Утешительная партия игры в петанк - Гавальда Анна

— Стоп.

Сел за письменный стол, качая головой. За этими гротескными цифрами скрывалось указание ведомства: в среднем уклон строительной площадки не должен превышать 4 %.

Неужели?

Задумался о «великих» опасностях улиц Муфтар и Лепик, холма Фурвьер и stradine[286], карабкающихся на римские холмы…

А Алфама и Шиаду в Лиссабоне. А Сан-Франсиско…

Ладно… За работу… Сгладим, выровняем, унифицируем, они ведь этого хотят, всю страну превратить в гигантский пригород.

И будьте любезны, подготовьте мне все расчеты в долгосрочной перспективе, хорошо?!

Конечно, конечно.

Утешался тем, что напоследок оставил себе мосты. Шарль обожал рисовать и придумывать разного рода мостики и мосты. В них, как ему казалось, особенно хорошо видна рука творца.

В вопросах перекрытий пустоты производство все еще подчинялось воле проектировщика…

Если бы он мог выбирать, то предпочел бы родиться в XIX веке, когда великие инженеры были еще и великими архитекторами. И самые яркие победы всегда связаны с использованием новых материалов: бетона у Майара, стали у Брюнеля и Эйфеля или чугуна у Телфорда…

Да, эти ребята должно быть здорово повеселились… Инженеры тогда сами были подрядчиками и собственные ошибки исправляли на месте, по ходу работ. В результате: к недоделкам не придраться.

Мосты Генриха Гербера, Амана, Фрессине, путепровод Кохерталь Леонхардта, подвесной мост Брунела в Клифтоне. А Верраццано…[287]

Так, хватит, ты опять увлекся. У тебя тут зона благоустройста, вот и благоустраивайся, доставай свой градостроительный кодекс.

«…до 12 % на расстоянии до 50 сантиметров включительно».

Однако, возможно, из этих сомнений и выйдет какой-то толк… Рассчитывая на победу, всегда задумываешься и о поражении. Если хочешь любой ценой заполучить объект, действуй не спеша, без лишних новшеств. Не надо никого шокировать… В этом они с Филиппом полностью были согласны, и Шарль работал над проектом, как одержимый. Но без напряжения.

Уступчиво, уклончиво.

Жизнь, она происходила не здесь…

Почти каждый вечер они ужинали с Марком. В каких-то немыслимых закоулках находили открытые за полночь забегаловки, молча ели и дегустировали пиво со всего света.

Заканчивалось всегда тем, что, пьяные от усталости, грозились написать путеводитель. «Глотка с большим уклоном» («Зона благоустройства частного пивопровода»). И вот тогда-то, тогда человечество наконец признает их гениальность!

Потом Шарль на такси подвозил парня и валился на матрас посреди пустой комнаты.

Матрас, одеяло, мыло и бритва — это все, что у него было на данный момент. Так и слышал голос Кейт: «Эта жизнь а-ля Робинзон Крузо всех нас спасла…», засыпал нагишом, вставал на рассвете и чувствовал, что приступает к проекту главного моста своей жизни.

Часто говорил с Матильдой по телефону, объявил ей, что съехал с улицы Ломон и теперь живет на другой стороне горы Святой Женевьевы, у самого подножья.

Нет, комнату себе еще не выбрал.

Ждет ее возвращения…

Никогда раньше не разговаривал с ней так подолгу и понял вдруг, как она повзрослела за последние месяцы. Матильда говорила с ним об отце, о Лоранс, о своей младшей сводной сестре, спросила, бывал ли он на концертах «Лед Зеппелин», и почему у Клер не было детей, и правда ли вся эта история с дверью?

Впервые Шарль заговорил об Анук с кем-то, кто ее никогда не знал. Как-то ночью, хотя он давно уже поцеловал ее перед сном, вдруг счел это совершенно естественным. Поделиться с близким человеком, которому к тому же сейчас столько же лет, сколько было ему, когда…

— А ты любил ее настоящей любовью! — спросила она наконец.

Медлил с ответом, подыскивая другое слово, более верное, более точное, не столь опасное, не столь обязывающее, и получил ту самую пощечину, которой двадцать лет ждал, чтобы прийти в себя, — услышал, как она с пониманием проворчала:

— Ну конечно, какая же я дура… Как же еще можно любить?

*

Семнадцатого июля Шарль в последний раз пожал огромную лапищу своего русского шофера. Два дня рвал на себе остатки волос на этой нереальной стройке. Павлович исчез, большинство рабочих перешли на стройку Bouygues, оставшиеся требовали зарплаты siu minoutou, от двухсот пятидесяти километров кабеля осталось двенадцать, да еще требовалось какое-то разрешение, которое…

— Какое еще разрешение? — взорвался он, не потрудившись даже перейти на английский. — Сколько можно меня шантажировать? Сколько вы от меня хотите всего, в целом, черт подери? И где этот негодяй Павлович? Тоже к Bouygues сбежал?

Этот проект не заладился с самого начала. К тому же, изначально это вообще был не их проект, а одного приятеля Филиппа, итальянца, который умолил их di salvargli l’onore и lа reputazione, и le finanze, и lo studio, и la famiglia e la Santa Vergine.[288] Разве что не перекрестился, целуя себе пальцы. Филипп согласился, Шарль промолчал.

Подозревал, что играть им придется «от трех бортов», а его неподкупный гениальный партнер владеет секретом таких ударов. Чтобы вытянуть эту стройку нужно заполучить господина X, который правая рука Y, который распоряжается 10 000 кв.м. в рамках программы децентрализации и… Короче, Шарль полистал планы, решил, что ничего сложного тут нет, достал с полки пожелтевшего Толстого, и по стопам низкорослого императора с шестьюстами тысячами солдат под мышкой отправился продемонстрировать им чудеса тактики…

Как и тот, потерпел поражение.

Впрочем, не совсем. Плевал на все это с высокой колокольни. Только долго не выпускал руку Виктора, чувствуя как похрустывают его пальцы, и тают их улыбки. В другой жизни они могли бы быть добрыми друзьями…

Протянул ему пачку остававшихся у него рублей. Тот фыркнул.

— За уроки русского…

— Nyet, nyet, — отнекивался тот, сжимая его руку.

— Детям…

А, ну тогда ладно. Отпустил его.

Обернулся в последний раз и увидел не унылую равнину, не голодных солдат с обмороженными ногами, завернутыми в тряпье или овчину, а последнюю татуировку. Колючую проволоку на высоко поднятой руке, желавшей ему много shtshastya…

Вернуться обратно оказалось куда сложнее. Жить как престарелый студент, когда завален работой, не слишком обременительно, а вот оправиться от поражения, когда у тебя и семьи уже нет, это… Еще один проигранный бой…

Побоявшись взять такси, переживал свой крах в RER.

Жалкая поездка. Грустно и грязно. Слева башни, справа — цыганские таборы… И причем тут собственно «цыгане»? К чему деликатничать: трущобы и есть трущобы. Воздадим должное глобализации: повсюду теперь можно наслаждаться одинаковыми достопримечательностями… Балласт накапливался, за окном груды мерзости, подумал о том, что где-то здесь умерла Анук.

Нуну в сортире, а она — там, откуда родом…

Вот в таком премерзком настроении он добрался до своей базы за Северным вокзалом.

Сразу пошел в кабинет к партнеру и облегчил душу.

— Terror belli, decus pads…[289]

— Что, прости? — недобро вздохнул Филипп.

— Устрашение на войне, украшение в мире. Возвращаю тебе…

— О чем ты?

— О моем маршальском жезле. Я туда больше не поеду…

Продолжение было сугубо техническим, все больше по финансовой части, и когда Шарль закрыл за собой дверь, оставив за ней доставленные непрятности, и в нарушение правил решил удрать, даже не присев в собственное кресло.

На него давили 2500 тысячи километров обратного пути, два лишних часа на его биологических часах, и, наконец, он снова устал, и ему еще надо зайти в химчистку, чтобы завтра было во что одеться.

Когда он уже был в дверях, Барбара, продолжая говорить по телефону, жестом остановила его.

Показала на посылку, лежавшую на этажерке.

Завтра посмотрит…

Хлопнул дверью, остановился, глупо улыбнулся, вернулся и узнал печать. Которой можно верить.

Сразу открывать не стал и, как несколько недель назад, пересек Париж с сюрпризом под мышкой.

Только в другом настроении.