Я умер вчера - Александра Маринина

За спиной послышался шум мотора, Татьяна оглянулась и увидела машину, которая остановилась прямо возле ее подъезда. Из машины вышли двое мужчин, один постарше, другой совсем молодой, обвешанный фотоаппаратурой. Остановившись возле подъезда, они стали живо что-то обсуждать, поднимая голову и разглядывая окна. Тот, что помоложе, обернулся, увидел Татьяну, что-то сказал мужчине постарше. Они еще какое-то время посовещались, потом повернулись и дружно двинулись к ней. Примерно на полпути они вдруг убыстрили шаг, и лица их при этом засияли, как медные чайники.

– Простите, пожалуйста, вы – Татьяна Томилина? – запыхавшись, спросил молодой фотограф.

Татьяна попыталась быстро сообразить, не прикинуться ли ей дурочкой, но не успела ничего ответить, как фотограф быстро заговорил:

– Как нам повезло! Мы же специально к вам ехали. Номер дома знали, а номер квартиры нам не сказали. Мы уж собрались по соседям идти, спрашивать, где живет известная писательница. А тут вы сами…

– Что вам угодно? – сухо спросила она.

Общаться с журналистами не было ни малейшего желания. И настроение не то, и после двух последних публикаций симпатии они не вызывали.

– Нам угодно интервью! – резво выпалил молодой.

Но тот, что постарше, осторожно взял его за плечо и отодвинул в сторону.

– Не сердитесь на нас, Татьяна Григорьевна, – мягко сказал он. – Мы не хотели нарушать ваше уединение. Я понимаю, в вашем положении вам хочется покоя и тишины, и наше появление, наверное, вас раздражает. Но я хочу, чтобы вы знали: мы глубоко возмущены тем потоком оскорблений, который вылился на вас. Мы бы хотели опубликовать совсем другой материал и реабилитировать ваше имя.

– Не надо преувеличивать, – холодно ответила Татьяна. – Речь идет всего о двух статьях, так что о потоке оскорблений говорить, по-моему, преждевременно. Я не нуждаюсь в реабилитации.

– Почему о двух? – удивился журналист. – Их как минимум семь или восемь. Вот, они все у меня с собой, я специально их захватил, чтобы, задавая вам вопросы, дать вам возможность ответить на каждую.

– Восемь? – переспросила Татьяна, с трудом шевеля онемевшими губами. – И что же в них написано?

– А вы действительно не знали? – встрял фотограф. – Что вы, вся Москва только о них и говорит.

Журналист, который постарше, достал из висящей на плече сумки папку и протянул Татьяне.

– Хотите ознакомиться?

– Да, – кивнула она.

– А интервью дадите?

– Не знаю. Сначала я прочту это, а потом решу. Погуляйте пока, – сказала она таким же тоном, каким иногда выпроваживала из кабинета подследственных со словами «Подождите в коридоре».

Журналист и фотограф послушно отошли на некоторое расстояние и стали что-то обсуждать вполголоса. Татьяна открыла папку и начала читать статьи, заголовки которых были отмечены желтым маркером. С каждым прочитанным абзацем ее охватывали недоумение и обида.

«Книги Томилиной – плохое подражание западным образцам, столь же неумелое, как печально известные „Жигули“, которые делались по образцу „Фиата“…» Но она никогда не старалась подражать кому бы то ни было, она писала так, как чувствовала и думала сама. И все ее книги были о России, о сегодняшнем дне, о людях, которые ходят по улицам рядом с нами и пытаются решить свои чисто российские жизненные проблемы. При чем тут западные образцы?

«Госпожа Томилина выпекает свои книжонки как блины, и такая невероятная скорость наводит на мысли о том, что на нее работает целая бригада литературных рабов. Не случайно, наверное, произведения, подписанные ее именем, порой разительно отличаются друг от друга по стилю». Какие рабы? О чем говорит автор этой статьи? Все книги от первой буквы до последней точки написаны ею самой. И множество людей может это подтвердить, да хоть та же Ира, на глазах у которой Татьяна творит свои повести и романы. А что касается стиля, то Татьяна сама стремится писать книги по-разному, чтобы не повторяться. Одни вещи у нее получаются неспешными, задумчивыми и наполненными психологией, другие – динамичными и более крутыми, третьи – таинственными и страшными. Но ведь нельзя все время писать одинаково, это ей самой скучно! И нельзя писать в одном стиле о разных преступлениях и о разных проблемах. А вот теперь это истолковано как признак того, что она пользуется чужим трудом и чужим талантом, присваивает себе чужую славу, и вообще она этой славы совершенно недостойна, потому как произведения ее написаны плохо.

«Вероятно, скоро нам придется распроститься с автором популярных детективов Татьяной Томилиной. Произведения ее раз от раза становятся все слабее и скучнее. Талант, и без того небогатый от природы, постепенно иссякает. Если первые ее книги мы читали запоем, то, взяв в руки ее новые повести, мы с трудом продираемся сквозь путаницу слов и оставляем это бесплодное занятие уже на тридцатой странице, не испытывая ни малейшего интереса к тому, кто же все-таки преступник». Господи, неужели это правда? Но ведь никто ей этого не говорил… Ни Ира, которая читает каждую вещь в рукописи, ни Стасов, ни Настя Каменская, которая (Татьяна это точно знает) читала все ее книги. Может быть, они ее щадили? Но издательство тоже никогда никаких претензий не предъявляло, ее не просили переделать вещь, усилить какую-то линию, что-то убрать, что-то добавить. Это означало, что книги ее по-прежнему раскупаются хорошо и читателям нравятся. Так в чем же дело? Просто в несовпадении вкусов журналистов и читателей? Может быть, и так.

А может быть, журналисты правы, она действительно исписалась, талант, «от природы небогатый», иссяк, и книги ее становятся раз от раза все хуже и хуже.

«Найдется ли кто-нибудь, кто остановит раз и навсегда поток низкопробной литературы, хлынувшей на наши прилавки? Высокое искусство забыто, наших сограждан оболванивают бесконечными триллерами, киллерами, трупами и кровавыми разборками, описанными плохим языком. Впрочем, чему удивляться? Эти новоявленные писатели получают такие гонорары, которые заставляют их выбрасывать на наши головы все новые и новые плоды своего творчества. Яркий тому пример – популярная Татьяна Томилина. По слухам, за каждую свою плохо написанную книгу она получает по пятьдесят тысяч долларов. Кто же откажется от таких денег?»

Она закрыла папку и уставилась неподвижным взглядом в темнеющее небо. Ей было тошно.

– Прочитали? – раздался совсем рядом приятный негромкий голос журналиста, который успел незаметно подойти к ней. – Так как насчет интервью? Мне бы хотелось дать материал, который разом опроверг бы все эти публикации. Показать вас интересным, ярким, талантливым человеком.

Татьяна медленно перевела на него глаза и покачала головой.

– Я не буду давать интервью.

– Но почему? Неужели вам нравится то, что вы прочитали?

– Естественно, мне это не нравится. Я же нормальный человек.

– Тогда почему вы отказываетесь? Вам предоставляется возможность ответить, возразить, реабилитировать себя, – настаивал журналист.

– Я не буду давать интервью, – повторила Татьяна.

Журналист помолчал немного, потом присел на скамейку рядом с ней. Татьяна чуть отодвинулась – такое близкое присутствие чужого человека было ей неприятным.

– Татьяна Григорьевна, выслушайте меня, – заговорил он. – Я читал все ваши книги и являюсь вашим горячим и преданным поклонником. И когда я вижу, что ваши книги называют плохо написанными, я расцениваю это как оскорбление, которое нанесли лично мне. Понимаете? Не вам, автору этих книг, а мне, их читателю. Потому что они мне нравятся, потому что я считаю, что они прекрасно написаны, и вдруг кто-то, кого я не знаю и в глаза не видел, обвиняет меня в плохом вкусе и отсутствии культуры. Вы попробуйте посмотреть на ситуацию с этой точки зрения. Ваши книги отлично раскупаются, и это означает, что нас, ваших почитателей, – сотни тысяч. А те, кто написал вот это, – он кивком головы указал на лежащую у нее на коленях папку, – одним росчерком пера всех нас обидели и унизили только потому, что лично им ваши книги не понравились. Не принимайте это близко к сердцу, журналистов единицы, а нас – целая армия. И от лица этой армии я вас прошу об интервью, в котором вы встанете на нашу защиту.

– Если вас так много, как вы говорите, вы сами сможете себя защитить, – ответила она. – И меня заодно. Но мне кажется, что вы превратно толкуете ситуацию. Если человеку говорят, что у него нет таланта, он не может и не должен себя защищать. Защищать можно доброе имя, репутацию, но не способности. А человек, который борется за то, чтобы его признали талантливым, просто смешон. Человек, который вступает в борьбу с теми, кому не нравятся его творения, не достоин уважения. Вы меня понимаете? Если человек в жизни не взял чужой копейки, а про него пишут, что он вор, он может доказать, что это неправда и вернуть себе доброе имя, потому что сам про себя он совершенно точно знает, что он не вор. Но если про человека говорят, что он плохой писатель и таланта у него нет, то что он должен делать? Доказывать, что он пишет хорошо и талант у него есть? А вдруг он ошибается, а его критики правы? Как он тогда будет выглядеть?