Русские хроники 10 века - Александр Коломийцев

К басилевсу допустили за два дня до отплытия. Василий говорил ласково, просил брату его, христолюбивому владетелю Русской земли, великому киевскому князю передать привет. В знак дружбы и доверия между Византией и Русью, дружбы и любви между ним, басилевсом, и великим князем отдаёт ему в жёны сестру свою, царевну Анну. Нелегко им, братьям, расставаться с любимой сестрой, а ей с любимыми братьями, потому и тянули так долго с отъездом. Теперь же, узнав о милосердии великого князя к побеждённым херсонитам и любви к христианской церкви, царевна приняла предложение.

Вечером пришёл к послам Лев Дука, ближний боярин басилевса, тот, что привозил в Киев хартию с мирным рядом. Поведал магистр: ждёт басилевс от великого князя ответного шага. Коли правильно поведёт себя князь, установятся между ними вечная любовь и дружба. Говорил по ромейскому обычаю много, да всё не сказывал, что надобно басилевсу от Владимира. Послы и с одного бока зайдут, и с другого, крутит Дука. Мехами магистра одарили, вино подливали без устали, сами-то в очередь пили. Сказал-таки магистр, что за дар должен принести Владимир. Ждёт басилевс, что киевский князь вернёт Херсон империи.

Обвёл хитрый ромей простодушных послов. И вина выпил, и подарки получил, а приходил затем, чтобы поведать о тайном желании басилевса.

Вечером отвёл Позвизд душу на трапезе у великого князя, вкусил русской пищи. Каких только яств не приходилось вкушать во дворце басилевса, да соскучился по хлёбову на квасу с варёной говядиной, брюквой, морковкой, луком, по томлёной полбяной каше, чёрному ржаному хлебу, репе, квасу, что в самую жару, когда пот глаза ест, жажду утоляет. Великий киевский князь ласкосердием не страдал, но покушать всласть любил. Жареной кониной в походе не обходился. Уважал и кашу полбяную, мясо жареное и пряжёное, уху из курятины и потрошков, узвары и квасы разные. Потому княжеские кормильцы на стоянках, где жили более седмицы, на диво иноземцам, складывали русскую печь, в коей можно изготовить, что великокняжеской душе угодно.

В полдни пожаловали к великому князю архиереи, и царьградский, и корсунский. Накануне вечером великий князь и верхний воевода держали совет о Корсуне. Хитрый ромей повёл дело окольными путями. Напрямую потребовать вернуть город в обмен за сестру не мог, Владимир уговор выполнил, прислал дружину. Без той дружины неизвестно, как сложилась бы судьба у басилевсов. Роту дружина дала великому князю, не басилевсу. Отправь Василий войско на выручку Корсуню, дружина, верная роте, из союзника превратится в противника, причём противника сильного. Вернуть же Корсунь в лоно Империи Царьграду ой как хотелось. То и сыновец, и уй хорошо понимали. Понимали и другое: не удержать Киеву за собой Корсунь. Лакомым куском был город для окрестных народов. Вокруг степняки, аки волки алчные, рыщут, да и Царьград не смирится с такой потерей. Два-три лета пройдёт, поведут ромеи брань за возврат потерянного города. Не сами в открытую выступят, так наймут мадьяр, чёрных клобуков, булгар, печенегов, котору в городе устроят. У Киева же и без Корсуня забот хватает. Нет у Поднепровья надёжного заслона от степняков. Дороги весной подсохнут, и ждут русичи пожар, что Степь на Русскую землю насылает. Не выдержать Руси брани с печенегами и ромеями. Близок локоток, да не укусишь. Потому постановили – вернуть Корсунь Византии.

Речь царьградского архиерея состояла из сладкоречивых славословий. Кметы русской дружины, что пришла на помощь Царьграду, в брани стойки, искусны, храбры, врагу спину не кажут. Басилевс доволен дружиной. Далее архиерей перешёл к самому Владимиру. Князь – муж христолюбивый, милосердный, крестился сам, народ свой крестит, обращает в истинную веру. Деяния те похвальны. Завоевав город, великий князь жителям обид не чинил, в рабство не продавал, то любо басилевсам. Потому, видя в великом князе христолюбивого, милосердного мужа, братья-басилевсы отдают за него замуж свою возлюбленную сестру Анну и называют его своим братом.

Владимир ответно говорил похвальные слова братьям-басилевсам. Поведал о своём искреннем желании жить с Византией в мире и дружбе, все прежние обиды забыть и не поминать о них. Испытав терпение архиерея, перешёл к главному.

– Ведомо мне, как люба царевна Анна братьям. Передай басилевсам, честной отец, никто не причинит на Руси обид царевне, будут ей почёт и уважение. Хочу унять печаль братьев, передаю в вено за царевну город Корсунь со всеми пригородками, весями и землями.

2

Молодых венчали в церкви Петра и Павла. Таинство брака творил архиерей Михаил. Венцы над брачующимися держали верхний воевода и дворцовая жёнка. Добрыня попал, аки кур в ощип, и венец бросить нельзя, и стоять невмоготу, едва выдержал. После венчания Владимир показал ромеям, что есть русское великокняжье веселие, три дня поил корсунян. Вина в городе после известных событий не хватило, закупали в пригородках, ездили даже в Сурож. Отец Михаил отписывал в те дни константинопольскому самодержцу – вино льётся рекой, охлос на всех перекрёстках славит киевского князя. Объяви тот себя царём Таврики, охлос встанет за него горой.

Владимир был готов веселиться седмицу, но запротестовала молодая жена. Царице Анне пришлось не по нраву великокняжеское веселие. В Константинополе, когда приходилось круто, существование власти находилось под угрозой, охлосу раздавали бесплатно хлеб, вино и всячески ублажали. Но то было вызвано необходимостью. Беспричинно же поить вином охлос, последнего нищего царица считала вредным, таких привычек мужа не понимала и потому протестовала. Заодно с царицей выступил и несносный уй, потребовавший прекратить веселие и заняться державными делами, кои ждали в Киеве.

Но и после завершения веселия отъезд в Киев задержался, теперь уже по вине царицы. Анна не могла покинуть пределы Империи и отправиться в дикую страну, не помолившись в привычных церквах, не преклонив колена перед святыми иконами.

Ходила великокняжеская чета с архиереями, ближними своими по херсонесским церквям, возносила хвалу богу. Вожем служил отец Константин. В обход отправились ранним утром, двигались посолонь. Первой посетили подземную церковь, служившую божьим храмом первым христианам Херсона. В седой досюльщине здесь солили рыбу. Самые древние старики не знали, при каком басилевсе, в каком индикте выдолбленную в камне яму приспособили под церковь. Над бывшим рыбозасолочным вместилищем по-прежнему стоял дом. В церковь вели выдолбленные в камне ступени и приставленная внизу деревянная лестница. Убранство подземной церкви не отличалось от убранства обычной – в алтарной части стоял богатый иконостас, на стенах висели иконы. Дневной свет не проникал в подземелье, освещалось помещение великим числом свечей, воздух был тяжёлым, нездоровым. В особом досканце хранились мощи святого – строителя церкви, убитого язычниками. Царица преклонила колени, долго молилась мощам. От горения множества свечей, дыхания большого количества людей воздух в подземной камере загустел, стал спёртым. На архиерея Константина, вошедшего в преклонный возраст, навалилась дурнота. Два клирика под руки вывели старца наверх, за ними потянулась великокняжеская свита. Изнемогший великий князь, пресвитеры дождались конца моления. Царица ничего не замечала.

Следующая церковь высилась на обрывистом морском берегу. Корсунские церкви по устройству зданий, в которых они располагались, назывались базиликами. В прибрежной церкви, как и в церкви Петра и Павла, вначале входили в наружный притвор – экзопартекс, в котором внешнюю стену заменяли три толстые колонны. Из экзопартекса попадали в тёмный партекс, и из него в саму церковь. Как и в церкви Петра и Павла, два ряда колонн разделяли помещение на три нефа. Прибрежная церковь была огромной в сравнении с киевскими, но раза в полтора меньше главного корсунского храма. Прибрежная церковь не ограничивалась базиликой, к апсидной части примыкал крестообразный мавзолей с крестом на куполе.

Молодая супруга не уставала осматривать церкви, класть поклоны и молиться, молиться, молиться. После брачных ночей с ненасытным супругом, обладавшим, казалось, неиссякаемой мужской силой, Анна чувствовала себя грешницей, словно в пост поела скоромного, и потому не уставала преклонять колена. Грешницей Анна чувствовала себя из-за собственной предательской плоти. Покорной женой, принуждённой отдаваться нелюбимому мужу под давлением обстоятельств, царица была первые ночи, вызывавшие у Владимира раздражение от холодности и бесчувственности жены. Затем, возлегая на ложе, плоть выходила из повиновения и то с бурным восторгом, то в сладостном томлении принимала мужскую силу супруга. Днём же Анна по-прежнему пребывала в ипостаси строгой, богобоязненной жены, чуждой утехам плоти. У Владимира долгие молитвы вызывали скуку и зевоту.

По настоянию великого князя, кроме церквей, осмотрели самую мощную вежу и монетный двор. Вежу недавно перестраивали, в поперечнике башня приблизилась к пятнадцати саженям, внутри свободно помещалась сотня кметов. Осмотрев внутреннее помещение, Владимир поднялся наверх. Позади раскинулся Понт, у берега белыми мушками вились чайки, отсюда, с верхотуры, поверхность моря казалась гладкой, расстояние скрадывало рябь. Впереди до окоёма уходила холмистая равнина, покрытая садами, пастбищами. Владимир посмотрел вниз, в перибол – пространство-ловушку между наружной и внутренней стенами. Губы тронула надменная усмешка. Пробежав взглядом по городницам, ударил кулаком по зубцу, радостно засмеялся. Вежи, городницы каменные, каменья на известковый раствор уложены, что крепче самого камня. Стены высокие, меж стен – ловушки. Неприступен град Корсунь, а он взял его, и жена у него – порфирородная, дочь и сестра царьградских басилевсов.