Королева нефритов - Икста Мюррей

Обменявшись с Иоландой нервными взглядами, я расцеловала Мануэля, а потом вновь посмотрела на свою сестру. Любимая шляпа все еще была на ней, только немного сползла набок. В свете фонарика было видно, что ее лицо расцарапано, хотя и не очень сильно. Под аккуратно застегнутой рубашкой проступали контуры какого-то украшения. Наклонившись, я поцеловала и ее.

— Ладно, ладно, — сказала Иоланда, подставляя щеку так, чтобы я могла поцеловать ее снова. — Перед сном еще многое нужно сделать, так что сейчас некогда предаваться бабьим эмоциям.

— Мне показалось, что в пещере ты как раз вела себя немного эмоционально.

— Да, дорогая, это правда, — подтвердил Мануэль.

— Если б это и было так, то меня, вероятно, можно извинить — не каждый же день обнаруживаешь, что у тебя есть сестра. Но, учитывая все то, через что нам пришлось пройти, я бы предпочла на время отложить обсуждение вопросов об отцах, обманутых надеждах и прочих семейных проблемах.

Тем не менее она, похоже, была чрезвычайно довольна происшедшим — несмотря на то что сейчас хмурила брови и требовала, чтобы я немедленно нашла ей магниевую палочку.

— Может, тебе стоило бы переехать к нам? — предложила я.

— Переехать?

— А почему бы и нет?

— Ну… — Вздохнув, Иоланда порылась в рюкзаке Эрика и наконец нашла палочку. — Думаю, на то есть тысяча причин.

— Назови хотя бы одну.

— Легко! Насколько я помню, ты была не слишком хорошей соседкой по комнате.

— А может, я немного изменилась к лучшему?

— Сомневаюсь. Но раз уж ты об этом заговорила, я, пожалуй, все-таки смогу иногда приезжать на месяц или два… Все зависит от того, сколько я смогу тебя выдержать.

— Я позволю тебе одеваться циклопом и бросаться на меня из чулана, — пообещала я.

— Вот спасибо! Хотя, наверное, я смогу придумать и новые формы пыток. — Она едва удерживалась от смеха. — Тем не менее — я просто размышляю вслух, — если мы действительно собираемся больше времени проводить вместе, тебе придется кое-что в себе изменить.

— Изменить?

— Ну, начинается! — засмеялся Мануэль.

— Прежде всего ты явно не имеешь представления о том, как надо ходить по джунглям. — Она вызывающе выпятила подбородок. — И проводишь слишком много времени в библиотеках.

— Не думаю, что…

— Нужно будет привести тебя в форму. Например, научить, как перейти реку, не погубив всех своих спутников. Кроме того, ты должна научиться писать письма.

— Да, да, — сказала я. — Меа culpa. Меа maxima culpa![5] Теперь я всегда буду перед тобой трепетать.

— И это правильно.

Она строго посмотрела на меня, но потом невольно начала улыбаться. Я тоже. Скрыв лицо под шляпой, Иоланда отпустила еще парочку замечаний относительно моего характера и моих походных навыков, а потом набрала веток и листьев и бросила их на середину площадки. После этого начала орудовать своей палочкой и в конце концов все же высекла искру. Я не отрывала от нее глаз, а когда на земле заплясало пламя, заметила, что под ее рубашкой сверкнули какие-то голубые камни.

— Что это? — На ее шее можно было разглядеть нефритовый кулон, который всего несколько минут назад находился на шее у погребенной «Королевы».

— Это? — переспросила она. — А, я тут кое-что подобрала — так, мелочь. Не волнуйся, я все верну обратно. Просто взяла его на время — для сохранности. Мой отец наверняка хотел бы, чтобы я получше присматривала за такими сокровищами.

— Этот вопрос мы еще обсудим… чуть позже, — искоса взглянув на нее, сказал Мануэль.

— Вот именно. Да, о чем это я говорила? Ах да, о будущем. О будущем. Как я уже сказала, для того, чтобы ты стала мне настоящей сестрой, нам придется основательно потрудиться. Но если нам хоть немного повезет и все, как обычно, не пойдет к черту, то, возможно, из тебя что-нибудь да выйдет…

Пока она продолжала описывать то величайшее нравственное возрождение, которое я должна была пережить, чтобы стать достойным членом семьи де ла Роса, я смотрела, как пламя бивачного костра пожирает листья, ветки и цветы, озаряя своим светом вход в пещеру, папоротники, большие поваленные деревья, болота, птиц и обезьян. Среди золотисто-черных веток красных деревьев мелькали крылья кетсалей, где-то пробежал олень, в кустах чудилось сопение невидимых диких кабанов и мягкая поступь массивных кошек. Не обращая внимания ни на какие опасности, Иоланда встала, набрала еще немного веток и лепестков бромелии и бросила их в костер, а потом села и взяла меня за руку. Остальные тоже устроились возле огня, озарявшего золотистым светом таинственный лес с его удивительными красноглазыми чудищами. Однако самым большим чудом сейчас было присутствие моей матери, которая, пусть с покалеченной ногой, но живая, сидела сейчас с другой стороны костра и не сводила с меня глаз.

Исполненная благодарности, я тоже пристально смотрела на нее.

Мы не улыбались; наша любовь была для этого слишком сильной.

Прошло четыре дня. После того как мы вернулись в город, показались врачам и выяснили, что наши раны не представляют особой опасности, я вновь оказалась под сенью безумного золотисто-розового рококо «Вестин-отеля». Как и в прошлый раз, я сидела на большой кровати с лилово-розовым покрывалом и, глядя в окно на голубое небо и голубой бассейн с белыми зонтиками и шумными купальщиками, осторожно потирала бедро.

Тут раздался стук в дверь, голова моя закружилась, а сердце застучало.

— Войдите! — сказала я. — Открыто.

В номере показалась голова Эрика; взглянув на меня, он улыбнулся.

— Как ты себя чувствуешь?

— Уже лучше.

— Ну, теперь ты знаешь, что с твоей мамой все будет хорошо.

— Да.

Закрыв дверь, он подошел ко мне.

— И я тоже это знаю. — Он приподнял бровь. — Не могу дождаться, когда она снова начнет меня оскорблять.

— Серьезно?

— Ну, в определенном смысле. Но! У меня такое чувство, что теперь она будет относиться ко мне чуточку лучше.

— И некоторые другие тоже.

— Да? — Наклонившись, он коснулся моей щеки. — И кто же еще?

— Например, Иоланда. Не думаю, что теперь она против тебя что-то имеет.

— Против закоренелого колониалиста и липового гватемальца? Неужто она сделает для меня исключение?

— Что-то вроде этого.

— А еще кто?

— Конечно, Мануэль.

— Надо же, какое облегчение!

— Ну, я думаю, ему-то ты всегда нравился. И потом — если для тебя это имеет какое-то значение — ты, конечно, нравишься и мне.

— Рад слышать, — сказал он, наклонился и чмокнул меня в макушку. — Не будешь возражать, если я присяду?