Андрей Платонов - Алексей Варламов

Однако это все полбеды, и это можно было как-то пропустить или сильно не гневаться, но когда Упоев говорит на прощание Ленину: «Ты, Владимир Ильич, главное, не забудь оставить нам кого-нибудь вроде себя — на всякий случай», а потом попадает в тюрьму за «классовое самоуправство» и, узнав там о смерти дорогого вождя, желает покончить жизнь самоубийством, но не умирает, спасенный неким бродягой, и снова принимается за строительство социализма, причем это строительство выражается в том, что он выращивает на колхозных полях эшелоны крапивы для «крапивочной порки капиталистов руками заграничных маловооруженных товарищей», или же садится обедать среди отсталых девок, показывая им, как надо медленно и продуктивно жевать пищу, дабы от нее была польза и не было желудочного завала; когда Упоев всенародно чистит зубы или когда, бездомный, бросивший симпатичную же-ну-середнячку, скитается по деревенским избам, и можно представить, как относятся к такому «хозяину» крестьяне, которым, выставленный на посмешище, он говорит проникновенные речи о большевистской юности и всемирной славе колхозного движения («Что это, большевистский колхозный, или юродивый во Христе, режиссирующий кукольным театром из колхозников?» — справедливо обиделся товарищ Горелов) — когда этот идиот, мало того что поставленный во главе колхоза и до сих пор из-за полного головотяпства не снятый районными властями, наглеет до такой степени, что трогает святое имя: «Я к товарищу Сталину скоро на беседу пойду… Засею землю — пойду Сталина глядеть: чувствую в нем свой источник», — то терпеть это издевательство дальше было невозможно, и уже не пролетариев и их товарищей, а главного читателя Советской страны начало натурально корежить.

До краев налитый гневом читал он в советском журнале «Красная новь», руководимом недавно назначенным на должность главного редактора А. А. Фадеевым, как платоновский душевный бедняк приходит в «С.-х. артель имени Награжденных героев, учрежденную в 1923 г.», и обнаруживает там идеальную зажиточную благоустроенную коммуну, где «все работы совершались вековыми старинными способами; хорошие же результаты объяснялись крайним трудолюбием, дружной организацией и скупостью к своей продукции артельщиков; в этих качествах им нельзя отказать, и эти качества должны остаться и тогда, когда эта ханжеско-деляческая артель станет большевистской»; когда наткнулся вслед за этим взгляд вождя на «юродивый» вопрос: «Что же будет в артели, если снабдить ее тракторами, удобрениями, приложить к ее угодьям вместо сухого рачительства ударный труд, сменить имущественного скопца на большевика и агронома и, главное, сделать артель действительно трудовым товариществом крестьян-бедняков?» — то за эту проповедь «чаяновщины» все увереннее лепила державная рука на полях: «Балбес! Пошляк! Болван! Подлец! Контрреволюционный пошляк!»

Но вот вопрос: неужели эту истеричную реакцию нельзя было предвидеть и зачем было Фадееву, человеку неглупому и чуткому, второй раз наступать на грабли, печатая вечно сомневающегося, так ничего и не понявшего и ничему не научившегося пролетарского отщепенца, да и не просто печатать, а открывать его ересью номер? Не случайно позднее, в партийном документе, характеризующем состояние основных литератур-но-художественных журналов, «Красной нови» будут посвящены строки: «Помещенный материал свидетельствует о наличии откровенно враждебных произведений: „Бедняцкая хроника“ Платонова („Впрок“) — кулацкая издевка над коллективизацией и политикой партии в деревне. Редакции не могло не быть известно политическое лицо писателя Платонова, опубликовавшего кулацкий рассказ в журнале „Октябрь“ „Усомнившийся Макар“».

Неудовольство рукописью высказывали и советовали не печатать «Впрок» самые разные люди — от безвестных рецензентов («В данном виде книга не может быть издана. О новой советской деревне нужны не такие книги») до весьма авторитетного, собаку на литературе съевшего Полонского: «Не печатайте. Это вещь контрреволюционная. Не надо печатать».

Еще в октябре 1930 года на заседании рабочего редсовета ГИХЛа, где обсуждалась «бедняцкая хроника» «Впрок», рабочим-ударником пятой типографии Транспечати и председателем рабочего редсовета товарищем Павловым были сказаны золотые слова: «Это, товарищи, издевательство. Если напечатать книгу в том виде, в каком она будет представлена, то за границей она будет расцениваться как „Красное Дерево“ Пильняка. Там есть словечки такие, что „собаки работают на коллективизацию, как работали на капитализм“. Что получится, если рабочие будут читать эту книгу?»

«Тов. Платонов не имеет пролетарского чутья, у него нет стимула к организации колхоза, к социалистическому переустройству нашей деревни, — вторил Павлову член рабочего редсовета товарищ Нестеров, — он старается всеми правдами-неправдами протащить кулацкую линию. Он ведет антисоветскую политику, стремясь замазать идею колхозов и усыпить деревню. Идеи Платонова нам чужды».

Фадеев этого не видел, не понимал? Думал иначе? А про «Усомнившегося Макара» забыл?

Как полагал со своей редакторской новомирской колокольни Вячеслав Полонский, Фадеев не послушал коллегу по той причине, что ему был нужен материал, который бы поднял «Красную новь» до того уровня, каким был журнал «при Воронском», и публикацией платоновского очерка новый главный редактор хотел вызвать «шум в печати».

Однако это не единственное и, пожалуй, даже не самое убедительное объяснение тех мотивов, которыми Фадеев мог руководствоваться. Вряд ли новому главному редактору «Красной нови» был нужен «шум» любой ценой. В одном из самых ценных документов эпохи, сводке секретного отдела ОГПУ («ОГПУ — наш вдумчивый биограф», — высказался на сей счет поэт Леонид Мартынов) от 10 декабря 1930 года содержалась иная версия появления платоновской хроники: «Литературные работники из РАППа или близко стоящие к пролет-сектору от него отшатнулись после скандального рассказа „Усомнившийся Макар“ (в „Октябре“). Этим пользуются „попутчики“[42], группирующиеся вокруг издательства „Федерация“. Они чувствуют в нем силу и то подкармливая его, то <пропуск> ему и вызывая в нем раздражение против слабых писателей, в бытовом отношении обставленных гораздо лучше его, стараются закрепить его за своим лагерем. <…> Решение работать над рукописью „Впрок“, несмотря на ее огромные идеологические ошибки, было принято редакторами именно для того, чтобы попытаться вырвать Платонова из рук этой банды. Такую попытку надо сделать, тем более, что Платонов сам хочет изменить свои позиции».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});