Гвиневера. Осенняя легенда - Персия Вулли

Это всплыло в феврале, когда объявился Лионель, взирающий на мир с настроением чернее дегтя.

– У моего брата не больше понятия о верности, чем у деревянного чурбана, – прорычал он, сидя у очага в нашем кабинете, пока я подливала ему горячее вино, а Артур пытался выудить из него рассказ. – Я знаю, мы никогда с Борсом не были особенно близки. Не так, как Гахерис и Агравейн, которые везде появляются вместе. Но я всегда считал, это оттого, что мы уважаем друг друга – не бывать двум рукам в одной перчатке. Я не бранил брата, когда тот принял христианство, хотя вся наша семья со времен легионов поклоняется Митре. Но теперь он решил, что Грааль имеет особое христианское значение… и стал в этом очень упорствовать.

Спокойный, пунктуальный воин, который больше был известен своей физической силой, а не умственными способностями, теперь старательно подбирал слова, чтобы объяснить, что с ним произошло.

– Как язычник, я утверждал, что грааль принадлежит каждому, но Борс ни в какую не соглашался, и с первого дня мы с ним жутко повздорили. Поэтому каждый отправился собственной дорогой… Но потом, когда я оказался в беде, а Борс проезжал мимо… думаете, он остановился, чтобы мне помочь? Конечно, нет.

Неразговорчивый воин уставился в огонь, крупная слеза покатилась по его щеке.

– Для вас семейная верность ведь что-нибудь значит? Кровная родня… выросли вместе… Уж если нельзя полагаться на семью… – он яростно моргнул и попытался подавить сердечную боль. – На его месте я бы пришел на помощь брату.

– Без сомнения, вы можете все ему высказать, когда он вернется, – предложила я, но от одной этой мысли рука Лионеля сжалась в кулак.

– Настанет и его очередь попросить о помощи. Оставил меня полумертвым и нисколько не позаботился, – кулак опустился на стол с такой силой, что вино в его кубке расплескалось через край. Наступила тишина, и я решила, что лучше всего мне придерживать язык.

Наконец заговорил Артур:

– И что же, удалось найти грааль?

– Да. Это сделал я. А не эти заносчивые христиане. – Лионель удовлетворенно кивнул лужице вина на столе. – Нет… вовсе не они. Но я не уверен, могу ли я об этом кому-нибудь рассказывать, кроме вашей милости, если, конечно, вы все сохраните в тайне. Только другой митраит может меня понять.

Он убедился, что вокруг никто не подслушивает, и придвинулся к нам поближе.

– Я заехал в лес, размышляя о граале… Одни говорили, что это серебряная с золотом шахматная доска, другие считали украшенной драгоценностями шкатулкой – затейливые вещи и очень хорошо сработанные. И как может даже самый великолепный сосуд быть всем для каждого? Я не видел тут смысла, хотя постоянно об этом думал.

Пока Лионель поднимал кружку и делал добрый глоток, я бросила взгляд на Артура: за все годы в Камелоте воин еще никогда не говорил так много.

– Оказавшись в лесу, получаешь возможность вспомнить, что по-настоящему важно. Спишь у ручья, где так мелодично плещется форель, видишь, как кружит орел и высматривает зайца себе на обед… Этих чудес мне достаточно. На что мне отделанный жемчугом горшок или разукрашенный поднос?

Он помолчал, чтобы допить вино, и, не говоря ни слова, Артур снял с очага кувшин, в котором грелся напиток, и своей рукой вновь наполнил опустевший кубок. Даже бард вряд ли мог ожидать подобной чести, но погруженный в воспоминания Лионель едва ли обратил внимание на оказанную ему честь.

– Как-то утром я проснулся на краю луга, где маленькая речушка образует заводь. Над травой клубился туман – солнце еще не взошло, – и я услышал стук копыт и мычание дикого быка, который привел стадо к водопою. Он неясно белел в стелющемся тумане, ревел и пригибал голову с широко посаженными рогами, которыми проверял, нет ли на пути волков и медведей. И напомнил мне быка, которого принес в жертву бог Митра… все творения явились из той крови, которая пролилась на землю. И тогда я понял…

В изумлении воин покачал головой и, запинаясь, попытался облечь во фразы то, что ему удалось открыть.

– Грааль есть все, и все есть его частица: и белка, и медведь, король и священник… восход и зарождающийся месяц… мы все произросли из крови быка. И вот тогда, когда я смотрел через луг, я вдруг понял… Бык Митры был сам частицей бытия. Вы понимаете, что я хочу сказать? Грааль не есть нечто отдельное. Он был и будет, раньше и потом.

Лионель переводил взгляд с Артура на меня, надеясь заметить проблески понимания. От усилий объяснить его темные брови сошлись у переносицы.

– Ах, эти слова, миледи. Иногда никак не идут. А я знаю, что хочу вам сказать. Истинно знаю.

– Понимаю, – тихо успокоила я его. В конце концов, я и сама не смогла объяснить Нимю, что поведала мне Богиня.

Все свое внимание Лионель сосредоточил на мне, пытаясь в моем лице рассмотреть подтверждение своим мыслям, которое не требовало слов. И, без сомнения, он его увидел, потому что со вздохом облегчения откинулся на спинку стула и коротко поклонился Артуру.

– Ну вот, ваше величество… так я и нашел Грааль, – подытожил воин.

Так оно и было, и, насколько я знала, он не поделился этим больше ни с одной живой душой, разве что обсуждал случившееся с другими последователями военного бога Митры.

Позже вечером, когда мы в спальне обсуждали с Артуром рассказ Лионеля, я выразила опасение, что испытание может расколоть представителей разных религий, которые до этого в Британии жили в мире. Если уж такие любящие и верные братья, как Борс и Лионель, разошлись друг с другом, какой еще вред оно может принести?

– Никакого, если это в моих силах, – твердо объявил муж. – Пока я верховный король, при мне не будет религиозной нетерпимости.

Он сказал это так уверенно и с такой убежденностью, что я даже не спросила, что он собирается предпринять, чтобы ее остановить, а просто обняла мужа и крепко к нему прижалась.

Если опыт Лионеля с Граалем оказался глубоким, а рассказ невыразительным, то описание Паломида было ясным и блестящим.

Араб подъезжал к воротам весной без всякой пышности и дождался своей очереди, чтобы попасть внутрь вслед за крестьянской телегой, на которой привезли цыплят, и вьючным обозом шотландского торговца с копченой сельдью. Хорошо, что я была на парапете и думала о Лансе, а то бы пропустила его. Мое внимание привлек его черный плащ, отороченный золотом и расшитый странными восточными символами. По нему было видно, что араб ехал много дней подряд, не останавливаясь, даже чтобы перекусить, и, сбежав вниз и поздоровавшись, я отвела его на кухню.

– Нет, миледи, я не видел темнокудрого бретонца, хотя его светловолосый племянник Борс некоторое время провел со мной в лесу, – сообщил Паломид, пока я накладывала ему в тарелку холодное мясо и наливала в чашу суп. – Как-то вечером Борс, Персиваль и Галахад вышли на поляну, где я установил свой шатер. Очень вежливые и воспитанные, не то что некоторые другие рыцари… – Араб наклонился, выбирая куриную ножку, и мрачно пробормотал: – Думаю, миледи, если бы кое-кто из оркнейцев не был бы связан кровно с Артуром и, таким образом, не пользовался бы покровительством верховного короля, нашлись бы люди, которые поубавили бы у них спесь. Вы должны довести до сведения короля: есть некоторые, кто всегда не прочь устроить неприятности…