На «Свободе». Беседы у микрофона. 1972-1979 - Анатолий Кузнецов

Тогда в один прекрасный день к нему нагрянули опять сельские активисты — и раскулачили вторично. То есть опять все забрали — и кур и хату, а самого выгнали на четыре стороны. И опять ему везло: опять никуда не отправили, оставили тут умирать.

Как передавали люди, куры на колхозной ферме, которых не успели съесть активисты, передохли, а Фома снова каким-то чудом выжил. На этот раз он ушел в другой район и уж в совсем глухие леса. Бобылем, дикарем жил неизвестно как. Только однажды встретила его бабушка на базаре — он продавал кроличье мясо. Он, оказывается, в лесу кроликов поймал — и кроличью ферму на этот раз развел. Они плодились, как саранча. Корм в лесу — под рукой. Фома и мясом торговал, и шкурками, и крольчат на продажу привозил. И опять где-то между болотами картошку посадил, пшеницы ухитрился насеять и гречки и уже строил новую хату.

Не дали ему достроить. Он чуял, к чему идет, потому что принялся по людям, по знакомым мешочки разносить: с картошкой, с морковкой, просил в погребе подержать, мол, у него погреба нет. Даже в город привез и моей бабушке отдал на сохранность торбу гречки. Действительно, пришли. И в третий раз «рас-ку-ла-чили»! Кроликов перебили, начатую хату разломали, самого Фому до полусмерти избили — и выкинули с угрозами, чтоб носа в район не показывал. Мало того, пошли по доносам по его знакомым, где он мешочки разносил, забирали и то, а кто укрыл или как-то сумел отбрехаться, получили предупреждение: узнаем, мол, что он от вас что-то получил, — берегитесь!

Последний раз я видел Фому, когда он пришел к бабушке, робкий, несчастный, запуганный, и едва слышным голосом спросил про торбу с гречкой. Бабушка пошла и принесла. Он стоял и не брал, побледнел, потом грохнулся на колени и стал целовать бабушке руки: «Эта гречка — единственное, что мне отдали, вы единственная». Посидел, перекусил, рассказал, как его крольчатник раскулачивали — и отправился куда-то да-алеко с торбой гречки за плечами. С тех пор мы его уже не видели.

Простая история, как видите, простого крестьянского человека, из тех, кто умел и мог бы поднять сельское хозяйство на недосягаемую высоту.

17 декабря 1976 г.

Рождественский разговор

Сейчас Лондон весь сияет в иллюминации. Рождество. Здесь ведь Рождество — 25 декабря, до Нового года. Православное — после Нового года. На Рождество в Англии не работают два с половиной дня. Накануне, 24-го, кончают работу уже в обеденное время, затем 25-го Рожество, затем 26-го — второй день Рождества, он называется Боксинг Дэй. Примерно в переводе что-то вроде «день коробок», от слова box — «ящик», «коробка». Объясняют, что, мол, в этот день все дарят друг другу подарки, коробки с подарками. Ну а на Новый год, само собой, тоже праздник, выходной.

Очень приятное, действительно праздничное время в году эта рождественско-новогодняя полоса, и конечно, многие так подгадывают, чтобы и между Рождеством и Новым годом тоже иметь свободные дни, скажем в счет оплачиваемого отпуска или хоть и без оплаты, — тогда можно поехать куда-то в гости основательно, устроить себе зимний «холидей», как тут говорится. И это, кажется, единственное время в году, когда с билетами на самолеты и поезда творится, может, даже нечто похожее на то, что в СССР обычно и повседневно: то есть очереди к кассам, «мест нет», дополнительные рейсы. Но так как все наперед известно, то, естественно, 90 процнтов едущих запасаются билетами предварительно, дополнительные рейсы известны предварительно, за месяцы, все это широко рекламируется, планируется, ожидается, предвкушается…

В нынешнем году благодаря шуткам календаря рождественско-новогодний период бьет все рекорды. День Рождества и Боксинг Дэй пришлись на субботу и воскресенье. Но так как это два законных нерабочих дня, то в компенсацию их Англия не работает в понедельник и вторник. Далее, 1 января, Новый год — в субботу. В компенсацию Англия не будет работать в понедельник 3-го. Итого, в промежутке от 24 декабря до 4 января оказались рабочими всего три дня — 29 декабря, 30-е и 31-е.

Должным образом вообразив, что это будет за работа в эти дни, большинство учреждений и предприятий объявили их тоже свободными. Итак, Англия, кончив работать в пятницу, 24 декбаря, гуляет аж до 3 января включительно, десять дней.

На автомобильных предприятиях Форда рабочие с давних времен имели еще четыре зимних рождественских выходных в придачу на этот период. Им добавили их теперь по два с двух концов, и они гуляют с 23 декабря по 4 января включительно, четырнадцать дней.

Это уже похоже на отпуск. Но нет, отпуск само собой, а это всего лишь — праздники. Ничего себе праздники, а?

Если учесть, что в году еще есть целый ряд других праздников, а рабочая неделя конечно же пятидневная, то, право, может показаться, что англичане чересчур уж много гуляют. Ничего. В свои рабочие дни они уж работают так, как дай бог каждому. Нет, не «вкалывают». Слово «вкалывать», такое популярное в народе для обозначения рабочего процесса в Советском Союзе, совершенно не вяжется с английской манерой работы. Англичане работают медленно. Они работают так медленно, что, со стороны глядя на строительную площадку, цех, мастерскую, можно подумать, что собрались одни лентяи. Поработали немного — смотришь, уже чай пьют. Чаепитие — это у них свято. Если англичанин в определенный час и минуту не попьет чаю, он просто жить не сможет. Так они работают испокон веков. Но вот при всем при этом — какую они выстроили себе страну, ах, какую страну и какую жизнь! Да, они работают медленно, но зато умно, и если уж что-то сделают, то сделают. Если крышу настелили, то она не будет протекать минимум лет пятьдесят. Если пиждак-«твид» сшили, то будете носить его семь лет ежедневно, а вид такой, будто две недели назад куплен. И так во всем.

Англичане предпочитают не сами «вкалывать», а предоставляют делать это машинам, конечно, тут, знаете, простую ямку лопатой не копают, а — «мини», совсем уж миниатюрный экскаваторчик такой, прикатил, фыр-фыр — и яма. А чтобы они кирками долбили грунт тяжелой категории, да еще, как в России бывает, зимой, мерзлый, как камень, — да что они, сумасшедшие? Они простой шуруп — и тот с механизацией вкручивают, электроотверткой. А если уж не электро-, то — этакая хитроумная, с резьбой внутри корпуса, так что не крутишь ею шуруп, а как бы насос качаешь: ты на рукоятку просто нажимаешь, а наконечник крутится, завинчивая.

Я начал про Рождество, а съехал к отверткам. Отвертки сейчас в сторону. Итак, нерабочие дни. Лондон в иллюминации. Сияют елки. Главная елка — на Трафальгарской площади, огромнейшая, конечно; доставленная из Норвегии. Это традиционный ежегодный подарок Англии от Норвегии. Под нею собираются любители, поют колядки. С колядками ходят по улицам от дома к дому, с фонарями, ряженые, больше всего, конечно, дети, уж им раздолье, насобирают подарков, и сладостей, и пенсов, чтобы — мечта каждого мальчишки — купить фейерверочных ракет и стрельнуть в небо…

Я в который раз смотрю — и в который раз завидую их детству. В моем детстве (оно называлось «счастливое детство, которое дали нам партия и лично товарищ Сталин») в день Рождества конечно же родители шли на работу, я — на занятия в школу. Люди, отмечавшие Рождество, особенно если они не старики, брались на заметку, а рождественскую елку до 1937 года мои дед и бабушка устраивали так скрытно, с такими предосторожностями, словно собирались прокламации печатать или фальшивые деньги. Потому что и Рождество и елка были пережитками прошлого, буржуазными пережитками или — опиумом для народа; тот, кто за них держался, — был носителем пережитков, «не наш». А кто не с нами, тот, известно, — против нас.

Лишь в знаменитом 37-м году додумались прекратить борьбу с ёлкой и, так сказать, взять ее на вооружение: приурочили ее к Новому году и назвали новогодней. А святой день Рождества, в который народ отдыхал во все столетия — и при татарском иге, и при Иване Грозном, и при крепостном праве, — от революции и по сей день рабочий. Я не знаю, в какой стране еще на земном шаре было бы так же мало нерабочих дней по случаю праздников, как в Советском Союзе, где бы так скупились дать трудящемуся человеку лишний раз передохнуть, именно трудящемуся, партией которого называет себя коммунистическая партия, которая некогда, пока сама не пришла к власти, ах как выступала против безжалостной капиталистической эксплуатации. Но вот на шестидесятом году ее руководства — вот наглядный пример и сравнение: в проклятом капиталистическом мире эксплуатации на Рождество и Новый год — десять нерабочих дней, в Советском Союзе — на Новый год один.

Я смотрю в Англии на этих колядующих, ходящих с фонарями от дома к дому. Если бы мы в детстве вздумали этим заниматься, нас бы забрали в милицию. В одном из номеров самиздатовского «Украинского вестника» читал я, как в моем родном Киеве молодежь недавно попыталась колядовать — попыталась восстановить эту старинную народную традицию. Как на них накидывались дружинники и милиция! Как тащили в отделение, и допрашивали, и грозили, и потом посыпались увольнения с работы, с учебы. Ну да, ну да, кто не с нами, тот против нас. И человек уже пожизненно как бы занесен в волчий список, он через двадцать лет вздумает проситься в туристическую поездку за границу, но посмотрят в досье — и ему откажут: в таком-то году в Киеве ты пытался колядовать! Не наш.