Чужая колея - Евгений Александрович Соловьев

короткую, в две ступеньки, лесенку беседки, резко обернулся.

– А, это ты? – пробормотал он, поспешно пряча что-то в карман пиджака.

– Ты чего здесь? – спросил Павел, пытаясь разглядеть выражение лица брата в быстро наступившей темноте.

– Да так, – ответил Роман с напряженной усмешкой. – Подышать вышел. Воздух уж больно хорош. Я вот, кстати, подумал: а чего мы у тебя не собрались? У тебя всяко получше, чем в этой забегаловке.

Павлу показалось, что брат говорит все, что придет в голову, только бы не отвечать на прозвучавший вопрос.

– Давно хотел тебе сказать: дом ты себе построил шикарный, а главное – место подобрал грамотно.

Он стоял, замерев в какой-то напряженной позе, держа одну руку в кармане, другой опираясь на стол.

– И вообще, все-то у тебя в жизни грамотно, все правильно, все удачно как по писаному. Жену себе нашел – любой позавидует, с бизнесом в струю попал, дом вон какой отгрохал. И кто бы мог подумать? Ведь технарь, и то с грехом пополам окончил, предпоследний вроде бы на выпуске, а, Паш, правильно помню? Работать не понравилось – шлялся без дела, у мамки деньги стрелял, а мамка-то и рада стараться – любимый сыночек, как-никак. Хорошо, брат Ромка к делу пристроил, а то так и сидел бы у родителей на шее.

– Рома, ты чего несешь? – Паша даже забыл обидеться или разозлиться, так он, никогда не слышащий от брата подобных слов, был поражен этим внезапным наездом. – У тебя чего, дом хуже? Или бизнес мельче? И вообще, чего ты как с цепи сорвался, забыл, по какому поводу собрались? Нашел время для гнилых разборок.

Над столом висел большой, сделанный под старину железный фонарь, Паша потянулся рукой к укрепленному на ближайшем столбе выключателю.

– Не надо, – остановил его Роман. – Не надо света. Так лучше…

Он грузно, как-то неуклюже опустился на скамейку, сложил перед собой руки на столе и вдруг уронил на них голову, став похожим на спящего или терзаемого горестными раздумьями смертельно уставшего человека.

– Так – хорошо, – пробормотал он тихо.

– Слышь, Ром, с тобой все нормально? – так и не включив свет, Паша подошел к столу, пристально разглядывая сгорбленную фигуру брата. – Чего-то ты странный какой-то, может, пойдем за стол, а?

– За стол? – глухо переспросил Роман после долгого молчания, потом резко поднял голову, посмотрел на брата, и даже в темноте Паше почудился в его глазах лихорадочный яростный блеск. – А чего там делать, за столом-то? На Ленку мою смотреть, которая сидит со скорбной рожей, а сама только и мечтает, когда все закончится, чтобы свалить поскорей? Или на Светку твою, которая вся такая чудесная, заботливая, всем хочет понравиться, всем угодить? Или на Дениса, для которого тот же Марк давно уже стал ближе, чем родной отец? Может, на родителей, как они радуются за своего младшенького, что так у него все хорошо да ладно в жизни сложилось? Хватит, насмотрелся уже.

Паша молчал. Он вглядывался в маленькое белое пятнышко на поверхности стола, которое заметил несколько секунд назад. Когда Рома резко оборвал свой спонтанный злобный спич, словно отнявший у него последние силы, Паша коснулся пятнышка пальцем. Поднося руку к лицу, он уже знал, что сейчас увидит. На кончике пальца осталось несколько крупинок мелкого белого порошка.

– Рома, ты чего? – потрясенно произнес он. – Ты чего, ширялся здесь, что ли? Ты зачем это?.. Ты – давно?..

Росший в не слишком успешное время и в не слишком успешном провинциальном городке, Паша каким-то образом сумел сохранить в себе отношение к наркотикам как к некоему абстрактному злу, которое, конечно, существует, но где-то в другом, неизвестном и непонятном мире. Он знал, что на окраине города есть несколько мест – пустырей, заброшенных строек, полуразрушенных церквей, – куда вечером нормальному человеку лучше не забредать, а при дневном свете среди бутылок из-под водки и использованных презервативов можно обнаружить множество пустых шприцов, но посетители этих мест для него мало отличались от пришельцев с других планет. И конечно, пристрастие к наркотикам не могло иметь ничего общего с его родным братом Романом – человеком, всегда знающим, чего требовать от жизни, человеком, готовым драться за место под солнцем, умеющим подниматься после любых падений и, стиснув зубы, заново начинать путь наверх. Паша всегда считал, что наркотики – удел слабых, поэтому его так потрясли сейчас крупинки белого порошка, которые Рома, застигнутый братом врасплох, неосторожно просыпал на стол. С другой стороны, все случаи необъяснимо агрессивного поведения Романа, случаи несправедливых нападок и неадекватных поступков получили вдруг четкое и логичное объяснение. Рома методично разрушал свою психику наркотиками, и одному Богу известно, сколько это уже продолжалось.

– А что? – с вызовом спросил Роман. – Маме с папой расскажешь? Давай, валяй, пусть придут, нотацию прочитают, а папа, глядишь, еще и ремня даст. Это младшо́й у нас любимчик, а со старшим, раздолбаем, можно не церемониться.

– Рома, – Паша, сев на скамейку напротив брата, старался говорить ровным, убеждающим тоном. – Ты хоть себя послушай, что ты вообще несешь? Еще родителей приплел, их-то хоть не трогай. Ты сколько сейчас выпил? И еще сверху этой гадостью закинулся, у тебя же крышак едет, чего ты с собой делаешь?

– А знаешь, что я тебе скажу, брат Паша? – заговорил Рома тихо, и в его голосе вдруг напрочь исчезли пьяная агрессия и шутовское ерничанье. – Не лез бы ты не в свою жизнь. Ты считаешь, что у тебя все ништяк, – вот и ладненько. А я считаю, что у меня все ништяк, и не понимаю, какого хера ты ко мне докопался?

– Я докопался, потому что ты мой брат.

– Ну так вот, я тебя как брата прошу – отвали, а?

Они сидели за столом, напряженно и тяжело уставившись друг на друга, хотя в почти полной темноте ни один из них не мог рассмотреть даже выражения лица собеседника, и от этой молчаливой борьбы двух слепых взглядов Паша вдруг почувствовал пробежавший по спине озноб. Перед ним был лишь силуэт Роминой головы на фоне освещенной веранды, и Паша почему-то порадовался, что не видит сейчас глаз своего брата.

– Ну, как знаешь.

Тяжело вздохнув, Паша медленно поднялся и, словно смертельно уставший человек, старческой шаркающей походкой вышел из беседки.

Глава двенадцатая

Черный «Форд Эксплорер», резко перестроившись из левого ряда, заехал на бордюр и, перекрыв своей массивной тушей половину тротуара, вальяжно раскорячился прямо под знаком «Остановка запрещена».

– Смотри, это он, – сказал Денис, дернув Артема за рукав.

– Я понял. Сразу видно – крутой чувак, на