Большая телега - Макс Фрай

— Почему — на меня? Я-то точно не ветер.

— Пока нет, — согласилась она. — Но я почему-то уверена, вы совсем не прочь попробовать, каково это.

— Я-то, может, и не прочь. Но я, ничего не попишешь, уже родился человеком. И прожил в таком виде сорок с лишним лет. Довольно поздно что-то радикально менять, вы не находите?

— А по-моему, как раз самое время. Я уже говорила вам: есть много разных способов быть — для ветра и для человека, вообще для кого угодно. Люди обычно довольствуются одним-единственным способом, это правда. Но когда я увидела вас, сразу поняла, вы почти такой же жадный, как ветер. Из вас вполне может выйти толк.

Только теперь я почувствовал, что непринужденная беседа наша зашла в тупик — тот самый, где ноги становятся ватными, а тело тяжелым, как в страшном сне, а выход, как и во сне, только один — немедленно проснуться. Чего бы это не стоило.

— Мне не нравится, как стал складываться наш разговор, — сказал я. — Пока вы просто развлекали меня разными историями, а я сидел и слушал, все было прекрасно. Но теперь вы вдруг начали требовать, чтобы я стал ветром — в шутку, конечно, теоретически я это понимаю, но чувствую, что еще немного, и я начну относиться к вашим словам почти серьезно или даже, чего доброго, слишком серьезно; собственно, уже начал. Это нечестно.

— Почему именно «нечестно»? — удивилась она.

— Потому что я уже готов вам поверить, а все еще не знаю, кто вы. И что за игру ведете. И почему именно со мной? Только потому, что я понимаю по-русски, а вы это заметили?

— Вот уж это точно не причина, — неожиданно рассмеялась моя загадочная незнакомка. — Некоторые ветры считают, что у людей всего один язык, просто никто не знает его целиком, вот и не могут договориться. А некоторые считают, что языков на свете столько, сколько живых людей, у каждого свой, просто некоторые языки похожи друг на друга до такой степени, что между их носителями может возникнуть сладкая иллюзия взаимопонимания, а некоторые, напротив, совершенно не похожи. Впрочем, прикладного значения эти теории не имеют — в любом случае, ветер всегда говорит с человеком на понятном ему языке, иначе у нас не получается, даже если очень захотим.

— «У нас»? — переспросил я. — Хотите сказать, вы тоже? Ну, в общем, логично, рано или поздно это должно было выясниться… И что вы за ветер?

— Что ж, пожалуй, самое время представиться, — согласилась зеленоглазая. — Меня зовут сеньора Бора,[69] и дела обстоят так, что я — единственная хозяйка этих мест. Не только и даже не столько города, но всей Адриатики; собственно, мой родной дом на другом берегу. И все равно каждое лето, перебираясь сюда на отдых, я чувствую себя хозяйкой, принимающей гостей, как-никак это была моя идея — собираться в Чивитанове. Никто, разумеется, не налагал на меня ответственность за благополучие остальных — не только наших, но и местных жителей и приезжих, — но я ее все равно ощущаю. И стараюсь по мере сил их опекать, просто потому, что больше некому, а мне, пожалуй, даже нравится.

— Это я могу понять, — кивнул я, совершенно счастливый, что наконец действительно могу понять хоть что-то из ее туманных объяснений.

— В целом, я считаю, все очень удачно получилось, — самодовольно сказала синьора Бора. — Чивитанова — в высшей степени заурядный, унылый, сонный городок; здесь не только наши скромные собрания, а ежегодный парад суккубов устраивать можно, не опасаясь последствий, никто и глазом не моргнет. Местных жителей и обалдевших от жары и скуки курортников даже красные подтяжки маэстро Бурашки Сильха не настораживают, что уж говорить о прочих чудесах.

Я невольно рассмеялся, она ответила мне дружеской улыбкой и снова заговорила:

— На мой взгляд, у Чивитановы есть только один серьезный недостаток. Летом здесь абсолютно безветренно. Кем бы ты ни был, но когда обладаешь человеческим телом, полная неподвижность воздуха очень раздражает. Некоторые из наших порой так выходят из себя, что теряют человеческий облик и принимаются дуть, тогда всем остальным становится полегче. Очень мило, но их отдых, как ни крути, испорчен. Что это за отпуск, если то и дело приходится заниматься обычной работой? В общем, я уже давно размышляю, как исправить сложившуюся ситуацию. И мне пришло в голову, что самый лучший выход — найти человека, которому понравится идея отдохнуть как следует, по-настоящему, как это делаем мы. Я имею в виду, не только от повседневных хлопот, но и от самой необходимости постоянно оставаться тем, чем являешься, в вашем случае — человеком. Мне кажется, это должно быть довольно утомительно.

— Да, не сахар, — согласился я.

— Рада, что вы так считаете. Как только я вас увидела, сразу подумала: этот человек обеими руками вцепится в шанс стать чем-то иным. Он бы уже давно это сделал, просто не знает, с чего начать. А я подскажу.

— И с чего же начать? — Я иронически заломил бровь на тот случай, если вдруг прямо сейчас выяснится, что наш разговор — просто не в меру затянувшаяся шутка. Сердце мое будет разбито, но хоть лицо не потеряю.

— А вы уже начали, — улыбнулась синьора Бора. — Причем задолго до нашей встречи. Начали и сами не заметили, но это как раз нормально. Осталось завершить дело, но и тут вам моя помощь не понадобится. Просто перестаньте наконец держать себя в руках и начинайте дуть. Вам же хочется.

Я рассмеялся, думая: легко же она выкрутилась! Думая: вообще-то, можно было сочинить более остроумный ответ. Думая: а это отличный совет — перестать держать себя в руках. Вот сейчас каааак перестану — и гори все огнем! Думая: интересно, это что же, теперь мне каждое лето придется сюда приезжать, за свой счет? Или братцы-ветры все-таки скинутся мне на билет, если уж они такие крутые чуваки? Думая: представляю, как сейчас охренеет эта синьора, если она все это время шутила, а я…

А потом я просто смеялся, не думая ни о чем, а потом

Художественное оформление книги

Карта

Обложка

Примечания

1

По эмоциональному наполнению это восклицание ближе всего к русскому «ой бля».

2

Станислав I Лещинский — воевода познанский, был избран королем Польши под нажимом Швеции, но не признан большинством шляхты. Поражение Карла XII под Полтавой (1709) лишило Станислава поддержки шведских войск, он эмигрировал в Пруссию, а затем во Францию. В 1738 году окончательно отказался от притязаний на польский престол и получил во владение Лотарингию, столицей которой был город Нанси.

3

Вож, вогез (фр. vosges) — так в Нанси называют восточный ветер.

4

Эмиль Галле — французский художник и дизайнер, один из основателей стиля ар-нуво. Родился в Нанси 8 мая 1846 года в семье предпринимателя, производившего художественное стекло и керамику. Занимался рисованием и стеклоделием, а также ботаникой, минералогией и философией. После ухода отца на покой возглавил семейное дело и завел собственную мастерскую. В 1901 году по инициативе Галле был организован Провинциальный альянс художественной промышленности, позднее известный как Школа Нанси, который стал вторым (после Парижа) центром французского ар-нуво.

5

«Говорящими» называют стеклянные изделия Эмиля Галле с цитатами из Бодлера, Вийона, Верлена и других поэтов.

6

Мёрт (Meurthe) — река, на берегах которой стоит Нанси.

7

Grossmünster (великий монастырь) — самый большой собор Цюриха, церковь при мужском монастыре на правом берегу Лиммата. Сердцевина здания была построена на месте предыдущего строения в 1100 году. По легенде, Гроссмюнстер был основан Карлом Великим, чей конь упал на колени на могиле Феликса и Регулы святых покровителей Цюриха.

8

Fraumünster (женский монастырь) — женское бенедиктинское аббатство, которое в 853 году основал король Людвиг II Немецкий для своей дочери Хильдегарды. В 1045 году король Германии Генрих III даровал монастырю право владеть рынками, собирать пошлины и чеканить монеты, фактически сделав аббатису главой города. Аббатство перестало существовать в 1524 году. Теперь Фраумюнстер — просто церковь на левом берегу Лиммата, знаменитая в первую очередь благодаря витражам работы Марка Шагала и Августо Джиакометти.

9

Wasserkirche (что значит «Водная церковь») построена в X веке, реставрировалась в разное время и была полностью реконструирована к 1486 году. Она стоит на небольшом островке на реке Лиммат, который стал частью правого берега после постройки набережной Limmatquai в 1839 году. Это место, использовавшееся для культовых собраний начиная с античных времен, центрировано вокруг камня, находящегося ныне в крипте церкви.