Пролегомены российской катастрофы. Трилогия. Ч. I–II - Рудольф Георгиевич Бармин

теперь стали настоящими рабами, подыхающими с голоду» (указ. соч., с. 232).

Всеобщая регламентация всех сфер общественной жизни, начавшаяся с первого дня захвата большевиками власти и достигшая апогея в годы военного коммунизма, шла параллельно с внутрипартийной бюрократизацией и ростом бюрократизации в отношениях партийных органов со всеми субъектами общественного организма. Партия, построенная на основе принципа демократического централизма (вернее назвать — бюрократического централизма) — безоговорочного подчинения нижестоящей парторганизации вышестоящей, принципа, характерного для времен рабства и крепостничества, этот же принцип стала распространять на свои отношения со всеми субъектами общества, реанимируя принципы феодального вассалитета. Поэтому разглагольствовать о какой-либо демократии в условиях господства этого принципа общественного строительства — пустое дело. Публикацией Декрета о печати от 27 октября 1917 года Ленин открыто заявил, что в условиях «диктатуры пролетариата» демократии быть не может. Хотя накануне, 26 октября, выступая с заключительным словом о мире, громогласно провозгласил: «Мы хотим, чтобы правительство всегда было под контролем общественного мнения своей страны» (ПСС. Т. 35. С. 19). Но как можно контролировать правительство в условиях правительственной цензуры?! Уже до Октябрьского переворота Ленин стал готовить общественное мнение страны к однопартийной системе власти: после захвата власти пролетариатом «Россией смогут управлять 240 000 членов партии большевиков» (ПСС. Т. 34. С. 313). Или в том же духе: «Наша партия, как и всякая другая политическая партия, стремится к политическому господству для себя» (указ. соч., с. 134). И после подобных откровений нам всуе говорят о диктатуре пролетариата, власти рабочих и крестьян и тому подобной чепухе. В канун переворота и первые годы большевистской диктатуры ее вожди были прямолинейнее и без обиняков заявляли: «Диктатура рабочего класса не может быть обеспечена иначе как в форме диктатуры его передового авангарда, то есть компартии» (ВКП(б) в резолюциях… Ч. I. С. 473).

Диктатура партии! Это уже честнее и логичнее всяких демагогических трюков вроде «общенародного» государства и т. п. В связи с этими гранеными формулами бывшие заявления большевиков о дележе власти с левыми эсерами носили чисто пропагандистский и тактический характер, так как требовалось безоговорочное признание первенствующей роли большевистской партии в обществе, что лишало левых эсеров политической самостоятельности и обрекало на роль придатка властвующей партии. Таким образом, с первых дней переворота устанавливалась абсолютная власть одной партии, бесконтрольная со стороны общества. Начинается эпоха распространения управления партией, обществом и государством на основе циркуляра, живая связь между субъектами общества на основе диалога, критики и самокритики, свободного печатного слова подменяется диктатом, безапелляционным окриком сверху. Если еще кто-то оправдывал карательный характер Декрета о печати внутриполитической ситуацией, то после принятия на Х съезде РКП(б) в марте 1921 года ленинской резолюции «О единстве партии», положившей начало окончательному духовному окостенению партии и общества, стало ясно — это навсегда.

Сведения о том, как происходил процесс «окостенения», морального разложения партии и отрыва как ее верхов от партийных низов, так и партии в целом от народа с первого дня переворота, можно почерпнуть из воспоминаний партийных активистов тех дней, наблюдавших этот процесс на протяжении многих лет. В этом плане представляют интерес некоторые зарисовки этого процесса активным участником как фронтовых баталий, так и различных съездов, конференций и собраний коммуниста Григорова. Он констатирует, что перерождение партии (Григоров глубоко не осмыслил сути понятия «перерождение»: в чем принципиально могла переродиться партия, которая с Пражской конференции как была абсолютно авторитарной до Октябрьского переворота, такой осталось и после; как она стремилась к абсолютной власти для себя до переворота, так она ни с кем не собиралась делить ее и после; как она была оторвана от народа до переворота, не собиралась сближаться и после; а «пьянки-гулянки» вопрос третьестепенный, характерный для любой партии. — Б.) началось с первых дней захвата власти. В нее хлынули массы малограмотных и вообще неграмотных людей, особенно в сельской местности, — за льготами и привилегиями, возможностями свести счеты (особенно в сельской местности) со своими обидчиками. В идеологическом плане это были абсолютно невежественные люди, на слово верившие своим вождям и повторявшие за ними, как попки, догматы новой веры. И если на первых порах кадры старых партийцев, знакомые с историей партии, перипетиями внутренней борьбы с первых дней ее возникновения, еще могли дать отпор Ленину и его ближайшим соратникам, то после Гражданской бойни, гибели многих представителей старой партийной гвардии ее ряды на партийных конференциях и съездах стал заполнять партийный «чернозем», к марксизму имевший самое отдаленное отношение, но вовремя голосовавший за все призывы и предложения вождей. Так сформировалось с первых лет Октябрьского переворота безответственное большинство (просуществовавшее до последних дней большевистской власти. — Б.), отличавшееся господством безыдейщины и потребительства (Григоров… С. 268). Между VIII и IХ съездами в партию было принято 300 тысяч человек — малограмотных, шкурных вплоть до уголовных, неинициативных, но лояльных к партначальству (указ. соч., с. 203).

Те, кто критиковал Ленина и его «единство» из рядов «рабочей оппозиции» и «децистов», впоследствии были расстреляны как враги народа.

С начала 20-х годов насаждалась атмосфера ненависти к «бывшим», «попутчикам» и прочим не разделявшим партийную идеологию, советский образ жизни. В 1923 году начались и ссылки партийно-неустойчивых из Москвы на периферию (указ. соч., с. 304–306). Григорова, как постоянного критика партийной линии, в 1923 году сослали в Ивановскую область, в которой рабочим жилось хуже, чем до революции. В магазинах пусто, в столовых хлеб да щи из гнилой капусты. Жалобы рабочих в совпарторганы игнорировались, в райкомах и советах, живущих за счет распределителя, коллективные пьянки узкого круга лиц, отношение к рабочим барское. Моральный уровень партийцев чрезвычайно низок — водка, самогон в рабочее время, разврат, вечером карты и кутежи, животное существование. Резолюции пленумов и съездов партии — вся партийная культура — моральная деградация. На собраниях с трибуны — о победах Октября и мировой революции, необходимости единения с партией, ее вождями и т. п. А о дне сегодняшнем — это все временные трудности, которые мы обязательно преодолеем, и т. п. (указ. соч., с. 310–311, 326–327). Суть этих выступлений не изменилась в течение семидесяти лет.

Как решали большевики в условиях развязанной ими Гражданской резни вопросы взаимоотношений с крестьянством, внутрипартийные проблемы, вопросы формирования системы управления страной в целом, то есть как ковалась победа красных над белыми?

Коротко опишу своеобразную анатомию технологии становления системы управления партией, обществом и государством, системы, истоки которой восходят к моменту зарождения в России революционного народничества, отводившего роль демиурга социалистического переустройства общества леворадикальной партии. Такой партией стала ленинская партия, ставшая самостоятельной партийной организацией, порвавшей со всеми ответвлениями российской социал-демократии. Это произошло на VI (Пражской) конференции