И время и место: Историко-филологический сборник к шестидесятилетию Александра Львовича Осповата - Сборник статей

Инвектива в адрес злоупотребления терминологией Шеллинга в устах умеренного шеллингианца, содержащая издевательское перечисление понятий-неологизмов, давала козыри в руки Булгарину. Этот прием используется им в упомянутых выше очерках и будет многократно эксплуатироваться в статьях. Однако в конце 1820-х годов Полевой был союзником Булгарина и Греча, и «Сын отечества» демонстративно берет его под защиту, пользуясь случаем задеть критика «Атенея». В заметке «Дух русских журналов» издание Павлова именуется «врагом всякой новизны» (намек на критику романтизма Н.И. Надеждиным). И далее Греч отмечает, что «издатель „Атенея“ первый привез в Россию тетрадки или компендии курса Шеллинговой философии, первый распространил ее правила, и первый же вооружился против нее». «Не вхожу в разбор причин, – пишет он, – но думаю, что не издателю „Атенея“ надлежало бы насмехаться над тем, что он передал другим, как вещь священную»45. Заметка Греча спровоцировала резкий ответ «Атенея» – «Замечания на журнальные критики Сына отечества и Северного архива»46, положивший начало «перепалке» с этим журналом. Фраза о «тетрадях и компендиях» была в нем отмечена47.

Несмотря на провозглашенный мир, Булгарин по отношению к «Телеграфу» и его издателю занимает неоднозначную позицию. Из тактических соображений он не вступает в прямую полемику, но задевает в пародиях, которые помещает в отделе «Словесность» «Сына отечества». Мы имеем в виду прежде всего опубликованную среди пародийных отрывков разных жанров, якобы не попавших в вымышленный альманах «Альдебаран», заметку «О происхождении Руссов»48. Адресаты всех пародий были в непристойной форме раскрыты в следующем номере, в заметке «Запоздалое предисловие к Альдебарану», написанной в форме письма читателя П. Коврыжкина. Вот как он комментирует заметку «О происхождении Руссов»: «Ныне некто г-н Николай Полевой, в сочинительском пылу о дарованиях и знаниях своих возмечтав, первый том „Истории русского народа“ напечатал и там равномерно свои суесловия о происхождении Руссов поместил»49.

Резкий выпад был отмечен Вяземским в «Литературной газете». Предсказав, «что дружбе „Телеграфа“ с „Сыном отечества“ недолго сдобровать», он намекнул на реальную причину раздражения Булгарина, а именно на «совестливое молчание» «Телеграфа» о романе «Димитрий Самозванец», которое «может быть также скоро разразится нечаянною бомбой»50. Автору «Димитрия Самозванца» и Вяземскому, вероятно, было известно, что исторический роман не понравился Полевому. Поэтому не исключено, что, помещая в «Сыне отечества» пародию, Булгарин вовсе не собирался критиковать исторический труд Полевого (напомним, что он рекламировал «Историю русского народа» в «Северной пчеле»), а предпринял превентивное нападение по другому поводу.

Такое же несовпадение предмета полемики и вызвавшего ее повода просматривается в заметке «Я. Лекция шеллинговой философии»51, помещенной среди тех же пародийных отрывков «Альдебарана». Эта пародия философских умозрительных рассуждений имеет столь общий вид, что может быть отнесена ко всем шеллингианским журналам: «Атенею», «Московскому вестнику», «Московскому телеграфу». Отталкиваясь от намека Вяземского, можно предположить, что поводом для полемического «крючка» послужили появившиеся в трех журналах положительные рецензии на роман «Юрий Милославский»52 и отрицательные (в первых двух) на «Димитрия Самозванца»53. После скандала с романом Загоскина Булгарин вынужден был не высказываться на больную для него тему о приоритете в жанре исторического романа. Тогда он пустил в ход свое универсальное оружие – глумление над умозрительными спекуляциями, время от времени печатающимися на страницах московских журналов. В письме Коврыжкина этим журналам предъявляется все тот же набор обвинений: «В „Лекции шеллинговой философии“, – пишет псевдочитатель, – увидел я, как в зеркале, велимудрые разглагольствования наших московских любомудров, не понимающих ни себя, ни своего учителя и желающих бросить в глаза читателям пылью германской учености»54.

Вернемся к очерку «Отрывки из тайных записок». Весной 1831 года ни «Атенея», ни «Московского вестника» уже не существовало. Поэтому упомянутый здесь «московский журнал» мог быть только «Телеграфом».

Полевой, который на протяжении всего 1830 года дипломатично не позволял в своем журнале критики в адрес союзников и не отвечал на выпады Булгарина в «альманахе Альдебаран», в 1831 году поместил в первом номере разбор «Северной пчелы», где, среди похвал информативной стороне издания, осторожно отметил «отсутствие» в газете «единства в мнениях, отсутствие философии и следовательно – бесцветность»55. Булгарин тут же ответил на эти замечания, внешне ответ выглядел вполне корректно56. Однако мимоходом он именует издателей «Телеграфа» «добрыми москвичами», выделив слово «добрые». Полевой понял намек: эпитет «добрые» – перевод французского выражения bon homme, т. е. простофиля. Обиженный издатель отметил этот выпад в рецензии на «Учебную книгу Русской словесности» Греча и, уже не сдерживаясь, разбранил «устарелые, неверные» «правила» и «старые и вовсе не годные» «общие взгляды» этой книги57. Греч, в свою очередь, ответил Полевому дважды, но, что интересно, в обоих случаях построил ответ на цитатах из статей Павлова, т. е. возвратился к полемике «Атенея» с «Московским телеграфом».

Первый выпад был включен в заметку «Первое письмо из Дерпта», опубликованную в «Северной пчеле», где Греч, цитируя рецензию Полевого, иронизирует над «высшими взглядами» оппонентов58 (подменяя «общие взгляды» в рецензии) и заканчивает пассаж риторическим вопросом: «Да вы, господа, верхогляды, что разглядели! Неужели русскую грамматику?»59

Второй – развернутый – ответ Греча был спровоцирован заметкой в «Литературной газете»60, которая в процитированных нападках Греча увидела предсказанный раскол «триумвирата». Раскрывая имя Полевого как неназванного адресата, рецензент обыгрывает «малоупотребительное в русском языке слово верхогляд», которое «г-н Греч употребил <. .> не в академическом смысле». Отвечая «Литературной газете», Греч уверяет, что не метил в Полевого, отпускает несколько почтительных комплиментов в адрес соратника, а потом вновь повторяет обвинения в адрес неких философических журналов, за которыми просматривается не кто иной, как «Московский телеграф». «Уважая философские опыты современных писателей, – пишет Греч, – я не могу без смеха читать некоторых наших журналов, в коих несут великолепный вздор, воображая, что говорят о новейшей философии. Толкуют о высших взглядах, о потребностях века, о невероятных успехах ума человеческого в наше время», но не умеют «выражать ясно и правильно самые простые мысли на родном языке». «Теперь мода завираться на немецкий манер, – пишет он далее, выделяя слово «мода» как цитату. – Читайте книги о нынешней философии, изучайте их, переводите на русский язык (только по-русски) <…>.Но перестаньте воображать, что, разобрав с трудом несколько фраз Шеллинга и Аста61, вы прозрели, проглотили всю премудрость». В сноске Греч дает классификацию приверженцев этой философии, замечая, что «иные, как попугаи, повторяют вытверженные слова, не понимая их, без умыслу и без смыслу» и «примешивают немецкую философию ко всему и повсюду»62. Так поступают и персонажи очерка Булгарина. Отметим, что близкие обвинения в адрес журнала Полевого можно встретить в 1829–1830 годах в «Атенее» и «Вестнике Европы». Уподобления новых философских веяний моде, а ее приверженцев – попугаям отсылают ко второй статье Павлова, направленной против Полевого.

Булгарин воспользовался приемом Греча. Вслед за соиздателем-близнецом он возвращается к полемике «Атенея» с «Московским телеграфом», направляя намеки в адрес последнего. Но на этот раз, чтобы вновь не спровоцировать саркастических издевок «Литературной газеты», он поступает более осторожно: вставляет полемический выпад в адрес журнала в предпоследнюю часть «Отрывков из записок станционного смотрителя», опубликованную в «Северной пчеле» 30 апреля 1831 года, т. е. одновременно с полемическими нападками на «Телеграф» своего соиздателя. При этом Булгарин пародирует форму философского диалога и утрирует сатиру Павлова: рассуждение о нуле принадлежит не философам – дилетантам, а патриотам русских винных паров63. Чтобы у читателей не возникло сомнения, неназванный московский журнал характеризуется узнаваемой формулой: журнал, «посвященный высшим взглядам».

К концу 1830-х годов в журнальном мире происходят серьезные изменения. Старые журналы, в которых находила прибежище шеллингианская философия, – «Московский телеграф» и «Телескоп» – прекратили существование по распоряжениям свыше64. На сцену выходят новый тип издания (с «направлением») и новый тип культурного издателя-предпринимателя (А.А. Краевский). Последний становится издателем «Литературной газеты» (1839), преобразованных «Литературных прибавлений к „Русскому инвалиду“» и выкупленных у Свиньина «Отечественных записок». Происходят изменения и в последнем журнале бывших любомудров – «Московском наблюдателе»: в 1838 году сюда приходит Белинский с группой молодых гегельянцев. Через год после прекращения этого журнала Белинский и его единомышленники переходят в «Отечественные записки».