Гремящий мост - Владимир Уткин

Глава 5

Люди провели веселый беззаботный день. Хотя звери и объедались на отмели всю ночь, но и оставшегося людям хватило досыта: они съели мясо, разбили кости и высосали вкусный мозг. Ничто больше не удерживало их на этом месте. Усталости тоже не было: ели готовое. И когда Гау снова крикнул и взмахнул палицей, приказывая идти за ним, — люди поднялись уже охотно. Они догадывались, куда ведет их Гау, тепло костра начинало манить и их. Пожалуй, и без приказа Гау многие сами направились бы на знакомую поляну. Даже Урр одобрительно зарычал и заторопился.

Гау бежал все быстрее, все нетерпеливее. Но напрасно его глаза искали над деревьями струйку дыма, на которую он много раз оборачивался утром, покидая поляну. Дыма не было. Вот и кусты орешника. Гау нетерпеливо ломал густые ветки, продираясь сквозь них на поляну.

Костер? Его нет. Куча остывших угольев отмечает его место. Глаза Гау налились кровью. Бросив мясо на землю, он в ярости начал топтать его ногами, чтобы дать выход охватившей его злобе.

Орда в молчании окружила место костра. Теперь, когда огня уже не было, каждый чувствовал — как хорошо было погреться около него, почувствовать себя в безопасности, покричать задорно и покривляться в ответ на рычанье зверей в кустах.

Тем временем яркая полная луна поднялась над лесом и осветила поляну. Искать другое, более защищенное место для ночлега было поздно: середина освещенной луной поляны и без костра казалось надежнее, чем кусты по краям ее, полные ночных опасных шорохов. Опечаленные потерей огня, люди начали устраиваться на ночлег: садились и опускали головы на колени. И тут Гау восстановил расшатанный теплом костра порядок.

— Ум! — крикнул он.

Высокий мохнатый человек поднял голову с колен и покорно встал.

Гау немного помолчал.

— Кха! — крикнул он опять так резко, что люди вздрогнули.

Кха, сидевший неподалеку, отлично слышал окрик и знал, что это значит. Он вместе с Умом должен ночью охранять спящую орду. Но Кха в ответ лишь оскалился и с грозным рычаньем опять опустил голову на колени.

В свете луны было видно, как вздулись и затвердели страшные мускулы на его плечах и спине: притворяясь спящим, Кха готовился к прыжку, пальцы его впились в рукоятку тяжелой дубины. Люди подняли головы, но не шевелились. Они ждали.

Гау помедлил минуту. Его лицо потемнело от прилива крови, зубы оскалились.

— Кха! — зарычал он и взмахнул палицей.

И тут Кха прыгнул на него. Страшный удар его дубины встретил дубину Гау. В следующую минуту дубины полетели в сторону и люди покатились по земле, терзая друг друга руками и зубами.

Вся орда была уже на ногах, Кха и Гау тесно обступили, слышалось тяжелое дыхание и короткий приглушенный рык. Бой шел на смерть. Это понимали все. Восставший против вождя должен победить или умереть. Мешать бою не смел никто — таков закон орды. Даже Урр, стискивая свой страшный камень, тяжело дышал и скалил клыки, но не трогался с места.

Живой клубок из двух тел с яростным рычаньем покатился по поляне, косматые головы, оскаленные челюсти, мохнатые руки и ноги мелькали, точно это была игра, а не смертный бой. Орда двигалась за бойцами, не спуская с них горящих глаз, все дальше от середины поляны, все ближе к орешнику. Вот клубок подкатился к самым кустам. Стон, хруст — и Гау поднялся один, обливаясь кровью от страшных укусов. Шатаясь, он сделал несколько шагов. Орда молча расступилась перед ним, и вдруг все кинулись на середину поляны: из темноты кустов высунулось чье-то гибкое туловище и тотчас втянулось обратно и исчезло. Распростертое на земле тело Кха тоже исчезло.

Гау поднял с земли палицу и оглянулся.

— Ик! — грозно крикнул он, еще разгоряченный боем, и обвел орду глазами, словно ожидая сопротивления. Но Ик уже покорно стоял рядом с Умом. Урок был суровый и понятный. Люди взволнованно, но тихо обменивались восклицаниями, приглушенными криками, снова устраиваясь на ночлег. Огонь, огонь, так чудесно согревавший их в холоде прошедшей ночи, исчез.

Глава 6

Голодные и злые собрались люди утром около потухшего костра. Несвязные крики, невнятные слова, озлобленный шум. Дети пищали, требуя еды, дрались за каждую найденную на земле крошку. То один, то другой из мужчин вскакивал с места и подбегал к Гау, хватал его за руку, с криком указывал вдаль. Было понятно: орда требовала еды. Женщины подталкивали мужчин, держась позади, возбуждали их криками, не смея подойти к самому вожаку.

Гау стоял, опустив голову, глубокие морщины покрыли его лоб, маленькие глаза беспокойно горели под мохнатыми бровями.

Голод гнал орду на переселение. Так поступали они всегда, когда не хватало пищи. Не один раз уже Гау, взмахнув палицей, собирался отправиться в путь. Но… каждый раз вид холодной кучи угольев удерживал его на месте. Гау сам не понимал почему. Он тяжело дышал, сжимал и разжимал кулаки, точно это помогало ему найти какое-то решение.

Вдруг он повернулся и, злобно зарычав, ударил дубиной по остывшей груде угольев. Орда в испуге шарахнулась в стороны: все помнили, что дубинка предводителя, когда он в гневе, может расколоть череп, как орех. Но что это? Уголья разлетелись во все стороны, а из кострища вдруг потянуло дымком и теплом. Гау нетерпеливо засунул руку в середину его и взвыл: укус, укус острый, как жало пчелы. А в разрытой золе что-то засветилось красным глазком.

На минуту все притихли. Но вот опять пронзительно завопил голодный ребенок, и матери, растолкав мужчин, кинулись к Гау. Держа детей на вытянутых руках, они пробивались к нему, мешая друг другу, кричали и махали руками. Это означало идти, хоть куда-нибудь, лишь дальше от голодного места.

Гау подхватил брошенную палицу, другая волосатая рука его сжала острый камень, он был страшен, но матери не отступали. Они кричали еще пронзительнее, размахивая смолкшими от ужаса детьми. И Гау, неустрашимый перед мужчинами, сдался. Отступив на шаг, он взмахнул палицей и повелительно крикнул. Орда радостно заворчала. Мужчины подхватили оружие, женщины — детей. Через минуту поляна опустела, лишь беззвучно кружась, слетали с ветвей и опускались на землю сухие желтые листья…

Но вот застывшую тишину нарушил порыв ветра. Вершины деревьев, раскачиваясь, зашумели, засохшая трава заколыхалась. Красный глазок в глубине костра засветился ярче. Ветер весело подхватил, закружил по поляне охапку сухих листьев и прикрыл ими красный глазок. Тихий шелест — голос возрождающегося огня был ему ответом. Но люди не услышали его. Они были далеко, они двинулись в путь без возврата…

Глава 7

Люди шли уже целый день. Осень была холодная, но на редкость сухая. По всему лесу слышались легкие шорохи пересохшей листвы, от которых не находили себе места пугливые лани и дикие козы.

Но вот к тревожным шорохам присоединился какой-то едва уловимый запах… Козы и олени встревожились первыми: они нюхали воздух, настороженно шевелили ушами и, фыркая, устремились все в одну сторону, прочь, прочь от того невидимого, что тихо пробиралось между ветвями деревьев. Вскоре в воздухе уже отчетливо поплыл запах гари. Послышалось гуденье и нарастающий треск, точно мчалось обезумевшее от ужаса стадо диких быков.

Теперь бежали уже не одни олени и козы: с громким хрюканьем ломились сквозь чащу кабаны, жалобно взвизгивали отстающие поросята, ревели медведи. Опережая их, быстрыми прыжками мчался, сверкая клыками, саблезубый тигр. Но его клыки никого не пугали: общий враг бежал со всеми вместе и его оглушительный рык звучал испуганно. Случилось то, что должно было случиться: ветер раздул остатки брошенного людьми костра. Теперь лесной пожар бушевал и гнал перед собой все живое, и казалось, не было силы, которая могла бы его остановить.

В общем потоке мчались и люди. Их мохнатые спины мелькали среди кустов и деревьев. Иногда слышался короткий крик: кто-то раздавлен тяжелой стопой носорога, кто-то сбит с ног ударом стремительно бегущего кабана, но люди не оборачивались: минутная задержка стоила жизни. Вперед, вперед, пока хватит сил! Гау, сильный, смелый Гау, мчался, опережая других. Он, который не бросил бы и ребенка без защиты перед самым страшным зверем, теперь, как и все, знал одно: спасенье только в беге.

Вой урагана давно заглушил отдельные голоса. Над лесом полетели взметенные вихрем горящие ветки деревьев. Они опережали бегущих и падали им под ноги, но те даже не замечали боли от ожогов.

И вдруг… путь кончился обрывом над рекой. Люди, звери, падая с разбегу, замелькали в воздухе. Вода закипела от ударов тел, от взмахов копыт и когтистых лап. В общей каше, барахтаясь, звери топили друг друга, неудержимо рвались к противоположному берегу.

На поверхности воды виднелись и человеческие головы: людей осталось немного — наиболее сильные мужчины и молодые женщины. Но и из них многие уже всплыв, вновь скрывались под водою от ударов лап, рогов, копыт.