Брат на брата. Окаянный XIII век - Виктор Карпенко

— Юрий предлагает союз и зовет на татар. Как ко времени! Как ко времени! Только так уж выходит, что не он меня, а я его на ворога зову.

Усевшись в кресло, князь дочитал письмо и, бережно свернув, произнес:

— Благодарю тебя, Роман Федорович, за добрую весть. Сегодня же отправлю ответное посольство. Спешить надобно. Не сегодня завтра мороз ударит. А пока отдыхай. Завтра поутру послов хана Батыги принимать буду, ты уж уважь, приди.

Когда боярин Роман Федорович вошел в посольскую палату, его поразила висевшая тишина. На расставленных вдоль стен лавках замерло более трех десятков бояр и воевод, на возвышении в окружении ближних бояр и гридей охраны в золоченом резном кресле расположился князь Юрий Игоревич, у двустворчатой двери также стояли гриди, и все молчали. Стараясь не греметь сапогами, Роман Федорович осторожно прошел на указанное ему место и сел.

Ждать пришлось недолго. По знаку князя в посольскую палату вошел огнищанин и громко доложил:

— Посольство хана Батыги!

Следом за боярином по разостланному на полу ковру, оставляя следы от грязных сапог, на середину посольской палаты прошли трое татар. Самый толстый и по виду самый важный из них, сделав шаг вперед, громко произнес, и ставший позади троицы толмач тут же перевел:

— Джихангир [64] повелевает тебе, рязанский князь, покориться, как это сделали многие правители восточных и южных земель. Ты будешь платить Бату-хану десятую долю с урожая, товаров, охотничьей добычи, выловленной рыбы, каждую десятую лошадь, десятого раба, рабыню, каждый десятый князь пойдет в полон. За то великий Джихангир не пойдет по твоей земле и даст тебе жизнь!

Татарин надменно смерил взглядом князя, ближних бояр и сделал шаг назад.

Несколько мгновений висела тишина, настолько огорошены и озадачены были бояре и воеводы бесцеремонностью и наглостью послов хана Батыя, что оторопели. И вдруг посольская палата огласилась ревом десятков глоток. Возмущению не было предела. Князь с трудом унял разбушевавшихся. Поманив толмача, он сдержанно произнес:

— Хан Бату — великий хан. Он покорил много народов, и слава о его деяниях несется впереди него. Но я ему не враг. Завтра же я снаряжу посольство к великому хану со своим ответом. А сегодня вечером я приглашаю вас на пир.

Ханский посол ухмыльнулся и, выпятив и без того торчащий живот, процедил сквозь зубы:

— Не пировать послал нас Бату-хан, а волю его нести. Наш путь лежит в земли Юрия владимирского, тебе же, князь, я дам одного воина. Он проводит твоего посла в стан Джихангира.

Татарские послы развернулись и, топоча сапогами, вышли из посольской палаты.

Взоры бояр и воевод обратились к Юрию Игоревичу. «Неужто спустит князь такую дерзость и неуважение?» — задавался каждый вопросом, и этот невысказанный вопрос князь читал в каждом взгляде.

— Что, горько? — усмехнулся князь. — А мне больно! Сжал гордость свою княжескую в кулак и молчал! Даже на пир наглецов пригласил.

— Головы им посечь надобно было! — возмущенно воскликнул кто-то из бояр.

— Придет время, и помстимся, но не ноне. Сила у Рязани невелика, и потому помощи у соседей просить будем. Во Владимир к великому князю Юрию Всеволодовичу гонца пошлю, в Новгород-Северский, в Муром, в Чернигов, дружины с городов земли рязанской покличу. А пока к хану Батыге посольство снаряжать надобно, посулов поболее в становище татарское отвезти, посольство вести неспешно, время затягивая. Так-то вот. А гнев свой праведный приберегите, он вам еще занадобится, когда ворога бить надобно будет.

Как сказал князь, так и поступил. Ранним утром ускакали гонцы княжеские во Владимир и Муром, Чернигов и Коломну, Новгород-Северский и Пронск. К вечеру же из ворот детинца выехало большое посольство, возглавляемое сыном Юрия Игоревича Федором. Его жена-красавица Евпраксия, держась за стремя, провожала князя Федора до городских ворот, а потом, поднявшись на стену, долго глядела вслед удаляющимся всадникам. Слезы катились непрошено по ее милому лицу и падали, замерзая на ветру. Сердце сжималось до боли, словно предчувствовало беду неминучую, страшную.

А еще через день Рязань покинул посольский боярин Роман Федорович.

Падал снег, первый, пушистый, ослепительно-белый на черной, скованной морозом земле.

«Скоро станут реки, тогда татары и двинут на Рязань. Успеет ли князь Юрий Игоревич собрать войско? — размышлял Роман. — Дай-то Бог, чтобы успел».

2

Никогда еще не видел князь Федор такого огромного войска: вся степь за Воронеж-рекою светилась кострами. Их было так много, что звезд на небе, и то было меньше. Над становищем татар стоял гул от множества голосов, и этот гул леденил кровь. Всю ночь князь Федор не сомкнул глаз, а утром, взяв с собой пятерых бояр и два десятка гридей, на двух больших лодках переправился через реку.

Посольство рязанского князя у татар не вызвало интереса. Лишь проводив глазами одетых в дорогие одежды русов, они продолжали свои дела. Только на середине пути к стоявшему на холме большому шатру, вокруг которого стояло множество шестов с флажками и конскими хвостами, к посольству подъехало до десятка воинов во главе с татарским сановником. Чуть изменяя окончания слов, он поинтересовался:

— Кто ты и что привело тебя в стан повелителя мира, великого Бату-хана?

— Я — князь Федор, сын и посол князя рязанского Юрия Игоревича.

— Бату-хана нет в ставке. Тебе и твоим людям будет отведено место для отдыха, и когда Джихангир захочет тебя видеть, за тобой придут.

Ждать пришлось недолго. Видимо, хан спешил с походом на Русь, и потому уже на следующий день, ближе к ночи, послов привели в шатер. Хан Батый сидел на возвышении, обложенный подушками. Он лишь повел бровью в сторону разложенных на ковре подарков рязанского князя и через толмача спросил:

— Послушен ли воле моей князь рязанский?

Федор, дрогнув голосом от нахлынувшего волнения, с достоинством ответил:

— Князь Юрий Игоревич — меньший князь. Он не может исполнить твои требования, не испросив разрешения у великого князя Владимирского Юрия Всеволодовича. Во Владимир направлены гонцы, и отец мой ждет ответа.

Хан, глядя на смиренно опустившего глаза долу и склонившего на грудь голову молодого князя, поначалу нахмурился, но потом расхохотался. Разве мог Федор состязаться в хитрости и лицемерии с великим Бату-ханом? Утерев кулаком выступившие от смеха глаза, хан погрозил перстом рязанскому князю и снисходительно произнес:

— Князю владимирскому скоро будет не до Рязани, и не только ему. Вся Русь ляжет у моих ног, и весь мир будет служить мне. Говорили, что князь рязанский — смелый воин и умный правитель. Он не был мне врагом на Калке, и это похвально. Такие помощники мне нужны. Ты его сын, и я хочу, чтобы ты служил мне. В моем войске китайцы, арабы, половцы, булгары, будут русы. Мне нужны темники-русы.

Федор приложил руку к сердцу:

— Велика честь служить тебе, великий хан, но на Руси много князей и есть немало достойнее меня, опытнее в ратном деле. Я же еще молод.

Хан осуждающе покачал головой.

— Молодость быстротечна, — глубокомысленно заметил он. Помолчав, хан предложил: — Ты знаешь, что все подвластные мне народы платят дань — десятую долю от всего. Но войско мое большое, и моим воинам много надо. И все, что им надо, они берут сами. Я могу обойти Рязань стороной, ежели ты мне дашь то, что имеешь только ты.

Федор, недоумевая, развел руками.

— У тебя есть жена, — продолжал хан, — невиданной красоты и царских кровей. Приведи мне ее и им тоже по наложнице, — повел он рукой в сторону стоявших толпой темников и родственников.

Кровь ударила Федору в голову. Горделиво расправив плечи, он расхохотался. Оборвав смех, князь, грозно сверкая очами, воскликнул:

— Никогда Русь не платила дани! Никогда князья русские не отдавали своих жен на блуд! Приди и возьми, коли сможешь, себе наложниц!

Даже не дождавшись окончания речи толмача, Бату-хан в гневе приказал:

— Убить! Всех! А тела бросить псам!

Только пестуну князя Федора по имени Апоница удалось под покровом ночи выскользнуть из шатра, где вершилось злодейство, и, переплыв уже начинающую схватываться у берегов льдом реку Воронеж, добраться до Рязани. Первая, кто принял эту страшную весть, была Евпраксия. Но слишком любила она Федора и слишком тяжела оказалась для нее потеря мужа, что она, взяв на руки малолетнего сына Ивана, взошла в башенку княжеского терема и выбросилась из окна, разбилась о землю насмерть.

Омыв слезами гибель самых дорогих ему людей, князь Юрий Игоревич повел полки рязанские на татар. Рядом с ним шли лишь дружины князей Давида муромского, Глеба коломенского и Всеволода пронского.