На стороне ребенка - Франсуаза Дольто

Дети из Мезон Верт, когда они поступают в ясли, избавлены от синдрома адаптации, то есть в самые первые дни они не теряют тонуса, у них не нарушено функционирование органов пищеварения или носоглотки; они так же веселы, как дома и как в Мезон Верт, – там, где с ними находится мать; а главное – они слушают то, что им говорят. Иногда мы получаем весточки от наших «выпускников»; сегодня им по четыре-пять лет, они прекрасно адаптировались к школе; они хорошо переносят болезни, больницы; все испытания они переносят с помощью системы языка, которой им хватает для того, чтобы укрепиться в так называемом исходном нарциссизме. Я думаю, все это незаметно для нас присутствовало и в жизни первобытного племени, и в деревенском укладе, и в семейной жизни тех времен, когда все собирались в единственной отапливаемой комнате, когда существовали традиции, встречи после разлуки, воскресенья в семейном кругу; и если вопреки болезням, вызванным отсутствием гигиены и ранним употреблением алкоголя, малышам удавалось выжить, то окружающее давало им чувство укорененности, безопасности пребывания в обществе, неотделимом от их семьи. Нетрудно заметить, что очень часто родители скорее препятствуют развитию своих детей, чем способствуют ему. Их любовь не несет детям свободы – она, как правило, проникнута собственничеством, к ней часто примешивается тревога. Никуда не денешься: на нашей любви всегда паразитирует наша прожорливость. В наши дни родители слишком часто оказываются по отношению к маленькому человеку главным образом паразитами.

Родителей не надо «ставить на место»; надо поддерживать в них стремление оставаться на том месте, которое они занимали до зачатия ребенка, чтобы их желание было устремлено на их жизнь с другими взрослыми; пускай они просто сохранят за собой место людей, испытывающих желания. Иначе происходит вот что: когда они попадают в ловушку материнства или отцовства, свободные валентности их желания, которые раньше были направлены на жизнь с другими взрослыми, устремляются на потомство и фиксируются на этом ребенке, который для каждого из родителей занимает место другого супруга. И этот другой супруг теряет свою ценность в сравнении с обнаруживающейся притягательной либидинозной мощью и соблазнительностью ребенка. Он, ребенок, – или соблазнитель, или – отверженный; его хотят либо сожрать, либо им командовать, дрессировать, неизменно с любовью, проистекающей из нашего нарциссизма, потому что ребенок – наш, плоть от плоти. Гениальный Фрейд понял это и назвал комплексом Эдипа.

7 глава

Главное открытие

«Генетическая солидарность»

«Вашим барышням неизмеримо нужнее научиться по-христиански вести себя в мире и мудро управлять своей семьей, чем строить из себя ученых или героинь; женщины всегда остаются полузнайками, и то немногое, что они знают, как правило, внушает им гордыню, надменность, болтливость и отвращение к надежным и основательным предметам» («Беседы о воспитании девиц», 1696).

Со времен г-жи де Ментенон, которая составила целый сборник непререкаемых рецептов касательно воспитания девушек и высказала кое-какие презрительные суждения о детях вообще, честные философы избегали этой темы. Они уступили поле деятельности монахиням, исповедникам, благовоспитанным людям, гувернанткам, няням, торговкам платьями. Поговорка «Все девицы – комедиантки» расценивалась как постулат, сотворить из девочек нечто иное, кроме как объект для мужчин, не надеялись. Гораздо больше заботились о подготовке мальчиков к активной жизни. Детство лидеров. Имелось так называемое типовое воспитание: отдавали, например, на воспитание к иезуитам.

Пусть побеждает лучший. Кто он, лучший, – об этом судят взрослые. Следовательно, нужно им понравиться, а потому победителем будет либо самый хитрый, либо самый покорный, тот, кто в состоянии манипулировать людьми, обладающими властью. С иезуитами или без оных, воистину, общество – великая школа лицемерия. Особенно много вранья в речах; все слова лживы. Этот язык, основанный на посулах типа: «Ты добьешься успеха благодаря своим заслугам, усилиям…», направлен исключительно на установление контроля над воспитанником. Стереотипные слова ядовиты. Сегодня мы обнаруживаем их в речи политиков, которая, правда, постепенно смягчается. Именно этим, пожалуй, характеризуется та скудость или, вернее, то относительно новое извращение, которым отмечен сегодняшний язык воспитания. Воспитание стало массовым. Раньше оно было коллективным, основанным на передаче знания, а начиная с предподросткового возраста в воспитанниках развивали критический дух. Теперь никто не стремится дать массам образование; напротив: чем меньше они будут знать, тем легче будет ими управлять. Вместо знания прививают умение. Умение обращаться с компьютером. Все, что нужно – это обучить инструкциям по применению того или другого. Наше общество основано на праве добиться, чтобы тебя ценили. Нам далеко до общества граждан, служащих друг другу работой, которую дают другим и делают сами. Я полагаю, что многое изменилось бы, если бы в обществе каждый в самом деле сознавал, что, коль скоро ему платят, то его время и труд служат потребителям, которые пользуются ими в обмен на те самые деньги, которые он получает. Осознание этого само по себе стало бы революцией: да, это именно так – в больницах санитары и врачи состоят на службе у больных, которые им платят, и воспитательницы состоят на службе у детей тех родителей, которые им платят. В таком обществе царили бы солидарность и ответственность. Министерство солидарности правильней было бы называть министерством ответственности, потому что в слове «солидарность» есть нечто двусмысленное; в нем присутствует какой-то оттенок благотворительности, добрых дел (дать нуждающимся минимум, чтобы успокоить свою совесть). Правильнее было бы сказать, что каждый гражданин отвечает за себя и за свои поступки по отношению к другим людям. Люди – не святые. Личная этика каждого укоренена в семейном неврозе – том или ином, потому что невроз частично присутствует в каждом из нас. Я не утверждаю, что услуга, оказанная за плату, есть бескорыстный поступок. Плата есть плата. Но это жизнь. И такая коммуникация приносит взаимную, обоюдную пользу. Она приносит пользу самому работающему, но должна приносить пользу и другим. Это очень важно – соглашаться получать плату в обмен на свой труд, ибо: «Я ответственен за ту службу, за которую я получаю плату… Если я работаю бесплатно, честь мне и хвала, меня хвалят, но я не отвечаю за сделанное, а коли уж платят – обязан: на меня была возложена ответственность за мой труд. Это – справедливо».

Наше общество основано на праве добиться, чтобы тебя ценили. Нам далеко до общества граждан, служащих друг другу работой, которую дают другим и делают сами.

Чувство ответственности естественным образом вытекает из осознания половой зрелости, которой достигает тело каждого из нас. Это чувство зарождается бессознательно, когда по доброй воле совершаешь поступок, который может принести плоды, может быть, немедленно, а может быть, очень не скоро для грядущих поколений. По достижении разумного возраста, лет с восьми-девяти, каждый ребенок может понять, что он частично или полностью отвечает за то, как воздействует его поведение на других людей. Воспитание должно помогать людям – в особенности детям – различать чувство вины и чувство ответственности. Если не развивать с самого раннего возраста в каждом ребенке критический дух и этическое понимание ответственности, путаница этих понятий неизбежна. Ответственность усваивается в силу солидарности, без которой невозможно приобщить к ее этике младших или обделенных.

Лет с восьми-девяти каждый ребенок может понять, что он частично или полностью отвечает за то, как воздействует его поведение на других людей.

Психоанализ обнаружил то, что можно называть «генетической солидарностью». Оказалось, что события, которые произошли в семье человека, пускай даже до его рождения, когда он был зародышем в материнской утробе, – если его мать страдала от них и у нее не было никого, с кем она бы могла об этом поговорить, – эти события способны вызвать у этого неродившегося младенца невроз. Этот ребенок своим телом будет выговаривать страдание, которое убила в себе его мать. Стало быть, он живет под воздействием невысказанного страдания своей матери. Психоанализ – и особенно детский психоанализ – позволяет понять солидарность поколений под пагубным воздействием некоторых травм, стрессов или под живительным воздействием эмоциональных встрясок, успехов, радостей.

Это открытие – что в бессознательной эмоциональной сфере наследство и долги передаются от человека к человеку – по своему значению сравнимо с открытием патогенности того обстоятельства, что некоторые заболевания являются генетическими, передаются от родителей к детям. Все происходит с той же неизбежностью, с какой камень, выброшенный из окна, падает на землю, если ничто его не остановит. Это не философия детерминизма. Психоанализ открывает законы межличностного общения и оперативной динамики жизни между людьми, связанными друг с другом во времени, в пространстве и в сущностных и поверхностных связях, которые устанавливаются между ними в процессе общения в самом широком смысле этого слова.