Созвездие Ворона - Вересов Дмитрий

— Он казался счастливым! — заметила в ответ Захаржевская.

— Счастье, что оно? Словно птица, упустишь и не поймаешь, — пропел Вадим Ахметович. — Дубойс свое счастье упустил, как и вы. Время, милая Татьяна, на все случаи и время, а человек своего времени не знает. Ваше время, как и время Питера, прошло, наступает мое…

— Я нужна своему ребенку, нужна Нилу, нужна своему мужу!

— Ах, это не оправдание, — сказал Вадим Ахметович. — Все мы кому-нибудь нужны! Даже я, в своей земной ипостаси… Впрочем, не будем о грустном. Кстати, скажите, почему вы так боитесь перехода? Неужели вы полагаете, что мы будем поджаривать вас на сковородке? Или пытать раскаленными клещами… Нет, это прерогатива христианских палачей…

— Вы лишены души, это хуже всяких клещей!

— О, какая патетика! А я полагал, что у вас есть вкус. И кто же вам сказал, что у меня нет души? Она при мне, лежит в шкатулочке, вот здесь…

Он изящным жестом вытащил из-за пазухи шкатулку и поднес к уху, прислушиваясь.

— Скребется! — сказал он довольно. — Жива, стало быть! Хотите послушать? Знаете, в средние века особо галантные кавалеры хранили в специальных шкатулках блох, взятых из постелей возлюбленных. Сперва в меня она вопьется, потом в тебя она вопьется, в блохе наша кровь воедино сольется. Я могу поместить вашу душу рядом с собой, дабы им не было одиноко…

— Давайте без пошлостей! — предложила Татьяна. — И не думайте, что я сдамся так легко! Вы меня не обманете — на мне сходятся нити, и этот день лишнее тому подтверждение. Все эти люди, собравшиеся здесь сегодня, жизнь их связана с моей тесно-тесно…

— А вы уверены, что этот день все еще длится? Помните старую сказку о том, как дали друзья завет, что когда один из них женится, второй на свадьбу непременно пожалует. Один умирает, а второй как раз жениться надумал. И вот едет свадебный поезд мимо кладбища. Жених его останавливает и идет на могилу к другу, а тот его поджидает. Выпей, говорит, чарочку. Он пьет, пьет вторую и третью, и возвращается к поезду. А того и нет. Идет к людям, а те говорят, что был такой случай триста лет назад. Пошел жених на кладбище и не вернулся!

Всю эту жуткую историю он поведал тихим замогильным голосом, почти доверительно прижимаясь к ее плечу.

— Что вы хотите этим сказать?

Сердце оборвалось — сумел все-таки лишить ее уверенности.

Ведь может, в самом деле, хитрый черт.

— Могу, могу! — подтвердил Вадим Ахметович. — Здесь, в преисподней, время странно себя ведет. Знаете, был такой наш, советский, хит. Что-то времечко летит, что-то времечко бежит. Ая-яй, ая-яй, ну-ка ты ему поддай! Тут оно у нас тоже часто летит, словно безумное, а бывает, течет медленно, так что и чашки чая до вечера не дождешься. Вы к мертвецам заглянули в гости, как тот бедолага, так что не удивляйтесь ничему. Вадим Ахметович поскучнел.

— Оставим бесполезную дискуссию. Кстати, о нитях — раз уж мы на греческом острове… Помните, старушки Мойры ткут нити человеческих судеб? Нить рвется и жизнь прекращается. Жизнь тела, разумеется. Ваша нить вот-вот оборвется…

Появился некто, темноволосый и темноглазый, ростом повыше Вадима Ахметовича, но подобострастно согнувшийся перед ним с подносом.

— Вы позволите тост? — спросил демон, протягивая ей чашку.

Чашка была та самая, дрезденского фарфора, с чайной розой на боку. «Странные здесь обычаи», — подумала Захаржевская, заглядывая в чашку. Жидкость в ней по виду и запаху очень напоминала коньяк, но могла оказаться чем угодно.

— Все для вас, милая, видите, какой у нас сервис. Вы наша королева, — промурлыкал елейно Вадим Ахметович. — Мы вам служить будем, а вы, наверное, думали, что вас к остальным — в котел. Упаси нечистый! Вы ведь посвященная. Вам сама жизнь дорогу проложила — к королевской мантии. Она, правда, жжет, проклятая. Огонь, огонь в крови, слышали такое выражение? Ну, так и честь зато велика! Видите, как вам круто повезло, матушка — из одного трона в другой. Что это у вас ручка, дрожит, милая моя? Думаете, я вам яду влил в чашечку? Нет, отравления — это по вашей части. Хотите, первым пригублю, ежели не доверяете!

«Что тебе любой яд?» — подумала Захаржевская.

Издалека донеслось монотонное пение. Нет, поняла она через мгновение — это заклинание. И читал его знакомый будто голос.

Вадим Ахметович встрепенулся, замотал растрепанной головой. «Где у него рога? — подумала Захаржевская. — Втягивает, наверное, ради удобства, в особые полости…» На этот раз Вадим Ахметович никак не отреагировал на ее мысли и никаких объяснений относительно своей анатомии не дал. «Да и какая там анатомия, — подумала она. — Одна видимость. Кожа».

— Это, кажется, меня! — он кивнул ей. — Подождите, милая Татьяна, мы должна решить вопрос, раз уж я здесь сегодня. Какой день, какой день! Вот вам, чтобы не скучно было, маленький дружок. Он и присмотрит за вами, пока я отлучусь!

Это был черный дрозд. Он сидел на спинке стула и смотрел на Захаржевскую глазками-бусинками. Она протянула ему свою чашку. Дрозд отказался, повернув клюв в другую сторону.

— Попалась! — завопил кто-то сверху.

Захаржевской все происходящее казалось тяжелым бредом, она ущипнула себя, чтобы убедиться, что не спит — нет, было больно. Повторять эксперимент не стоило.

Вспомнила заключительную сцену из «Алисы».

«Все вы просто несчастные карты!» — закричала Алиса, и колода карт рассыпалась, словно осенние листья. Нет, крик здесь не поможет.

Она задрала голову, чтобы рассмотреть того, кто вопил, но он скрылся, словно испугавшись.

«Герой», — подумала она.

— Это я кричал! — признался невысокий человек, выглядывая из-за колонны. Колонна была одна и, похоже, специально поставлена, чтобы он за ней мог спрятаться. Захаржевская попыталась обойти ее, но человек был проворнее. Тогда она остановилась и вгляделась в его черты. На лбу человека третьим глазом смотрело пулевое отверстие. Фэрфакс.

Фэрфакс кивнул и протянул ей в ответ магнолию.

— Я бы выглянул, — сказал он, — но, пардон, без штанов…

— Вы неплохо говорите по-русски! — сказала Захаржевская, больше ничего в голову ей не пришло. — Цветок оставьте себе! Вы повторяетесь!

— Брезгуете, значит, матушка! — Фэрфакс негодующе скривился. — Ничего, мы с вами разберемся, разберемся…

«К черту тебя, — подумала Захаржевская, отворачиваясь, — все вы тут только привидения, подделки, мираж». Фэрфакс за ее спиной жалостно пискнул, так что она не могла не обернуться и не полюбопытствовать. Колонна исчезла, разлетевшись на куски папье-маше, это была лишь декорация. Вместе с ее кусками вдали исчезал бесштанный Фэрфакс.

«Ага, слова здесь обладают силой», — отметила она про себя. По крайней мере, некоторые. Правильно, ведь и русский мат — своего рода заклинания, которыми очень удобно гонять нечисть в лесу или расшалившегося домового. Но пока что приложить эту силу было больше не к кому. Вадим Ахметович куда-то запропастился, оставив ее в этом странном месте. Вместо него и Фэрфакса стали собираться тени. Как к Одиссею, спустившемуся в преисподнюю. Но эти тени не просили крови и не стонали жалобно. Они просто кружили в медленном танце, невесомые, похожие на клочья серой кисеи. Малейшее движение воздуха заставляло их вздрагивать, словно они были подвешены на невидимых нитях. «Как марионетки в театре», — подумала она.

Пришел старичок-коллекционер с презрительной миной на лице, с ворохом чистых холстов и каких-то жестянок.

Захаржевская дунула, и он улетел с жалобным визгом в темноту.

— К черту вас, к черту! — твердила она словно заклинание.

Жаль, настоящих заклинаний не знала.

— К черту!

А вот и он. Спешит, радостно потирая руки, словно только что обделал какое-то небывало удачное дельце.

— Да, да, легок на помине! Ну-с, дражайшая Татьяна Алексеевна! Забыли уже, поди, как вас по батюшке величать… Все «миссис Дарлинг», «леди Морвен», «миссис Баррен». Оторвались от корней! Ну, не будем о грустном.

— Последнее желание! — гортанно завопил черный дрозд.