Сын - Ю Несбё

Симон положил свой пистолет на ладонь и посмотрел на него.

– Я отведу тебя не в полицию, Сонни, а к Близнецу. Тебя, наркоту и деньги, которые ты у него украл.

Мальчишка посмотрел на него, сдирая упаковку с одного из шприцев.

– Ладно. Все одно. Он хочет убить меня?

– Да.

– Уборка мусора. Дай только я вколю вот это. – Он опустил ватку в ложку, воткнул в нее шприц и втянул в него вещество. – Не знаю, что это за дрянь и есть ли в ней дерьмо, – сказал он, словно объясняя, зачем использует ватку.

Потом он посмотрел на Симона, понял ли тот иронию.

– Дурь со склада Калле Фаррисена, – произнес Симон. – Она до сих пор находится у тебя и ты не поддался искушению попробовать ее?

Мальчишка рассмеялся коротким жестким смехом.

– Плохо сформулировал, – сказал Симон. – Вычеркни «поддался искушению». Тебе удалось устоять. Как?

Мальчишка пожал плечами.

– Мне кое-что известно о зависимости, – продолжал Симон. – Список вещей, из-за которых мы можем завязать, не так велик. Это Иисус, девушка, собственный ребенок или старуха с косой. В моем случае была девушка, а в твоем?

Мальчишка не ответил.

– Отец?

Мальчишка окинул Симона изучающим взглядом, как будто увидел что-то новое.

Симон покачал головой:

– Вы так похожи. Сейчас это видно лучше, чем на фотографии.

– Все говорили, что мы с ним абсолютно не похожи.

– Не ты и твой отец. Ты и твоя мать. У тебя ее глаза. Обычно она вставала очень рано, раньше нас, завтракала и убегала на работу. Случалось, я тоже вставал спозаранку, только чтобы увидеть, как она сидит, неумытая, усталая, но с такими удивительными глазами.

Мальчишка замер.

Симон вертел в руках пистолет, как будто что-то искал.

– Нас было четверо, все из бедных семей. Мы вместе снимали квартиру в Осло, так выходило дешевле. Трое парней, учившихся в Полицейской академии, и твоя мать. Трое парней называли себя Тройкой и были лучшими друзьями. Твой отец, я и Понтиус Парр. Твоя мама искала квартиру по газетным объявлениям, и ей досталась свободная комната. Думаю, мы все трое влюбились в нее с первого взгляда. – Симон улыбнулся. – Мы все кружили вокруг нее и втайне друг от друга подкатывали к ней. И мы, конечно, были симпатичными парнями, она не знала, кого из нас выбрать.

– Я этого не знал, – сказал мальчишка. – Но знаю, что она сделала неверный выбор.

– Да, – ответил Симон. – Она выбрала меня.

Он отвел глаза от пистолета и встретился взглядом с мальчишкой.

– Твоя мать была любовью всей моей жизни, Сонни. Когда она оставила меня и ушла к твоему отцу, я чуть не умер. Особенно после того, как немного позже выяснилось, что она беременна. Они с твоим отцом купили дом в Берге и съехались. Она беременна, он курсант, у них ни гроша за душой. Но процент по кредитам был низким, а банки в те годы просто бросались на потенциальных клиентов.

Сонни за все это время моргнул всего лишь один раз. Симон кашлянул:

– Как раз в то время я начал поигрывать. Я уже был должен, но начал делать ставки на бегах. Играть по-крупному. Стоя на самом краю пропасти, испытываешь чувство свободы и знаешь: что бы ни случилось, меня отсюда унесет. Вверх или вниз – почти все равно. В то время мы с твоим отцом отдалились друг от друга. Я не мог видеть его счастья. Они с Понтиусом стали неразлейвода, а Тройка прекратила свое существование. Когда он спросил, хочу ли я стать твоим крестным отцом, я нашел какую-то отговорку, но на церемонию пришел и спрятался в дальнем углу. Ты был единственным ребенком, кто не кричал. Ты спокойно смотрел на молодого, немного нервничающего священника и улыбался, как будто это ты его крестил, а не он тебя. А потом я пошел и поставил тринадцать тысяч крон на жеребца по кличке Сонни.

– И?

– Ты должен мне тринадцать тысяч.

Мальчишка улыбнулся:

– Зачем ты мне все это рассказываешь?

– Потому что время от времени я задумываюсь о том, не могло ли все случиться по-другому. Мог ли я совершить иной выбор. Мог ли Аб. Мог ли ты. Эйнштейн говорил, что настоящее безумие – это проделывать то же самое снова и снова, но каждый раз ожидать иного результата. Но что, если Эйнштейн ошибался, Сонни? Может быть, существует что-то еще, божественное вдохновение, например, которое заставит нас в следующий раз сделать другой выбор?

Мальчишка затянул резиновый ремень на предплечье.

– Ты говоришь как верующий, Симон Кефас.

– Я не знаю, я просто задаюсь вопросом. Но я точно знаю, что у твоего отца были добрые намерения, как бы строго ты его ни судил. Он хотел сделать жизнь лучше не для себя, а для вас троих. И именно эта любовь стала его концом. И теперь ты так же строго судишь себя, потому что считаешь, что ты его копия. Но ты – не твой отец. Тот факт, что он пал морально, совсем не означает, что и ты должен это сделать. Задача сыновей заключается не в том, чтобы быть такими же, как их отцы, они должны быть лучше своих отцов.

Мальчишка закусил конец ремня.

– Возможно, но какое значение это имеет сейчас? – произнес он уголком рта и откинул голову назад, так что ремень затянулся, а на руке отчетливо проступили вены.

Он взял свободной рукой шприц, держа большой палец на поршне, а иглу на среднем пальце. Держит шприц, как китайский игрок в настольный теннис ракетку, подумал Симон. Он держал шприц правой рукой, несмотря на то что был левшой, но Симон знал, что наркоманы должны научиться колоться обеими руками.

– Это имеет значение, потому что сейчас твоя очередь делать выбор, Сонни. Ты хочешь вколоть себе содержимое этого шприца? Или хочешь помочь мне взять Близнеца? И настоящего крота?

На самом кончике шприца блеснула капля. С улицы доносился шум дорожного движения и смех, из соседней комнаты – тихий разговор. Спокойный летний пульс города.

– Я хочу организовать встречу, на которую придут и Близнец, и крот. Но без живого тебя это невозможно, потому что ты – приманка.

Мальчишка его как будто не слышал, он склонил голову, словно свернувшись вокруг шприца и приготовившись к приходу. Симон напрягся и очень удивился, услышав его голос:

– Кто он – крот?

– Увидишь, если придешь. Но не раньше. Я знаю, через что ты сейчас проходишь, Сонни. Но всегда наступает момент, когда ничего нельзя откладывать на потом, когда нельзя побыть слабым еще один день, обещая себе, что завтра, завтра я начну другую жизнь.

Сонни покачал головой:

– Не будет никакой другой жизни.

Симон уставился на шприц. До него дошло. Это передоз.

– Ты хочешь умереть, так и не узнав, Сонни?

Мальчишка перевел взгляд со шприца на Симона:

– Смотри, до чего довела меня тяга к знаниям, Кефас.

– Это здесь? – спросил Осмунд Бьёрнстад, наклоняясь над рулем, чтобы прочитать надпись на табличке. – Гостиница «Бисмарк».

– Да, – ответила Кари, отстегивая ремень безопасности.

– И ты уверена, что он здесь?

– Симон спрашивал, в каких гостиницах в Квадратуре гости могут расплачиваться наличными. Я подумала, ему что-то известно, и поэтому обзвонила шесть гостиниц и разослала им фотографию Сонни Лофтхуса.

– И «Бисмарк» откликнулся?

– Портье подтвердил, что человек с фотографии остановился у них в двести шестнадцатом номере. Еще он сказал, что к ним уже прибыл полицейский и получил доступ в комнату. И что гостиница заключила сделку с тем полицейским, к которой, он надеется, мы отнесемся с уважением.

– Симон Кефас?

– Боюсь, что так.

– Ну ладно, начнем. – Осмунд Бьёрнстад достал рацию и нажал на кнопку передатчика. – Дельта, входите.

В передатчике раздался треск.

– Дельта на связи. Прием.

– Можете входить. Номер двести шестнадцать.

– Принято. Мы входим. Прием.

Бьёрнстад отложил рацию.

– Какие у вас инструкции? – спросила Кари, внезапно ощутив, что рубашка стала ей тесноватой.

– В приоритете собственная безопасность, при необходимости стрелять на поражение. Ты куда?

– Подышу воздухом.

Кари перешла через дорогу. Перед ней бежали одетые в черное полицейские с автоматами MP-5 в руках: одни – к стойке портье, другие – на задний двор к черной лестнице и пожарному выходу.

Она прошла мимо стойки портье и уже начала подниматься по лестнице, как вдруг услышала, что где-то выбили дверь и с приглушенным звуком взорвалась шоковая граната. Она вышла в коридор и услышала треск рации:

– Участок очищен и взят под контроль.

Кари вошла в комнату.

Четверо полицейских: один в ванной, трое в спальне. Все дверцы шкафов и окна раскрыты.

Больше никого. Никаких оставленных вещей. Гость выписался.

Маркус сидел на корточках и искал в траве лягушек, как вдруг увидел, что из желтого дома вышел Сын и направился в его сторону. Послеполуденное солнце стояло низко над крышей дома, и, когда Сын остановился перед Маркусом, тому показалось, что свет исходит из его головы. Сын улыбнулся, и Маркус обрадовался, что он больше не выглядит таким несчастным, как сегодня утром.