Ночной сторож - Луиза Эрдрих

Поэтому на этот раз ей пришлось полностью вынуть лист и использовать бритву, чтобы вырезать строку с ошибками, перепечатать ее на другой бумаге, вырезать бритвой и закрепить в образце прозрачной лентой. Затем повторилась история с кусочком копировальной бумаги. Точное размещение вставленной строки ниже предыдущей было сложной проблемой. Но, конечно, она была настоящим мастером. Она напечатала всю свою магистерскую диссертацию, из которой это была только часть. Все мужчины, участвовавшие с ней в программе, нанимали машинисток, чтобы те печатали их тексты. За это она смотрела на них свысока.

К тому времени, как она закончила, ночь наполовину прошла. А Джагги заснула на одеяле в углу. Милли выпила чашку еще горячего кофе из термоса и съела целую булочку, свернутую великолепным завитком, слизывая глазурь и веснушки корицы с вилки, которой она педантично пользовалась. Другие ели булочки пальцами. Действительно. Только не Милли. Зная это, Джагги даже принесла столовые приборы и тарелки. Так что пусть она поспит, подумала Милли и закрепила первый мастер-лист на барабане гектографа. Она перевернула резервуар с жидкостью, произвела необходимые регулировки давления, направляющей рейки. Затем начала любовно поворачивать рукоятку, становясь все счастливее и счастливее по мере того, как пьянящий запах спиртового красителя наполнял офис.

Молитва за 1954 год

В эту ночь кто бодрствует в горах?

Молодая женщина, все более воодушевляясь, вращает барабан гектографа. Долговязый миссионер спотыкается во сне на замерзшей дороге. Индианка из племени чиппева-кри[108] втирает медвежий жир в кожу неспящего ребенка. Очень старый мужчина беседует с маленькими огоньками, которые пришли его навестить, а очень старая женщина отчаянно мечтает о том, чтобы пересечь бурлящую Красную реку, дабы спастись от своих врагов. Рослый блондин с соломенными волосами пытается залезть под блузку к стройной женщине, но та внезапно садится и говорит: «Ты такой неуклюжий». Пьяный в стельку парень рыдает в снегу, умоляя снять с него проклятие. Другой мужчина, пьяный только наполовину, играет в бесконечную карточную игру со своими братьями, которые говорят ему, что его обращение в мормонизм нелепо и запятнает доброе католическое имя Лабатт. И еще один человек – пострадавший, крепкий, сильный и носящий имя места, где родился, – заснул в лошадином стойле у своей маленькой дровяной печки. В соседнем стойле коротает ночь конь по кличке Гринго – единственный покрытый попоной и все равно чем-то недовольный. Гринго прижимается головой к толстым доскам и задумчиво грызет древесину. Гринго наверняка предпочел бы овес или ячмень, и он мотает головой взад-вперед, топает, надеясь, что появится его конюх. Но ничего не происходит, ночь длится и длится.

* * *

Полная и очень усталая женщина, спящая на полу в офисе племени, начинает разговаривать во сне. «Слишком много соли», – шепчет она.

Молодая женщина с нежными сияющими глазами, которую учителя часто называли эльфийкой, заполняет бланк заказа по каталогу «Монтгомери Уорд»[109] и покупает наручные часы.

Прóклятый человек ползет к дому своих родителей, где все до единого крепко спят. Мужчина чувствует: он достаточно наказан за то, что сделал, – только потому, что ему этого хотелось. Если бы его мозг работал лучше, он смог бы назвать много взрослых мужчин, которые делали то же самое и находятся в прекрасной форме, улыбаются во весь рот, открывают и закрывают оба глаза. Да, он ее лапал. Да, он почти трахнул ее. Но ведь этого не произошло! Дело не в том, что ему не следовало пытаться. Просто он выбрал не ту девушку.

В нескольких милях отсюда взволнованный мужчина, владеющий легким пером, выполняет упражнения Палмера на заводе по производству драгоценных подшипников. Он вращает запястьями, сгибает пальцы, поворачивается на стуле из стороны в сторону. Закончив, смотрит вперед и пишет еще одно письмо сенатору Милтону Р. Янгу, в котором излагает стратегию борьбы против законопроекта о прекращении действия договоров с индейцами, и с вежливым отчаянием желает ему всего наилучшего. Затем, без всякой надежды, он пишет вежливое и полное шуток послание другому сенатору от Северной Дакоты, Уильяму Лангеру[110] по прозвищу Дикий Билл, который выступает за прекращение договоров. Терять нечего, к тому же Томасу не может не нравиться Дикий Билл, который однажды забаррикадировался в губернаторском особняке и отказался оставлять пост главы штата. Если бы изоляционист Лангер добился своего, возможно, Фалон бы не погиб на далекой войне. Мир почти наверняка был бы в гораздо худшем положении, но у Томаса был бы жив брат Фалон, причем он смог бы общаться с ним на самом деле, а не просто смотреть, как тот время от времени проходит сквозь стену. И кстати, о томящихся одиночеством духах…

Родерика, казалось, сегодня вечером не было рядом, но Томаса не покидало странное чувство. Как будто его ручка удерживала все в резервации в должном равновесии, пока он пишет. И он писал.

Вы не можете ассимилировать индейских призраков

Даже будучи призраком, Родерик не собирался ассимилироваться. Вы не можете ассимилировать индейских призраков. Слишком поздно! Он не попал в их белый ад и не попал в их белый рай. И он умер в резервации Сак-энд-Фокс, слишком далеко, чтобы успеть в рай народа чиппева. Поэтому он последовал за своим гробом домой и теперь просто слонялся без дела. Прислушивался к происходящему. Именно после смерти он узнал об этом термине. О том, что задумали белые. Ассимиляция. Их обычаи станут вашими обычаями. Он подвел итоги. Когда ему побрили голову и она стала пушистой и колючей, Родерику это вроде как понравилось. Как мех, подумал он и провел по голове рукой. Существовали определенные вещи, которые ему действительно нравились. Например, консервированные персики. Но не жесткие ботинки. Горн. Но не раньше восхода солнца. Теплая шерстяная куртка. Шерстяные носки. Но опять же, если бы они не истребили всех бизонов, у него могла быть куртка из курчавой шкуры бизона. И курчавые бизоньи носки. Туберкулез. Конечно, ему это не понравилось. Болели ли его соплеменники в прежние времена? Он ни о чем таком не слышал, и ему пришлось задуматься. От чего умирали индейцы? Опасные животные, несчастные случаи, холод, другие индейцы. Он слышал, прежде водилось множество животных, они были повсюду, так что никто не голодал. Тебя может лягнуть лошадь или растоптать разъяренный бизон. Родерик был одержим мыслью о том, как он мог умереть. Все, что угодно, было лучше туберкулеза. Например, пасть в битве пронзенным вражеским копьем. Нет, ужас и агония, через которые ему пришлось пройти, за все эти долгие годы не истерлись из его памяти. Конечно, годы могли ему, призраку, показаться мгновением. Он явился на похороны старого Паранто, думая, что, может быть, сумеет прокрасться вместе с ним или прошмыгнуть за ним в загробный мир. Он был готов к чему-то новому. Но старина Паранто умер пьяным и сошел со священной дороги. И Родерик повернул обратно, тем более что почувствовал запах медвежьего мяса, которое Жаанат сварила в трех сменах воды, как это некогда делала и его мать. Он все равно ощутил запах. А еще ему нравилось слушать, как говорит Жаанат. Ассимиляции нет! В языке чиппева отсутствовали ругательства, но