Я умер вчера - Александра Маринина

– Нет, завтра в первой половине дня перерыв. У него же уйма дел, просто удивительно, что он находит столько времени для меня. Таня, ты что, совсем не расстроилась?

– Расстроилась, – спокойно призналась Татьяна. – Но это не означает, что жизнь должна остановиться. Ложись, а я еще поработаю.

– Я бы на твоем месте тоже легла спать, – авторитетно посоветовала Ирочка. – Нечего показывать ему, что ты его ждешь. Вот он видит, что ты всегда его ждешь, когда бы он ни заявился, и думает, что он тебе безумно нужен и никуда ты от него не денешься. А ты покажи ему, что ты его совсем не ждешь и не очень-то в нем нуждаешься. Может, он одумается.

– Это детский сад, Ира, – недовольно поморщилась Татьяна. – Я в эти игры давно уже не играю.

Ирочка недовольно передернула плечами и ушла на кухню инспектировать холодильник. Через минуту оттуда донесся ее сердитый звонкий голосок.

– Ты опять ничего не ела! Таня, ну как так можно?! Я стараюсь, готовлю, продукты покупаю самые свежие, стою у плиты как дура, а ты ничего не ешь, и все пропадает. Как тебе не стыдно? О себе не думаешь, так хоть о ребенке позаботься!

– Оставь меня в покое! – внезапно заорала Татьяна. – Не трогай меня!

И тут же устыдилась своей вспышки. Но было поздно. Из кухни донеслись всхлипывания, быстро перешедшие в рыдания. Татьяна так и сидела перед компьютером, не в силах пошевелиться. Все рушится. Стасов отдаляется от нее. Этого следовало ожидать, очень часто между супругами становятся дети от предыдущего брака. Ира увлечена новым любовником и собирается замуж. Понятно, что при муже-банкире она ни при каком раскладе не останется жить здесь, с Татьяной. Писательская карьера тоже дала трещину. Может быть, правы журналисты, она действительно бездарь, непонятно как выплывшая на книжные прилавки? Что же ей остается? Родить ребенка и растить его в чужом городе, без близких и друзей, а вполне вероятно, и без мужа? Если не будет рядом Ирочки, то ни о каком выходе на службу сразу же по окончании периода кормления грудью не может быть и речи. Придется брать отпуск на три года и сидеть с ребенком, заперев себя в этой пустой квартире. Все рушится. Все рушится…

Ей так хочется работать. И так хочется писать книги. И жить в семье, в окружении любящих и любимых людей. Но ничего этого не будет. И зачем она послушалась Стасова и переехала в Москву? Обратно пути нет, квартира в Петербурге продана. Да и не хочется возвращаться и проситься на работу, расписываясь в ошибочном решении. Придется терпеть.

Что там говорил этот журналист? Что поклонников Татьяны Томилиной – сотни тысяч? Что им нравится, как она пишет, что они глубоко оскорблены критическими публикациями в прессе. Сотни тысяч… Пусть не друзей, но людей, которым ее судьба хотя бы небезразлична. Людей, которые ее любят и ждут новых книг. Разве она может их обмануть? Нет, не может. Она будет писать свои книги и со страниц этих книг разговаривать с ними, своими читателями. Она расскажет им о тоске и одиночестве, о своих горестях и радостях. И они ее услышат. Что говорил этот журналист? Что талантливый человек обязательно одинок? Ну что ж, значит, она не талантливый человек. Потому что она никогда не будет одинокой, пока существуют люди, которые читают ее книги. Эти люди поймут, как ей плохо, и простят, если книга окажется не очень удачной. У всех творцов бывают произведения посильнее и послабее, это естественный ход жизни, абсолютно ровного творчества не бывает. Потому что творец такой же человек, как и все остальные, может быть, чуть больше одаренный от природы, но во всем остальном – точно такой же. Он болеет, страдает, радуется, у него бывают приливы сил и случаются депрессии. Она, Татьяна Томилина, будет разговаривать со своими читателями при помощи своих книг, расскажет им все, и они поймут. Порадуются ее удаче и простят неудачу. Собственно, именно так и поступают друзья. Кто сказал, что она одинока? У нее тысячи друзей. Сотни тысяч. Надо только уважать и любить их, и они не подведут.

Татьяна встала из-за стола и решительно направилась на кухню, где Ирочка рыдала, уронив голову на руки.

– Прости, милая, – сказала она. – Я не сдержалась. Я не хотела тебя обидеть. Ну-ка прекращай плакать, все отлично, и жизнь по-прежнему прекрасна. Ты скоро выходишь замуж, и давай вместе будем этому радоваться. Пригласи к нам своего жениха, я хочу посмотреть, в какие руки тебя отдаю.

Ирочка подняла опухшее от слез лицо, покрытое красными пятнами.

– Что ты на меня кричишь? – сказала она дрожащим голосом. – Что я тебе сделала? Я стараюсь заботиться о тебе, а ты…

– Ну прости, родная. Я же извинилась. Ты должна быть снисходительна ко мне, беременные женщины страдают вспышками раздражения.

Татьяна присела рядом и ласково обняла ее. Ирочка все еще дрожала, но плакать уже перестала. Надувшись, она отвернулась и смотрела в сторону.

– Ирусик! – Татьяна шутливо пощекотала ее по шее. – Перестань дуться и улыбнись немедленно. Бери пример с меня. Муж мне изменяет, журналисты меня ненавидят и разделывают под орех, но я бодра и весела, как будто ничего не случилось.

– Как же, не случилось… – пробормотала Ирочка, все еще глядя в сторону.

– Именно: не случилось. Ирка, я за свою следственную жизнь видела столько горя и смерти, что то, что происходит сейчас со мной, это полная ерунда. Запомни, девочка моя: горе – это неизлечимая болезнь или смерть близких. Только это, потому что это невозможно исправить. Все остальное – просто неприятности большей или меньшей степени тяжести и сложности. Из них можно выйти. Выхода нет только из небытия. Вот я на тебя накричала, а ты уже плачешь, как будто у тебя горе. Какое же это горе? Это так, маленькое недоразумение. Я извинилась, ты меня простила – и все, инцидент исчерпан. И нечего тратить на это такое безумное количество нервных клеток.

Ира наконец повернулась к ней и уткнулась лицом в мягкую грудь Татьяны.

– Как у тебя все просто, – вздохнула она. – Я так не умею.

– А ты учись, пока я жива, – засмеялась Татьяна. – Давай лучше поужинаем, что-то я есть захотела.

Ирочка тут же вспорхнула с диванчика и захлопотала у плиты. Татьяна с улыбкой наблюдала за ней, обдумывая следующий эпизод в своей ненаписанной книге.

* * *

Работа по раскрытию убийства сотрудников программы «Лицо без грима» Виктора Андреева и Оксаны Бондаренко прочно увязла, как в мокром песке. С того момента, как стало известно, что за показ программы в эфире вымогались деньги, на причастность к преступлению стали отрабатываться все гости программы и их связи. Но гостей было великое множество, за год – двести пятьдесят человек, и хотя все они были известны поименно, отработка каждого требовала массы времени и сил.

– Придется брать за жабры господина Уланова, – со вздохом решил следователь, – хоть и не хочется мне этого делать. Не в моих правилах заставлять людей давать показания против самих себя, это означает, что я никудышный профессионал и не могу раздобыть нужные сведения никаким другим путем. Но делать нечего, без Уланова мы не узнаем, с кого именно брались деньги, а отрабатывать всех – задача непосильная.

– Давайте я допрошу его. Дайте мне поручение, – предложила Настя.

– Что, своих дел мало? – с усмешкой осведомился следователь. – В бой рвешься?

– У меня есть о чем поговорить с Улановым, – сказала она. – Заодно и об этом спрошу.

– Валяй, – согласился он.

На этот раз Настя не пошла ни на какие компромиссные варианты типа «встретимся на полдороге, где вам удобно» и твердым тоном попросила Уланова приехать на Петровку. Она очень тщательно готовилась к разговору, по десять раз пересматривая и переделывая план беседы, уточняла список вопросов, которые необходимо задать.

Уланов приехал с опозданием минут на сорок, но Настя решила сделать вид, что не обратила внимания. Она снова подивилась тому, как быстро меняются люди. Недавно только в ее кабинете сидела разительно изменившаяся Виктория Уланова, а теперь вот ее муж (кажется, бывший?) тоже предстал в совершенно новом обличье. Никакой замкнутости, ни следа подавленности или самоуглубленности. Перед ней стоял жизнерадостный и уверенный в себе человек, смотрящий вперед с неизбывным оптимизмом и вполне довольный жизнью.

– Это развод на вас так подействовал? – поинтересовалась она.

Реакция Уланова показалась ей какой-то неестественной. Он вздрогнул, как вздрагивают люди при упоминании опасных тем, которых хотелось бы избежать.

– Развод? – зачем-то переспросил он, будто не понимая, о чем это она. – А, да. Конечно. Откуда вам известно, что я развелся?

– А это что, тайна? – удивилась она. – Кстати, Александр Юрьевич, я буду вам весьма признательна, если вы назовете имя своей будущей жены.

Он высокомерно приподнял брови, всем своим видом выказывая недоумение.