Новые приключения Шерлока Холмса (сборник) - Майк Эшли

Тарквин сидел очень тихо, с закрытыми глазами.

– Кто-то вроде меня, вы хотите сказать?

– Это признание, Тарквин? – спросил Холмс.

Тарквин поднял голову и задумчиво посмотрел на Холмса:

– У вас нет никаких доказательств. К тому же Брайсон мог бы меня остановить до того, как я перережу трос. Как вам такой контраргумент? То, что этого не случилось, доказывает его вину!

– Но Брайсона там не было, – ровным голосом сказал Холмс. – Вы все очень ловко подстроили.

Тарквин засмеялся:

– Он завтракал с моей невесткой! Как я мог это подстроить?

– Все дело в яйце к завтраку для Брайсона, которое необычно долго готовилось, – ответил Холмс.

– Опять это яйцо, Холмс! – вскричал Уэллс.

– В то утро, – продолжил Холмс, – и только в то утро, вы, мистер Бримикум, принесли свежие яйца из курятника. Я проверял у экономки. Здесь обычно для завтрака используют яйца суточные или даже более давние. Как вы, Тарквин, несомненно, узнали еще в детстве, поскольку любили кур, свежее яйцо готовится намного дольше, чем суточное, не говоря уже о прочих. В свежем яйце содержится значительное количество прозрачного вещества альбумина, уплотняющего яичный белок. Это не дает яйцу растечься при готовке. Спустя несколько дней альбуминовые слои перерождаются, такое более водянистое яйцо легко растекается по сковородке и готовится быстрее.

Уэллс ахнул.

– Честное слово, Холмс! Неужели ваш разум безграничен?

– О-о-о… – протянул Бримикум. – Но это…

– Мистер Бримикум, – твердо сказал Холмс, отчеканивая каждое слово, – вы не обычный преступник. Но когда я приглашу сюда полицию, они найдут все доказательства, которые только могут потребоваться любому земному суду. Вы сомневаетесь в этом?

Тарквин Бримикум немного подумал, а потом ответил:

– Наверное, нет. – Он ухмыльнулся Холмсу, как не унывающий при проигрыше игрок. – Возможно, я пытался быть слишком умным, думал, что в собственном доме не стану подозреваемым, тем более в убийстве родного брата. Но когда Берти сообщил о вашем приезде, я решил подстраховаться и свалить вину на Брайсона. Я знал о его интересе к Джейн, знал, что у него есть мотив, за который вы ухватитесь…

– И поэтому вы пытались сделать козлом отпущения невиновного человека, – резко прервал его Холмс. Я видел, как он начинает закипать от гнева.

– Итак, дело раскрыто, – констатировал Уэллс. – Скажите мне одну вещь, Тарквин. Если это не ради денег, то зачем?

Тарквин выглядел удивленным:

– Разве вы не понимаете, Берти? Первый человек, побывавший в космосе, обретет всемирную славу на все времена. Я хотел стать этим человеком, хотел полететь на корабле Ральфа в космос, может, даже к другим мирам.

– Но, – возразил Уэллс, – Ральф утверждал, что уже летал до Луны и обратно.

Тарквин отрицательно покачал головой:

– Ему никто не верил. Я мог бы стать первым. Но мой брат никогда бы этого не допустил.

– И вы, – с горечью сказал Уэллс, – уничтожили своего брата – и его работу, – только чтобы не отдать ему первенство.

Оттенок гордости прозвучал в голосе Тарквина, когда он ответил:

– По крайней мере, я попытался изменить свою жизнь, воспользовавшись великолепным шансом, который предоставила мне судьба, Берти Уэллс. Можете ли вы похвастать тем же?

* * *

По завершении всех формальностей, касающихся ареста Тарквина Бримикума и предъявления ему обвинения, мы втроем без всяких сожалений отправились на поезде в Лондон. Путешествие было довольно утомительным. Уэллс, еще недавно наслаждавшийся охотой на преступника, теперь, когда расследование закончилось, выглядел немного огорченным.

– Боже мой, – сокрушенно сказал он. – Все механизмы так сильно попорчены, а Ральф почти не вел записей, да еще его брат – независимо от того, убийца он или нет, – такой тупица. Все это настоящая трагедия. Боюсь, работу Ральфа невозможно будет восстановить.

Холмс задумчиво посмотрел на Уэллса:

– Нет, настоящая трагедия – это трагедия ученого, который пожертвовал своей человеческой природой – любовью жены, семьей – ради знания.

Уэллс начал злиться:

– В самом деле? А как же вы, мистер Холмс, с вашим сухим, сугубо рациональным стремлением к фактам, фактам, фактам? Чем пожертвовали вы?

– Я никого не сужу, – спокойно ответил Холмс. – Я только констатирую.

– Во всяком случае, – сказал Уэллс, – могут пройти годы, прежде чем человек действительно полетит на Луну. О, я вспомнил. – Он покопался в кармане куртки и вытащил маленький закупоренный пузырек. Сквозь прозрачное стекло было видно, что внутри пузырька находится какая-то темно-серая пыль, похожая на угольную. – Вот она – “лунная пыль”, которую дал мне Ральф. – Уэллс открыл пузырек и вытряхнул по щепотке пыли в наши с Холмсом ладони.

Я перемешал частицы. Они были с острыми краями. Пыль имела характерный запах.

– Пахнет дымом, – высказал я свое мнение.

– Или влажной золой, – предположил Уэллс. – Или порохом!

Холмс задумчиво нахмурился.

– Полагаю, что лунная почва, никогда не подвергавшаяся воздействию воздуха, должна была бы вступить в реакцию с кислородом нашей атмосферы. Металл, содержащийся в ней, вызвал бы что-то вроде медленного сгорания…

Уэллс забрал у нас пыль. Он казался раздраженным и расстроенным.

– Да ну, все это глупости, не заслуживающие нашего внимания. Какая трата времени! Сколько достижений ума стало жертвой слабости человеческого сердца?! О, вероятно, я сумел бы написать об этом роман – единственное, что еще можно сделать! Вот! Покончим с этим! – И стремительным движением он открыл окно купе и вытряхнул содержимое пузырька, развеяв пыль вдоль дороги. Холмс поднял изящную руку, словно желая его остановить, но было уже слишком поздно. Скоро пыль бесследно исчезла, а Уэллс выбросил и пузырек.

Оставшуюся часть пути до Паддингтона Холмс был странно задумчив и говорил мало.

Питер Краузер Печать Длани Господней

Со смешанным чувством трепета и жадного нетерпения встретил я, возвратившись однажды холодным и мокрым ноябрьским вечером к нам на Бейкер-стрит, сообщенное мне Холмсом известие. Утомленный долгим, длившимся целый день симпозиумом, посвященным методам лечения горловых инфекций, я, едва войдя, узнал, что нам предстоит немедленно отправиться в Хэрроугейт.

Вопреки предполагаемой длительности поездки и отдаленности на двести с лишним миль пункта назначения от столицы с ее суетой и однообразными буднями (что является двумя сторонами одной и той же стертой монеты), слова Холмса, безусловно, предвещали начало нового расследования. И хотя Холмс и сопроводил эту новость уверениями в необходимости для нас бодрящего йоркширского воздуха и благотворного влияния, какое он, несомненно, окажет на закупоренные наши сосуды (как бронхов, так и мозга), я заподозрил у него иной мотив.

Я никогда не рискнул бы оспорить утверждение, что друг мой имеет привычку время от времени удивлять всех проявлениями известной импульсивности. Не раз я становился свидетелем самых неожиданных его поступков. Казалось, его гнетет сознание собственной конечности, отчего, как я склонен был полагать, ему и внушали столь сильный страх периоды ленивого бездействия. Видимо, досуг он воспринимал как вызов своей жизнеспособности. Действие, а точнее, “игра ума”, как нередко именовал он расследование гнусных преступлений, какие ему столь часто приходилось распутывать, – вот для чего он был рожден и к чему призван. По этой же причине я с такой готовностью повиновался всем его распоряжениям. Но что касается личных моих пристрастий, то к деятельности такого рода я относился двояко. В противовес тихой и даже ревнивой радости, какую я сейчас испытывал и о которой уже упомянул, перспектива столкнуться с новыми мерзкими деяниями всегда вызывала у меня некую опасливую настороженность. В данном случае чувство это было особенно отчетливым.

– Могу я хотя бы плащ скинуть? – осведомился я.

– Нет, время не терпит! – Холмс рвал и метал. – В нашем распоряжении всего час! Вот!

И он протянул мне листок и конверт, из которого листок этот был вынут.

Нацепив на нос очки, я рассматривал листок, исписанный беглым каллиграфическим почерком.

– Прочитайте вслух! – приказал Холмс горделиво, словно автором послания был он сам.

– “Многоуважаемый мистер Шерлок Холмс, – так начиналось письмо, – простите короткость моего к вам обращения и несомненное вторжение в вашу частную жизнь, но мне срочно необходимы ваши совет и помощь по поводу дела ужасной важности”.

– Ужасной важности… – повторил Холмс, поворачиваясь спиной к потрескивающему в камине пламени. – Отлично сказано! – Взглянув на меня, он махнул рукой, призывая продолжить: – Дальше, Ватсон!

Я вновь обратился к письму:

– “Ситуация здесь в Хэрроугейте сложилась такая, что, чувствую я, требуется другой уровень опыта и знаний, чем те, сказать откровенно, что имею и могу предоставить я, и это несмотря на почти тридцать лет, что я на службе!” На службе? – Я вскинул глаза на Холмса. – Он что, полицейский?