Дымовое древо - Джонсон Денис

Это был круглолицый чернокожий юноша – с очень чёрной кожей, цвета угля. Никто его не перебивал, и он мог бы молоть языком хоть целую вечность, но тут в бар вошёл Нэш и оборвал рассказчика:

– Эй, вы должны это видеть: «кути» с этим вьетконговцем забавляются, совсем его раскурочили, не вру, пацаны, это реально надо видеть!

На улице за картиной наблюдал Чёрный Человек, очищая при этом руками и поедая манго. В окрестностях лагеря всегда можно было достать манго – бананы тоже, а иногда и папайю.

– Дальнюки-то эти накукурузились все бензедринчиком да барбитурой. От качелей совсем крышняк сорвало! – пробормотал он.

Один из «дальнюков», как назвал их Чёрный Человек, по сути, самый отмороженный из полковничьих «кучи-кути», по-дикарски одетый негр, стоял в луже крови перед подвешенным пленником и плевал ему в лицо.

Лейтёха-чокнутый наряду с сержантом Штормом из отдела «Пси» тоже стояли и смотрели.

Полковник наблюдал из-под навеса, сидя на изрешеченном пулями складском контейнере, в котором обитали куры. Ни он, ни этот Шкипер, похоже, не спешили заявлять о своём присутствии. Лейтенант приблизился к ним и сказал:

– Ну что ж, теперь у нас тут такие дела, дело в том, что это дело…

Он не договорил. Нахмурился. Закусил губу. Чёрный «кути» с таким видом, точно читал им всем лекцию, вогнал человеку в живот лезвие многофункционального швейцарского ножа.

– Они надирают нам зад, но мы всё же разузнаем, что к чему. Наступление ведётся по всему Югу. Атаковали даже резиденцию американского посла.

Сержант Шторм из отдела «Пси» сказал:

– Эй, парень, стой, не надо, – но не очень-то громко.

Ковбой подначивал:

– Покажи этому пидорасу. Заставь его орать. Пусть запросит пощады. Да, ёб твою мать! Вот как сержик орал! Пусть этот так же заорёт!

Он побагровел от ярости и разрыдался.

– Хочу показать кое-что этому сучьему потроху, пусть увидит. – Теперь «кути» потянулся к глазам человека ложкой из своего швейцарского ножа.

– Давай, давай, – подначивал Ковбой.

– Пусть этот пидор хорошенько… рассмотрит тут… кое-что… – цедил «кути». – О да! Пищишь, как девчонка! – ответил он на вопли человека. Уронил нож в кровавое месиво под ногами, схватил глазные яблоки, висящие на фиолетовых ниточках зрительных нервов и развернул их красной сосудистой стороной – так, чтобы зрачки посмотрели назад на пустые глазницы и мякоть в черепе. – Хорошенечко разгляди, каким ты стал, говна кусок!

– Господи Иисусе, – выдохнул тощий маленький сержант.

Полковник соскочил с контейнера, подошёл к месту действия, расстёгивая кобуру, отодвинул Ковбоя и «кути» в сторону и выстрелил болтающемуся на ветке пленнику в висок.

Сержант Шторм сказал:

– Правильно, блядь!

Ковбой поглядел полковнику прямо в глаза:

– Вы не слышали, как кричал и стонал сержик, пока не потерял голос, – сказал он ему. – Случись ещё раз или два такая хрень, и всё, с этого дерьма никому уже не смешно.

* * *

Труп мгновенно обмяк, и по щеке сполз ошмёток мозга.

Юному капитану Миню в качестве пилота ВВС Республики Вьетнам случалось направлять орудия на бесчисленное количество целей и, сидя в кабине истребителя-бомбардировщика Ф-5Е, должно быть, и самому доводилось лишить жизни сотни человек, но эти-то обрывались где-то там, в неизвестности, под покровом огня и дыма, и до сих пор Минь не видел, чтобы кто-нибудь кого-нибудь убил у него на глазах.

Стояло солнечное утро. Почти полдень. В воздухе уже повисла гнетущая духота.

Полковник зачехлил своё оружие и сказал:

– Я готов на многое во имя борьбы с коммунизмом. На очень многое. Но боже правый, всему же есть предел.

Минь услышал, как засмеялся племянник полковника. Шкип Сэндс едва стоял на ногах, так разбирал его хохот. Опёрся рукой на палатку и чуть было её не обвалил. Никто не обратил на него никакого внимания.

Чернокожий «дальнюк» уставился на полковника и демонстративно слизал кровь с лезвия складного ножа, после чего потопал к северному хутору и «Фиолетовому бару».

Минь решил придерживаться мнения, согласно которому всего этого смертоубийства просто не происходило, всё это было лишь дуновение зловонного ветра иллюзий, за которым вновь откроется подлинно существующий мир и порядок. Вот взять, к примеру, деревню Каофук – что здесь случилось? «Эхо» разбило здесь небольшую базу, с казармами, сортирами, двумя большими электрогенераторами; над южным хутором по-прежнему царит храм, но покоящийся теперь на толстой бетонной подушке с выложенным кафелем проходом; северный хутор наводняют стойбища беженцев, занимающих коровники и курятники, так похожие на те же самые казармы – все эти изменения приключились за пару лет, в течение которых он возил полковника туда-сюда по воздуху. «Фиолетовый бар» оставался всё тем же безразмерным шалашом, местом работы для околачивающихся там проституток с унылыми физиономиями, беспризорниц, чьи семьи сгинули в горниле войны. Местные девушки туда не ходили.

– Господи Иисусе, – удивился Джимми Шторм, – до чего же двинутый этот черномазый.

– Ну а кто свернул ему мозги набекрень? Это наших рук дело, – сказал полковник. – История, может, и спишет нам то, что здесь творится. Но этот человек – никогда. Ему нас лучше никогда не прощать.

Минь не был знаком с этим чернокожим «дальнюком», который вырезал пленнику глаза. Когда этот парень не был рядом, у всех только и разговоров было, что о нём. Спал он, расстелив плащ-палатку на голой земле, и только днём. По ночам гулял по белу свету – никто не говорил, где именно. Волосы у него росли растрёпанными пучками длиною в фут. Он почти под корень обрезал рукава и штанины своей формы, и ничто не оберегало его плоть от паразитов, кроме красочных красно-бело-синих узоров, исчерчивающих ему лицо, руки и ноги.

Немногим позже шестнадцати ноль-ноль Минь и трое американцев поднялись обратно на гору и направились в Сайгон на вертолёте полковника, «хьюи», оборудованном двумя дополнительными сиденьями и без пулемёта – его полковнику временно предоставили ВВС Республики Вьетнам, хотя вообще-то изначально он и достался им стараниями полковника. По приказу шефа Минь поднял их на несколько тысяч футов и поддерживал скорость в почти сто американских миль в час. Сержант Шторм, которому оглушительно ревущий ветер зачёсывал волосы назад, сидел на своей каске с винтовкой М-15 на коленях и временами вскидывал оружие, чтобы дать очередь по раскинувшемуся внизу миру. Племянник полковника сидел рядом с сержантом и таращился в открытый люк на джунгли и рисовые чеки, на мерцание огоньков, на рукотворные пустыни, от которых, будто пар из дыр в крышке котла, курился кверху дымок. Два реактивных истребителя, пролетающих недалеко внизу, фактически заглушили невероятный рокот вертолётного двигателя. Машина подлетела очень близко. Это был Ф-104-эс. Минь почти даже разглядел эмблему на шлеме у одного из пилотов.

Шкип Сэндс часто улыбался и беспрерывно шутил, однако Минь едва ли когда-либо слышал, чтобы Шкип Сэндс смеялся. Почему же он рассмеялся тогда при виде несчастного замученного пленного? Никто определённо не мог найти в этом ничего смешного. И всё же что-то произвело на него уморительное впечатление.

Полковник с гарнитурой в ушах сидел возле Миня, вглядывался в горизонт и, как казалось, позабыл об ужасах сегодняшнего утра. Шкип, в свою очередь, выглядел так, словно они его так и не отпустили. Полковник ни словом не обмолвился о поведении племянника. Возможно, оно и не заслуживало отдельного разговора. Наверно, Шкип сейчас благодарил своего бога за то, что у него не имелось гарнитуры, а в кабине было слишком шумно для беседы. Но кому дано заглянуть в чужие мысли? К тому же Минь часто чувствовал, что за действиями американцев не стоит никаких мыслей, одни только эмоциональные порывы. Однако он видел, какое у Шкипа было лицо, когда дядя помогал ему влезть на борт, и был полностью уверен, что мысли этого американца заняты исключительно убитым.