Брат на брата. Окаянный XIII век - Виктор Карпенко

Князь Юрий Глебович бился с татарами в воротах детинца и пал в числе немногих его защитников.

Через два дня пожар стих, и хан Батый вошел в разоренный и сожженный город. То, что предстало его взору, смутило и пошатнуло уверенность в победе: на черном от пепла снегу лежали трупы его воинов, а между ними он увидел воинов-русов. Это были женщины и дети, сжимавшие в руках мечи, ножи, копья.

— Сколько воинов я потерял в этом городе? — спросил он у Субудай-багатура — главного своего военачальника. Тот, не менее хана озадаченный увиденным, неуверенно произнес:

— Много, великий хан. Еще не сосчитали.

— Если я по столько воинов буду терять в каждом городе урусов, то ханы найдут себе другого Джихангира!

На следующее утро он поднял тумены и указал путь: Владимиро-Суздальское княжество.

Рязанский князь Игорь Игоревич и воевода Евпатий Коловрат в то время гостили в Чернигове. Когда до них дошла весть о гибели земли рязанской, то князь ускакал в Москву, а воевода с небольшой дружиной поспешил в Рязань. Увиденное потрясло его до глубины души и зажгло неутолимый пожар мести. Собрав по окрестным лесам около двух тысяч мужиков, вооружив их, он двинулся за татарским войском.

Через две недели рязанцы, ведомые Коловратом, настигли один из туменов. Дозор доложил воеводе, что татары находятся на отдыхе и не ожидают нападения, но врагов числом множество.

— Значит, будет с кем поквитаться ноне, — угрожающе пророкотал Коловрат. Тряхнув своей черной окладистой бородой, он крикнул в толпу мужиков: — Ворог близко! Поклянемся же не ведать жалости к татарам, не жалеть живота своего в битве, не страшиться смертного часа, ибо не знала татарва жалости к женам и детишкам нашим, не щадила слабых и старых, надругалась над погостами и святыми церквами! Предстоит нам биться не на жизнь, а на смерть! Каждому с сотней, тысячей! Кто же духом слаб и не чувствует в себе сил в битве выстоять, принять смерть почестную, уходите лучше сейчас. Дабы в сражении слабость и предательство одного не обернулось бедой для всех!

Но никто не покинул воеводу, и только плотнее сомкнулась двухтысячная масса воинов, тверже стали руки, сжимающие древки копий и рукояти мечей.

Разделившись на сотни и растянувшись в линию, чтобы охватить большее пространство, рязанцы устремились к лагерю татар. Коловрат приказал поначалу биться по сотням, продвигаясь к холму, на котором стоял ханский шатер, и тогда, объединившись, ударить в то место, где татары уже соберут силы. Все произошло именно так, как и предвидел воевода. На расположившихся у костров и в кибитках татарских воинов обрушилась двухтысячная сила орущих, улюлюкающих и снедаемых ненавистью рязанцев. Не ведая страха, не зная пощады, они секли мечами и кололи копьями низкорослых диких кочевников, многие из которых не успели даже вооружиться. Когда несколько поредевшие сотни достигли холма с ханским шатром, татары недосчитались в тумене более половины, настолько неожидан и страшен был удар рязанских воинов.

Воевода, собрав сотни воедино, поставил их на холме по окружности, в центре разместив закованных в железо всадников — свою дружину. Когда же татары оправились от удара и собрались под ханским знаменем, пешцы раздвинулись, и в образовавшийся проем устремилось две сотни всадников. Конницу вел воевода Коловрат. Оставшиеся у холма считали безумием принятое им решение, но сам воевода верил в своих богатырей, многие из которых мастерски владели двумя мечами. Словно лезвием ножа вспорол он своими сотнями пятитысячное войско татар и, развернувшись, еще раз прошелся кровавым смерчем по тумену. Не понимая, что происходит, татары отступили.

— А вон и сам хан Бату появился, — показал воевода Коловрат в сторону группы всадников, поднявшихся на противоположный холм.

— Почто знаешь? — недоверчиво произнес один из дружинников.

— Видишь белое полотнище с кречетом? То знамя татарского хана. Ну, други мои, теперь держи ухо востро, навалятся так, что только поворачивайся.

— Ништо, выдюжим. Чай, не впервой! У-у-у, ироды! — угрожающе погрозил кулаком горой возвышающийся на коне широкоплечий чернобородый воин. — Косточки-то пересчитаю! Дай только доберусь до вас!

Неожиданно из-за ближайшего леска вывернулась татарская конница. Поначалу всадников было сотни три-четыре, но вскоре лавина метров четыреста по фронту надвинулась на холм, оплот малочисленной рязанской дружины воеводы Коловрата, и неспешно окружила его.

— Никак по мою душу! — засверкал глазами Коловрат, кивнув в сторону приближающегося на рысях могучего всадника в кольчатом доспехе, сияющем позолотой нагруднике и шеломе. — Не иначе хан, — уверенно произнес он.

— Дозволь мне сердце потешить? — преградив путь воеводе крупом лошади, прогудел чернобородый детина, но Коловрат, возвысив голос, распорядился:

— Дайте проход! И коли не осилю мунгола, то вместо меня поведет вас на Батыгу Данила Рябый!

Выхватив меч и свистом разгорячив коня, воевода устремился к татарскому поединщику. Тот, увидев, что вызов принят и именно тем, против кого он был направлен, обжигая коня плеткой, понесся навстречу. Словно два смерча, столкнулись воины, закружились в смертельном танце, зазвенели мечами, загремели щитами, отражая неимоверной силы удары. Поединок был стремителен и короток. Отразив очередной удар кривого татарского меча, Коловрат привстал на стременах и обрушил свой меч на татарина. Словно сквозь масло прошла закаленная сталь через доспехи и тело, развалив его на две половины. Так завершил свой путь лучший темник хана Батыя именитый богатырь Хостоврул.

Раздосадованный смертью темника и гибелью нескольких тысяч воинов тумена Басар-хана, Батый приказал своему любимцу и главному военачальнику Субудай-багатуру убить русских воинов. Тот направил против горстки рязанцев три тысячи всадников. Татары ринулись со всех сторон на рязанцев, но вскоре отхлынули, словно волна, оставив несколько сотен ранеными и убитыми у подножия холма. Тогда на непреклонных русских богатырей обрушилась лавина стрел. Небо почернело от их множества. Но и это мало что дало татарам: рязанцы прикрылись большими щитами. Видя, что воины гибнут, хан Батый приказал уничтожить русских дружинников пороками. Вскоре на холм полетели огромные камни и каменные ядра, круша, ломая, калеча, от которых ни закрыться щитом, ни увернуться. И тогда воевода Коловрат сделал самое верное: он повел своих воинов вперед. Гибли рязанцы, но и падали в кровавый снег татары. Только пятерых дружинников удалось захватить в плен. Когда их подвели к хану Батыю, то он, оглядев русских воинов, спросил, указав плетью на лежащего в окружении убитых им татар воеводу:

— Как имя этого отважного воина?

— Евпатий Коловрат — рязанский воевода, — был ответ.

Обернувшись к своим военачальникам и сановникам, хан сказал:

— Жаль, что нет в моем войске такого багатура. Ежели бы он служил мне, то держал бы я его у самого сердца, — и, обращаясь к пленным, добавил: — Своего князя предайте земле по обычаям отцов. Он достоин такой чести!

Стольный град Владимир 

1

Страшные, безутешные вести приходили в настороженно замерший Владимир. Вслед за Рязанью пали Пронск, Ижеславль, Коломна, Москва. Княгиня Агафья денно и нощно простаивала в соборе, моля Господа об обережении сына Владимира, уехавшего защищать Москву. Неделю тому вернулся в стольный град Всеволод, приведя с собой три десятка воинов — все, что осталось от почти тысячной дружины, посланной великим князем к порубежью. Не было вестей от Юрия Всеволодовича, и это больше всего тревожило немногочисленных защитников города, возлагавших большие надежды на великого князя. И только старый воевода Петр Ослядюкович, оставленный Юрием Всеволодовичем вместо себя, еще больше согнувшийся под тяжестью ответственности, был спокоен. Он знал, что стольному городу не выстоять под напором татарских туменов, и думал только о том, сколь достойнее принять смерть и чтобы эта смерть была не напрасной. Того малого войска, что осталось во Владимире, было явно недостаточно для обороны стен, и Петр Ослядюкович, наскоро собрав мужиков из посадов и окрестных деревень, принялся обучать их ратному делу. Учение шло плохо: доставал январский лютый мороз и пронизывающий до костей ветер, а в первые дни февраля закружили метели.

В ночь на 4 февраля 1238 года разыгралась слепая метель, а когда утром пятого ветер стих и сквозь серые тучи проглянуло солнышко, на краю Раменского поля напротив Золотых ворот замаячили фигурки всадников. Это были татарские дозоры. Вскоре ханская конница широкой волной прихлынула к городу, заняв все поля в округе, перелески и даже обрывистые берега Клязьмы и Лыбедя.