Птица малая - Мэри Дориа Расселл

свидетелей не хотел делать никто из них.

Появившийся Фелипе Рейес вопросительно поднял брови и мгновенно замер на месте, услышав гневный голос Сандоса:

– Так не пойдет. Вы никак не можете сделать меня ответственным за это. При всей этой гнилой логике и поверхностных… нет, дай мне договорить! Мне плевать на твое мнение обо мне. Никакого оправдания тому, что вы положили под сукно выполненную нами научную работу, не может быть. Это был абсолютно первоклассный труд!

– Похоже, ваш любимчик расстроен, Кандотти, – негромко, с улыбочкой, произнес Фелькер.

– Он ученый, Фелькер, и работой его пренебрегли. Он имеет право на возмущение, – ответил Джон столь же негромким голосом, со столь же мягкой улыбочкой. – А как сейчас дела в секретариате? Не ждете ли каких важных персон?

Разговор мог бы принять более неприятный характер, если бы Фелипе Рейес не остановил зарождающуюся перепалку взглядом. У них обоих едва ли не гормональная неприязнь друг к другу, подумал Рейес. Стоит только поместить Фелькера и Кандотти в одну комнату, и можно увидеть, как на головах обоих бычков вырастают метафизические рога.

Тут они осознали, что голос Сандоса стих, и в кабинете надолго воцарилась тишина. Наконец Фелькер, глянув на время на своем планшете, протянул мимо Джона руку и постучал в дверь.

К огромному удовлетворению Джона, отозвался Отец-генерал, рявкнувший:

– Не сейчас, черт вас дери.

* * *

ВНУТРИ КАБИНЕТА ЭМИЛИО САНДОС взирал на Винченцо Джулиани с полнейшим неверием.

– Так что вы можете видеть задним числом, что решение это оказалось мудрым, – проговорил Джулиани, умиротворяя собеседника движением рук. – Если бы мы публиковали всю информацию по мере поступления, ситуация могла бы оказаться для вас еще более невыгодной, чем сейчас.

Сандос замер на месте, окаменев, отказываясь что-либо понимать. Он не хотел верить словам Джулиани, он хотел заставить себя посчитать его слова несущественными, но это было не так. Факт этот менял все, и сейчас он пытался припомнить каждый их разговор, почти теряя сознание от страха, пытаясь вспомнить, не случилось ли ему неосознанно сказать ей что-то обидное, способное задеть ее.

Джулиани пододвинул ему кресло:

– Садитесь, Эмилио. Конечно, для вас это является потрясением.

Будучи ученым, Джулиани вовсе не приветствовал ограничения научного знания, но речь здесь была о более крупных вопросах, о предметах, которых Сандосу не следовало знать. Он и сам не был доволен тем, что упомянул в данной ситуации о Мендес, однако провокация оказалась полезной, она могла вскрыть некоторые пока неясные аспекты, если только он сумеет заставить Сандоса раскрыться.

– Вы не знали этого?

Все еще ошеломленный Эмилио покачал головой:

– Она сказала однажды, что предпочитает кабалу у брокера проституции. Я думал, что она выражается фигурально. Я не представлял… Но ведь она тогда была еще совсем ребенком, – в ужасе прошептал он. Как только она сумела выдержать подобное обращение? Которое при всех ресурсах взрослого организма едва не погубило его самого.

Она спасла ему жизнь – созданная ею навигационная программа привела «Стеллу Марис» к Земле почти через год после ее собственной смерти на Ракхате. Он, сломленный одинокий человек, не был способен справляться с управлением кораблем. Все сделали написанные Софией программы – столь же эффективные, логичные и компетентные, как их создательница. Иногда он вызывал начальный экран, запускавший всю навигационную программу, и смотрел на написанную ею памятку на иврите. «Живи, – гласила она, – и помни». Понемногу воспоминание это становилось нестерпимым, и он заставлял себя выключить экран, пытаясь не сорваться в мигрень. Она мертва, думал он, и я тоже могу умереть. Но дело наше не заслуживает погребения.

– Мне все равно, – сказал он наконец, и Джулиани понял, что провокация его не сработала. – Я хочу, чтобы наши работы были опубликованы. Моральное негодование по поводу половой жизни авторов неуместно. A также статьи Энн и Д. У.! Я хочу, чтобы было опубликовано все. За три года мы отправили примерно две сотни статей. Винс, это все, что осталось от нас… тех, какими мы были…

– Ладно, ладно. Успокойся. Мы можем вернуться к этому вопросу. Речь идет о предметах много более важных, чем ты представляешь. И помолчи, пожалуйста, – сказал Джулиани, заметив, что Сандос открыл рот. – Мы говорим о фундаментальной науке, а не о партии спелых груш. Информация не портится. Мы и так уже задержали публикацию на двадцать лет по причинам, казавшимся здравыми и достаточными троим сменявшим друг друга генералам Ордена, Эмилио. – Он мог позволить себе и несколько надавить. – Чем скорее завершится наше слушание и мы точно узнаем, что и как происходило на Ракхате, тем быстрей общество сумеет принять решение о возможности публикации. И я обещаю, что к тебе обратятся за консультацией.

– За консультацией! – воскликнул Сандос. – Вот что: я хочу, чтобы наши работы были опубликованы, и если…

– Отец Сандос, – сложив руки на столе, напомнил ему Отец-генерал Общества Иисуса, – информация эта не является вашей собственностью.

На мгновение воцарилась тишина, прежде чем Сандос осел в своем кресле и отвернулся, закрыв глаза и сжав губы. Это было поражение. Примерно через минуту одна из его облаченных в перчатку рук непроизвольно поднялась к голове и прикоснулась к виску. Джулиани поднялся и отправился в туалет за стаканом воды и бутылочкой програина, которую теперь держал под рукой.

– Одну или две? – спросил он, вернувшись. Одной таблетки хватало не всегда; две укладывали Сандоса наповал.

– Одну, черт побери.

Джулиани положил таблетку на ладонь протянутой к нему руки Сандоса и посмотрел, как тот отправил ее в рот, а потом взял стакан между запястьями. В сшитых Кандотти митенках он достаточно непринужденно справлялся с некоторыми делами. Перчатки эти мигом напомнили Джулиани о том, что ими пользовались мотоциклисты; атлетические аллюзии и без протеза придавали рукам Сандоса более здоровый вид, если не особо приглядываться. Новые протезы находились в процессе изготовления.

Джулиани отнес стакан обратно в уборную, и когда вернулся, то обнаружил, что Сандос сидит, положив руки на стол и опустив голову на тыльную сторону ладоней. Услышав шаги Джулиани, он едва ли не беззвучно произнес:

– Выключи свет.

Сделав это, Джулиани отправился к окну и задернул тяжелые наружные шторы. День опять выдался пасмурным, однако даже неяркий свет раздражал Эмилио во время приступа мигрени.

– Хочешь лечь? – спросил генерал.

– Нет. Блин. Скоро пройдет.

Джулиани вернулся к столу. Чтобы не открывать самому дверь и не объяснять ситуацию собравшимся снаружи, он отправил по сети сообщение привратнику и попросил его известить ожидающих о том, что послеобеденное заседание не состоится.

Брату Эдварду было предписано ожидать отца Сандоса у двери. Чтобы скоротать время, Джулиани занялся тем, что, как и в прежние времена, представлялось ему бумажной работой – просмотрел несколько писем, прежде чем отправить их. В установившейся тишине он мог слышать, как за окном, немилосердно фальшивя, свистит пожилой садовник, отец Кросби, срезая увядшие бутоны и прищипывая хризантемы. Прошло, наверное, минут двадцать, и наконец Эмилио поднял голову и осторожно сел в кресле, не отрывая ото лба тыльной стороны ладони.

Джулиани закрыл файл, над которым работал, и вернулся к столу, сев в кресло напротив Эмилио.

Не открывая глаз, отреагировав на звук подвигаемого кресла, Сандос едва слышно проговорил:

– Я не обязан оставаться здесь.

– Да. Не обязан, – нейтральным тоном согласился Джулиани.

– Я хочу, чтобы все это опубликовали. Я могу заново написать эти статьи.

– Да. Ты можешь.

– Значит, кто-нибудь заплатит мне за них. Джон говорит, что люди будут платить мне за интервью. Я смогу заработать себе на жизнь.

– Не сомневаюсь в этом.

Щурясь и пряча глаза от казавшегося ему ослепительным света, Сандос посмотрел прямо на Джулиани.

– Так назови мне, Винс, хотя бы одну причину, обязывающую меня терпеть этот вздор. Почему я должен сидеть здесь?

– А почему ты отправился туда? – спросил его в лоб Джулиани.

Сандос посмотрел на него, искренне недоумевая.

– Почему ты полетел на Ракхат, Эмилио? – негромко уточнил свой вопрос Джулиани. – Это была чисто научная экспедиция? И ты принял участие в ней в качестве лингвиста, потому что тебя заинтересовал проект? Как научный работник, живущий от публикаций? И твои друзья