Фанфан и Дюбарри - Бенджамин Рошфор

Жанна Беко, графиня Дюбарри, в тот душный август все ещё оставалась в аббатстве Пон-о-Дам, куда была заключена три месяца назад. Падшая с райских небес звезда понемногу привыкла к не такому уж и жестокому уделу. После стольких лет бурной жизни, светских наслаждений, интриг, которыми она вознеслась так высоко, и битв за то, чтобы так высоко удержаться, ныне, когда ей перевалило за тридцать, она наслаждалась в монастыре миром и тишиной, где только и есть, что природа, да смена времен года, да богослужения. Часто прогуливалась в сопровождении аббатисы мадам Габриэлы де ля Роже Фонтениль, ставшей её приятельницей, в парке у монастырских стен. Такая неторопливая прогулка, как написала она своему управляющему в Лувесьене, Десфонтейну, была главной радостью её нынешней жизни. Но однажды утром произошло нечто такое, что согрело её душу, доказав, — не все её забыли.

Была она на прогулке в парке одна, ибо почтенная аббатиса была отвлечена своими обязанностями. Жанна как раз миновала большой куст бересклета и направилась к ивовым зарослям у стены, чью милую меланхолию она так любила. И вдруг испугалась: из-за ствола появился высокий мужчина в плаще, с маской на лице. Приложив палец к губам, мужчина заговорил с ней.

— Не бойтесь, мадам, я ваш друг. Поскольку вас категорически запрещено навещать, пришлось перелезть через стену. У меня нет для вас никаких конкретных известий, я здесь только для того, чтобы сказать вам: — раз писать нельзя — что у вас по-прежнему много друзей. Некоторые из них уже предпринимают шаги, чтобы вы могли отсюда выйти, чтобы наконец, добиться королевского милосердия. Среди них шевалье де ля Вилльер и принц де Линь.

— Мсье, — взволнованно отвечала Жанна, — благодарю за дружеское участие, оно оживило мое сердце. Но кто вы?

— Мадам, я не могу этого сказать.

— Я знала вас в былое счастливое время?

— Безусловно. Простите, я должен исчезнуть! — мужчина поцеловал ей руку, буквально пожирая её глазами из-под маски. Глаза эти Жанна не узнала.

— Прощайте, — произнес он.

— Прощайте, мсье! Я не забуду этот миг!

Мужчина уже взобрался на стену, потом ловко соскочил по другую сторону, раздалось ржание коня, почуявшего шпоры, и удалявшийся цокот копыт.

— Значит, меня ещё любят, — подумала Жанна, скрывая слезы.

***

— Как видишь, бастарды — как раз мы! — заявил герцог Шартрский, только что подробно пересказавший свой разговор с отцом. — Бастарды! И, кажется, он хочет, чтобы мы это почувствовали. А есть и законный — хотя, как ты поняла, впрямую он этого не сказал.

— Да, но это весьма неприятно!

— Еще бы!

— Думаешь, мы могли бы защититься по закону, если… ну, понимаешь… Ты не советовался с правоведами?

— Нет, ещё нет. Если отец нам хочет подложить огромную свинью, боюсь, чтобы это не разнеслось и не сделало нас посмешищем. А если нет — боюсь ещё больше, — герцог Шартрский отвернулся от окна, сквозь которое взирал на тихие улицы Версаля, где в небольшом домике и проходил этот разговор. Герцог тут встретился с сестрой, которой послал довольно загадочное требование немедленно приехать в Париж.

Луиза Мария Тереза Матильда Орлеанская — так она именовалась, и было ей двадцать четыре. Красивая и весьма элегантная, в 1770 году она вышла за герцога де Бурбон-Конте, поэтому её именовали герцогиней Бурбонской. Двухлетний сын герцог Энгиенский был ныне единственным её утешением, поскольку безобразное поведение супруга стремительно вело к разводу. Луиза мучительно переживала эту душевную рану, и в результате в поведении её было гораздо больше жесткости, чем подобало её красоте.

— К тому же, — продолжал герцог, — когда он произнес имя графини Дюбарри, я вспомнил вдруг одно лицо — лицо мальчишки, который когда-то попался мне в Версале и которого недавно уже юношей я встретил в Марселе. Вначале никак не мог понять, с чего вдруг — какая между ними могла быть связь? Но нет, была! Ведь оба раза, когда я его увидел, меня поразили его глаза! Прекрасные, неповторимые глаза — но почему они меня так поразили? Напомнили кого-то! И вот когда отец помянул графиню Дюбарри, я понял! У этого мальчишки неповторимые глаза мадам Дюбарри!

Рассказывая, герцог Шартрский возбудился, но тут же взял себя в руки, сказав:

— Вчера, чтобы убедиться в этом, чтобы застраховаться, что это не иллюзия и не ошибка памяти, заехал в аббатство Пон-о-Дам.

— И видел там ее?

— Тайно, в глубине парка. Я был в маске, изменил голос и в оправданье своего визита сказал, что прибыл выразить свои симпатии. Хватило времени её разглядеть. И провалиться мне, если глаза её не точно те же, что у юнца, о котором я рассказывал!

Луиза Мария долго молча смотрела на него. Казалось, что настроена она скептически, заметив:

— Ты гоняешься за призраками. И делаешь излишне смелые выводы!

— Я ещё не сказал тебе всего. В Марселе, в вечер нашей встречи, знаешь, что было у него на шее? Камея! Та сразу привлекла мое внимание, но лишь позднее я сказал себе: Эге, да ведь это мог быть портрет мадам Дюбарри! Ты думаешь, многие солдаты — а юноша — простой солдат — носят портрет графини Дюбарри? В конце концов и даты сходятся: отец лишил графиню девственности в 1758 году, а юноше сейчас шестнадцать лет!

— Все возможно, но неправдоподобно, — спокойно отвечала герцогиня де Бурбон.

— Но все будет неоспоримо доказано, — ответил герцог Шартрский, — если на своде стопы его левой ноги я найду пресловутую татуировку! И тогда, Луиза, в этом невозможно будет сомневаться!

— И где же этот "претендент"?

— Судя по письму, которое я получил от Цинтии Эллис, если поездка пройдет без приключений, завтра они будут здесь!

— В Версале?

— В Версале! Я обещал ему свою протекцию. Затем-то он и едет. И я собирался его принять через несколько дней, но раз теперь узнал…

— Да?

— Велю его доставить сразу по приезде. Не могу дождаться!

— Филипп?

— Да, Луиза?

— А что, если татуировка у него есть?

Герцог сделал уклончивый жест и отвел глаза. Сестра глядела на него в упор.

— Но ты же не навредишь ему, Филипп!

— У знатных семейств бывают весьма неприятные обязанности, — хмуро возразил герцог.

Поэтому мы вполне оправданно сказали, что в тот момент, когда ситуация казалась так благоприятна для Фанфана, на самом деле все было совсем наоборот и ему грозила смертельная опасность (так же как и Цинтии Эллис, хотя и по другой причине) — и это в тот самый момент, когда после ночи любви они пробудились в объятиях в отеле "Принц Версальский".