BRONZA - Ли Майерс

Засахаренный белой глазурью, заснеженный кокосовой стружкой, сказочный замок. Честь разрезать торт, естественно, выпала хозяину дома, но тот взял лопатку в руки только после долгих уговоров. Марк, нетерпеливо пускающий слюни перед лакомством, чуть не убил Оуэна за такое кривляние. К большому удивлению, первый кусок торта достался не ему, а Оливеру.

«Как самому старшему из присутствующих здесь!» – объявил Оуэн вредным голосом распорядителя торжеств и посмотрел на Марка с не меньшей вредностью. Растеряв остатки своей чопорности, дворецкий попытался глубоким поклоном выразить хозяину свою признательность. Оуэн удержал его взглядом.

– Оли, не суетись. Можешь до утра забыть о своих обязанностях. Сегодня мы все как в сказке… – он снова лукаво покосился на брата. – Вот и башмачков еще никто не потерял, да и тыкву пока не съели…

Шибан пофыркали вполне дружелюбно. Хитро поблескивая раскосыми глазами, переглядываясь то между собой, то поглядывая на Марка, увлеченно хрустевшего вафельной крышей замка, молодые люди пили шампанское, похоже, десерт их не особенно заинтересовал.

Прежде чем отправиться спать, он не забыл повесить над камином в гостиной свой носок, так, на всякий случай. Понятно, Ивама тут же в снисходительном недоумении красиво изогнул одну бровь. Демонстративно. Олени, видите ли, от такой скачки давно бы костьми полегли!

«Подумаешь, какой зануда!» – Марк и спорить с ним не стал. Лежал себе, свернувшись калачиком под одеялом: сонный, благодушный, умиротворенный и, можно даже сказать, счастливый. Пожелав сладких снов, Оуэн перечмокал ему все щеки, но почему-то это уже не вызвало у него протеста. Зажмурившись, сложив ладони вместе, он хотел загадать что-нибудь большое и доброе для всех… Сон сморил его где-то на середине.

На следующее утро какое-то идиотское хрюканье, которое издавал дворецкий, повернувшись к нему спиной, и не менее идиотское хмыканье Оуэна, после завтрака сразу же уткнувшегося носом в книгу, навели на мысль, что его каким-то подлым образом провели. Марк бросил возиться с пожарной машиной. Красная чудо-игрушка (если завести ключом) даже могла ездить сама. «Не смейте обращаться со мной, как с ребенком! Тупые и взрослые!» – переводил он сердитый взгляд с одного на другого.

25 глава

Берлин, 1944 год. Крест и Роза

Клуб барона Вебера назывался «Эдельвейс», но к цветам это не имело никакого отношения. На самом деле название служило шутливой аббревиатурой одному непристойному четверостишию, чем ужасно забавляло Людвига.

Естественно, женщины сюда не допускались. Клуб был мужской, закрытый, и такой «закрытый», что о его существовании власти даже не подозревали. Разумеется, кроме узкого круга посвященных в членство. На правах владельца, барон единолично решал, перед кем, когда и за какие деньги распахнутся двери «Эдельвейса». Но в клубе собирались не для того, чтобы в респектабельной обстановке поужинать на серебре, почитать газету или в приятной компании выкурить сигару, обсуждая последние новости. Барон умел развлекать гостей, и здесь собирались, чтобы накормить досыта проголодавшихся демонов души. Отдохнуть, что называется, по-настоящему. Вот и на этот вечер что-то намечалось. В гостиной было довольно многолюдно.

В ожидании обещанного «десерта», повесив на спинки стульев черные офицерские мундиры, пятеро без особого азарта играли в покер. Еще двое (товарищи барона по дивизии «Мертвая голова») негромко спорили у карты военных действий, передвигая туда-сюда разноцветные флажки. Состязаясь скорее в остроумии, чем в игре, Людвиг с племянником гоняли шары по зеленому сукну бильярда. И никто не мешал Оуэну в одиночестве сидеть в глубокой нише окна, поставив ногу на широкий подоконник. Его отсутствующий вид не предполагал общения.

Доносившиеся из уличных репродукторов военные марши и хвалебные панегирики фюреру не успели пока набить берлинцам оскомину, но вечерами обыватели уже стремились поскорей укрыться в своих домах. По скупо освещенным, пустынным тротуарам мело снежной поземкой. Усмехнувшись, Оуэн полез в карман галифе за портсигаром. Машинально закурил, и мысли привычно вернулись к брату. Кажется, в последнее время он только и делал, что думал о нем. В памяти всплыл занесенный снегом, превратившийся в нечто бесформенное Посейдон…

Он терпеть не мог, когда кто-нибудь вторгался в его личное пространство, особенно без его на то согласия, – для многих это стало последним, что они сделали в своей жизни. А вот Марку почему-то позволял, и тот без зазрения совести пользовался своими привилегиями.

То подойдет и со словами «ты много куришь, зубы почернеют» отберет сигарету, то, заглянув в библиотеку всего на минуточку, втиснется своей тощей задницей к нему в кресло. Мешая читать, с умным видом будет переворачивать страницы в книге, коверкать латынь и глупо хихикать, ничего не понимая в прочитанном. Отложив книгу в сторону с мыслями «ты же не возражал против щеночка… глупенького, не подающегося дрессировке… вот и радуйся…», он за шиворот выставлял не в меру расшалившегося брата вон из библиотеки.

Но уже через некоторое время, не спросив и не получив разрешения (считая, что фразы «можно к тебе?» вполне достаточно), Марк вламывался к нему в кабинет с жалобами на дворецкого. Не обращая внимания на то, что он занят разговором по телефону, с порога начинал громко возмущаться: «Когда Оли уберет этих больных животных из камина и ту жуткую картину? Я сто раз говорил ему, что они гадость, гадость и гадость!»

В легком сомнении, на самом ли деле брат такой ребенок или так своеобразно выглядит его месть «за все», выслушав длинную тираду по переустройству особняка, со словами «иди, поиграй с рыцарями, они тебя заждались», выдворял новоявленного дизайнера интерьеров обратно за дверь. Марк уходил. Дуться. Но потом возвращался. С виноватым видом и обещанием сидеть тихо.

Склоняясь к тому, что все же стоит прислушаться к разумному совету дворецкого, а Оли советовал: «Купите малышу железную дорогу», разрешал брату остаться. Устроившись рядышком на диване, тот открывал какой-нибудь журнал, но хватало его ненадолго. Очень скоро заскучав, Марк начинал теребить его за рукав, умильно заглядывать в лицо и просить рассказать про Заклятие Преображения. Слушал, тараща свои круглые глаза (к цвету которых Оуэн так и не привык), восхищенно ахал, то и дело встревая с вопросами: «А что же Имару? Врезал бы ему в челюсть! Я бы врезал!»

– Ты безнадежен, – он в ответ ерошил его растрепанные кудри. Уже убедившись, что память о Священном Звере у брата запечатана намертво и свое прошлое воспринимается Марком как увлекательное приключение из какой-нибудь «Тысячи и одной ночи».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});