теле. Я не хочу так жить. И не буду. Я хочу уйти достойно, хочу, чтобы меня помнили, как сильную и энергичную женщину, подвижную, живую, а не как никчемное полуживое существо, которое даже в туалет не в состоянии сходить самостоятельно. Боже, это не для меня. Я не хочу превращаться в это существо. Я хочу до конца оставаться такой, какой я была всю жизнь. Освободи меня, Джек. Сжалься. Если бы я могла сама… я бы не взваливала это на тебя. Но я не могу даже пальцем пошевелить. Ты меня понимаешь, я уверена. Слабый может понять только слабого. А сильный поймет сильного. Ведь ты бы тоже не стал так жить, Джек.

— Кэрол… она никогда мне этого не простит, — в отчаянии прошептал он. — Она не поймет.

— А ей и не нужно знать. Никому не нужно. Это будет только наша с тобой тайна, Джек. Ты всегда мне помогал. Помоги и теперь. В последний раз. Если не ты… больше ведь некому. Никто на это не осмелится. Пожалуйста, Джек. Ты сможешь.

Он подошел к тумбочке и выдвинул ящичек. Пальцы его дрожали, когда он прикоснулся к запечатанным одноразовым шприцам и достал один. Медленно он распечатал его и сунул обертку в карман пиджака. Присев на стул у постели, он поднял на Куртни умные серые глаза. А она подумала о том, что никогда еще не видела столько боли в этих холодный безжалостных глазах.

— Джек… я тебя любила, не смотря ни на что… люблю и сейчас. Как сына, как брата, как друга — не знаю, как. Но люблю. Ты необыкновенный. Единственное… не будь так беспощаден с людьми. Научись идти на компромисс, хоть иногда. Это, прежде всего, тебе и принесет пользу. А теперь давай, Джек… не тяни.

— Ты хорошо подумала? — хрипло спросил он, разглядывая шприц в руках.

— Ты же знаешь, я всегда все тщательно обдумываю и взвешиваю все «за» и «простив», а когда принимаю решение, то уже не меняю его. Никто не узнает, Джек. Во мне едва теплится жизнь, все подумают, что я сама умерла. Мое сердце с трудом работает, и то благодаря этим аппаратам. Никто не удивится, если оно не выдержит. Я сказала Рэю, что не хочу в случае смерти подвергаться вскрытию. Касевес и ты… мои адвокаты, вы этого не допустите. Вы сможете, я знаю. Так что тебе нечего опасаться, Джек. Смелее. Сними заглушку, набери в шприц немного воздуха… чуть-чуть… достаточно лишь пузырька…

Джек сделал все, что она велела. Вставив шприц в катетер, он замер.

— Куртни… ты прощаешь меня? Правда прощаешь?

— Я прощаю тебя Джек.

Она услышала, как он судорожно сглотнул.

— Подожди! — сказала она. — Обещай мне, что оставишь мою девочку! Что вернешь ей Патрика! Что не будешь ее преследовать и принуждать! Обещай мне, Джек!

— Нет.

— Обещай.

— Нет!

— Обещай! Позволь мне умереть спокойно, ни о чем не тревожась. Джек, пожалуйста! Не мучай меня.

Он стиснул зубы, заиграв желваками, и не без усилия выдавил:

— Хорошо. Я обещаю.

Куртни облегченно вздохнула и, прикрыв на мгновенье глаза, улыбнулась.

— Вот и хорошо. Я знаю, что ты не обманешь меня, Джек. Теперь я могу уйти. Прощай, Джек, — она взглянула на него спокойными грустными глазами.

— Прощай, Куртни.

На лице его появилось решительное и твердое выражение, руки вдруг перестали дрожать, и он хладнокровно и без колебаний надавил большим пальцем на шприц, выпуская воздух в катетер. Потом убрал шприц в карман, и вернул на место заглушку.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

На несколько мгновений он замер, выпрямившись на стуле и неотрывно смотря на Куртни. Протянув руку, он прикрыл ее веки над застывшими черными глазами, потом наклонился и, приподняв ее еще теплую руку, красивую, ухоженную, прикоснулся к ней губами.

Затем решительно встал и вышел из палаты.

— Позовите врача, — сказал он глухим голосом, хладнокровно встретившись с взглядом Рэя. — Все. Ее больше нет.

Он отвернулся и пошел прочь, вздрогнув от отчаянного вопля Кэрол, но не остановился и даже не посмотрел на нее. Видеть ее горе для него сейчас было невыносимым. Это было слишком. Даже для него.

Вечером Джек заехал к ней, но она ему не открыла. Она даже не отозвалась на его настойчивые звонки.

Джек мог бы подумать, что ее нет дома, если бы не слабый свет в окне ее спальни. Когда он попытался открыть дверь своим ключом, замок не поддался. Он тихо выругался и пнул дверь, досадуя на то, что прозевал, когда она сменила замок.

Вернувшись домой, он начал ей названивать, но она не брала трубку.

Джек начал волноваться. Человек, которого он приставил сегодня для наблюдения за ней, сообщил ему, что, вернувшись из больницы в свою квартиру, девушка больше не выходила. Два раза к ней приходил высокий светловолосый мужчина, но она ему не открыла. Рэй. Как же Джек его ненавидел. Он так и знал, что теперь, когда Куртни не стало, этот плейбой станет набиваться Кэрол в утешители. Но пока в своей жене он не разочаровался. Она не пустила Рэя на порог, вот молодец! Впрочем, его, Джека, тоже… Это ему уже меньше нравилось. Как бы чего не натворила, дуреха. Ведь наверняка сейчас сидит там и размышляет над тем, кто больше виноват. И, как всегда, большую часть вины взвалит на себя. Уж очень она любит обвинять себя во всех несчастьях. Убивается, наверное, так, что даже представить страшно. Куртни свою ведь боготворила… Если решит, что виновата в ее смерти, еще, чего доброго, что-нибудь с собой сделает. Однажды же уже едва с собой не покончила.

Сидя над телефоном, Джек задумчиво курил. Сам он уже пришел в себя после потрясения от последней встречи с Куртни, лишь на душе все еще было гадко и тоскливо. Впервые в жизни он испытывал настоящую скорбь. В сердце его была боль. Он грустил о Куртни, искренне грустил. Она была единственной женщиной, с которой он ощущал себя на равных, чей авторитет и ум признавал. А сегодня он убедился в том, что она действительно достойна настоящего, самого глубокого уважения. Так, как ее он, пожалуй, собственного отца не уважал. И даже самого себя… Потому что он не знал, достаточно ли в нем сил и мужества не только для того, чтобы жить, но и для того, чтобы достойно умереть, когда придет время. Он боялся смерти, и он не хотел умирать. Никогда. И ему казалось, что он не смог бы предпочесть смерть жизни, какой бы она не была, как это сделала Куртни. Хотя… если бы он оказался на ее месте, возможно, он думал бы иначе. Лучше действительно умереть достойно, сильным и отважным, чем превратиться в ничто и жить ничтожеством.

Куртни была очень мудрой женщиной. Ее будут помнить такой, какой она была до аварии, здоровой, сильной, волевой, энергичной. А если бы она осталась жить, образ той «железной» леди постепенно был бы вытеснен другим — беспомощная, жалкая, зависимая и несчастная женщина, вызывающая к себе только жалость и сочувствие. Нет. Куртни была бы не Куртни, если бы она это допустила. Джек испытывал трепет перед ней, восхищение. Он один до конца узнал силу этой женщины, когда смотрел в ее спокойные решительные глаза, обрывая ее жизнь. Конечно, ей было страшно. Одному Богу известно, как, наверное, ей не хотелось умирать и что творилось у нее в душе в эти мгновения… о чем думала она в последние секунды своей жизни… Со всей своей проницательностью Джек не смог этого понять. Она превосходно умела скрывать свои чувства и мысли, а самообладание не изменило ей даже теперь. Действительно, железная женщина. И он знал, что никогда не забудет ее последний взгляд, где было столько воли и силы. И не забудет, что чувствовал сам, убивая ее. Наверное, это были самые тяжелые мгновения в его жизни. Лишить жизни того, кого любишь, кого уважаешь… что ж, на это требуется не меньше воли. Она попросила об этом его, потому что знала, что он сможет сделать это, и он не смог ей отказать. И лишь в первые минуты после ее смерти он почувствовал слабость, которая не позволила ему подойти к Кэрол и заставила сбежать. Но такое с ним не длилось долго, когда все-таки случалось, что бывало очень редко. Он быстро успокоился и снова воспрянул духом, упрямо игнорируя чувство вины перед Куртни. Если кто и виноват, так это Рэй. Смерть Куртни была роковой случайностью. Он, Джек, не виноват в том, что Куртни вдруг взбрело в голову впервые в жизни прокатиться на машине мужа. Разве виноват охотник, если в его ловушку угодил не тот зверь, на которую он ее ставил? Джек чувствовал досаду и злость. И злился он именно на Рэя. Прекрасная женщина холодным мертвым телом лежит в морге, а этот похотливый урод продолжает разгуливать по свету и волочиться за его женой, радуясь, что избавился от собственной, да еще и заграбастал себе все ее состояние. За всю жизнь палец о палец не ударил, тогда как Куртни все силы отдавала работе — и что? Она мертва, а он взобрался на ее золотой трон и нахлобучил на голову ее корону, став единственным полноправным владельцем ее компании, всего имущества и денежных средств, короче, всего, чего она добивалась тяжким трудом всю свою жизнь, пока он жил в свое удовольствие. Разве это справедливо? Его место на помойке. Джек сам составлял ее завещание. Он был возмущен и не понимал, почему она оставляет все человеку, который всю жизнь ни во что ее не ставил, не ценил и только и делал, что таскался по бабам. Как она могла передать компанию отца и свою собственную в его руки? Немыслимо. Такая умная женщина и сотворила такую глупость, собственноручно поставив крест на компании, доверив ее этому прохиндею. Джек пытался ее вразумить, когда они составляли завещание, но Куртни осталась непреклонна. Что ж, ее дело.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})