Как ты ко мне добра… - Алла Калинина

Защита прошла ровно. Марина Викторовна хвалила ее за научный энтузиазм и общественное лицо, оппоненты — за полезную работу, сделав только несколько обязательных и малосущественных замечаний; вопросов из зала не было, и голосование было прекрасное, только один против. Лиза долго еще потом ломала голову, кто бы это мог быть, но в общем это не имело никакого значения, с ровного места она вдруг стала кандидатом технических наук.

Ликование в лаборатории было бурным и искренним, но имело к Лизе мало отношения, просто все любили праздники и рады были случаю поехидничать и похохотать, выпить спирту и подразнить начальство. Женя приехал за Лизой на машине, был критически оценен и увез ее домой, опьяневшую и одаренную цветами и огромной плюшевой собакой. На этом праздники кончились и началось похмелье. Опять непонятно было, чем заниматься дальше, тема оказалась не из тех, которые можно было бы мусолить вечно.

Возникло и еще одно осложнение с работой. Полученная Лизой степень, в общем-то, обязывала Марину повысить ее в должности хотя бы до руководителя группы. Не то чтобы был такой закон, но не так уж много было в институте остепененных людей, а у них в отделе — и всего-то трое: Марина, Елена Николаевна да она, Лиза. Даже Галина Алексеевна степени не имела, писала, писала что-то, да так и забросила. И вот теперь Лиза имела перед ней даже какое-то преимущество. Это было смешно. А пока, в ожидании лучших времен, занималась она опять чем придется, присматривалась к своим сослуживцам, не уставая удивляться бесконечному разнообразию жизненных ситуаций. Так уж было заведено, что все здесь рассказывали друг другу не только то, что происходило с ними самими, но и с их детьми, и родственниками, и знакомыми, и рассказывалось все без всякого стеснения и в самых прямых выражениях, и даже чем пикантнее и острее была ситуация, тем больше оснований было рассказывать, и все слушали, не стесняясь, а, наоборот, горячо участвуя в чужой жизни, ахая, возмущаясь и давая самые решительные советы, как поступить в том или ином случае и как наказать виновных. Тут могли сосватать и временное жилье, и гадалку, и врача, и адвоката, который выслушает и поможет, могли и сами хором сочинить какую-нибудь бумагу, жалобу или заявление, а человек, отставший от жизни в какой-нибудь длительной командировке, возвратившись, первым делом спрашивал:

— Ну, как там твоя мама, поправилась? А племянница поступила? А Гришка как, было сотрясение мозга или просто так, ушиб?

Им до всего было дело, они помогали друг другу, учили один другого, высмеивали и давали советы, только одного они не умели в абсолютном большинстве случаев — устроить свою собственную единственную жизнь, и в одном только этом случае они пасовали, терялись и делали глупости, но, видно, так уж устроены люди.

Особенно смешно в этом отношении выглядела Зинаида Степановна, женщина крупная, костистая, с могучим римским носом и широкими плечами. Была она пожилая и строгая, крепких выражений не выносила и юмора не понимала. Болтовню и смех в рабочее время считала вещью недостойной, пока… пока речь не заходила о ее собственных делах. Тут она мягчела, забывалась и, стоя, будто вот-вот слабая минутка кончится, могла часами рассказывать о своих детях и многочисленных несчастьях, которые то и дело обрушивались на них.

Зинаида Степановна была мать-одиночка двух непутевых подростков-близнецов, Мишки и Гришки, которые жили в интернате, и с ними там то и дело происходили какие-то невероятные события: они дрались, падали с крыши, убегали, воровали школьный журнал, давились костями и страдали редкими болезнями. Это был поток, разрушительный шквал неожиданностей. Интернатское начальство уговаривало Зинаиду Степановну забрать детей, они нуждались в домашнем воспитании, но забрать их было некуда: Зинаида Степановна не вылезала из командировок.

Работать с Зинаидой Степановной было легко, она была собранная, аккуратная, быстрая, работу доводила до конца, дотошно, и не откладывала, пока не закончит. К Лизе она относилась с симпатией и многому научила ее, ей не скучно было повторять давно всем знакомые вещи, разыскивать и объяснять старые инструкции и ГОСТы, которые могли оказаться Лизе полезными, все это хранилось у нее в полном порядке, и терпение ее было безгранично.

Однажды, просматривая с Зинаидой Степановной старый отчет, в котором им надо было проверить какие-то цифры, Лиза услышала, что ее зовут к телефону. Она протиснулась между столов, взяла трубку и остолбенела от неожиданности. В трубке ожил и зазвенел позабытый веселый Иркин голос.

— Вета, это я, я в Москве! — кричала она. — Ветка, бросай все к черту, у нас с тобой только день и ночь, я еду за тобой на такси, ты слышишь? Через десять минут буду!

Лиза сияла. Ирка, Ирка в Москве!

— Девочки, меня нет, я исчезаю. Моя сестра приехала! — крикнула Лиза, на ходу стягивая надоевший прожженный кислотами синий халат. — Я побежала!

Она топталась у проходной, нетерпеливо смотрела вдаль тихой пустынной улицы и, когда там показалось одинокое такси, заторопилась ему навстречу. И в такси тоже почти на ходу отворилась дверца, и выскочила Ирка, худая, помолодевшая, легкая. Они обнялись и закружились на месте.

— Ирка, Ирка, как я рада видеть тебя!

— Я только на три дня, больше никак нельзя было вырвать. Но сегодня мы целый день будем с тобой. И ночь тоже. Выгоним куда-нибудь твоего Женечку и будем разговаривать, разговаривать… Ты не представляешь себе, какое счастье, когда все вокруг говорят по-русски, да что по-русски — по-московски! Ветка, ну рассказывай, как у тебя?

Но рассказывать Лизе сейчас не хотелось, хотелось слушать про нее, Ирку. Она смотрела на ее молодое, оживленное, сияющее лицо и не могла наглядеться. Какая же это радость — видеть родного, с детства близкого тебе человека!

Они приехали домой, Лиза поставила греть обед и с удивлением смотрела, как Ирка ела.

— Ох какой вкусный черный хлеб! Ты представляешь себе, я его совсем забыла! И щи! Ты как будто нарочно готовилась к моему приезду!

Они болтали и болтали, но что-то мешало им добраться до самого главного, о чем они все время думали, но словно боялись говорить. Пришел с работы Женя и привез Оленьку. Женя Ирке обрадовался очень, расцеловал ее, рассмотрел, весело стал расспрашивать, а Оленька, наоборот, дичилась, Иру она совсем не помнила и сердилась, что родители отвлекаются на эту загорелую чужую тетку.

Вечер пролетел быстро, они торопились скорее остаться вдвоем, Женю выселили на диван, в столовую, наконец они с Иркой улеглись и погасили свет. Ира помолчала минуту и вдруг заговорила стремительно, весело, слова хлынули из нее бурным и легким потоком:

— Да нет же, нет, Ветка, ты не думай, все хорошо, все просто замечательно! Мне теперь смешно подумать, как это я боялась моего Ромку.

— Кого?

— Ах… это! Да ничего особенного, так я его зову — Бахрам, Бахромка, Ромка, ерунда, ничего это не значит. Просто «Бахрам» некрасиво звучит, «хр», как будто кто-то храпит или хрюкает, а Ромка — совсем другое дело! Он такой у меня прелестный, хорошенький-прехорошенький! Мне кажется, он будет еще красивее отца. Ты знаешь, Вета! Я Камала по-прежнему люблю, даже еще сильнее, чем прежде, хотя этого просто не может быть. Я всегда была человеком страстным, ты знаешь, но он правда удивительный! А как он знает природу! И не только животных — пустыню и море. И за море он ведет целую войну со всем светом. Бегает всюду и доказывает, что оно важнее хлопка и нельзя больше забирать у Арала воду. Я у него на третьем месте — после моря и Ромки. А Ромка уже столько слов знает. Такой же болтун, как я! Нет, ты представляешь, я думала, в нем ничего моего! Смешно! Да он весь мой! Мы учим его сразу на двух языках, детям это легко дается… Да что это я все, как клуша домашняя, про любовь и про любовь. Каких я там людей встретила! Я тебе еще не рассказывала про Синицына? Честное слово? Но это же чудо что за человек! Я только теперь поняла, что это за наука — археология, когда поработала с Синицыным. Куда там до него бедному нашему Барашевскому! Ни размаха, ни полета, ни современного подхода. Это здесь, в России, можно простить такой классический подход к материалу, а у нас там, в Азии, современность — это бог. А Синицын делает такие вещи! У него эти тысячелетние древности прямо связаны с сегодняшним днем, с развитием хозяйства. Думаешь, я сочиняю? Ничего подобного. Например, он работает, работает, просеивает землю, собирает семена, кости рыб и животных, косточки плодов; казалось бы, ерунда, а нет! По всей этой мелочевке он определяет, какие сельскохозяйственные культуры здесь сеялись, какие сорта винограда, какие деревья и кусты. И оказывается, что ничего мы не ушли вперед, а, наоборот, многое утеряли по сравнению с древностью, а утеряв, уступили пескам. Ему говорят: «Раньше был другой климат», а он отвечает: «Нет, извините, климат был вот такой-то и такой-то». А знаешь, откуда он знает? По костям рыб! Установил виды рыб, их возраст, по видам — температуру воды, при которой эта рыба могла водиться, это, кстати, работы Камала. Построил годовые графики температур. Адов труд! И что же? Вот он климат, как на ладошке! Дерево там сохранилось. А по животным определил, какая была травянистая растительность. Вот тебе и полная картина! А ведь это все из горстки праха, который другие археологи просто выбрасывают в погоне за своими черепками. Ты понимаешь, какой подход? Он и геологию великолепно знает, и каких только специалистов не привлекает! И получается глубокий полный анализ, не картинки, не мечты беспочвенные о прошлом, а конкретное знание! Вот сколько я про него наговорила, а почти что ничего и не сказала, потому что охватить это невозможно. Такому человеку академиком надо быть, а он всего-то кандидат наук. Молчаливый, скромный. На раскопки приезжает всей семьей, с женой и дочкой, и все копают. То есть жена копает на общих основаниях, а дочка вокруг прыгает. Там вообще масса всякого народа бывает, подряжаются самые разные люди, на один сезон. Например, я там своими глазами видела одного парня лет двадцати пяти, он рабочим нанялся, так знаешь что он говорил? «Больше всего на свете, — говорит, — люблю лежать на койке и кушать продукты». Представляешь, так и сказал — «кушать продукты»! А рядом живет Синицын! Выводы он не откладывает на зиму, все делается прямо на ходу, в полевых условиях. Нужны химики — вызывает химиков, астрономы — так астрономы. У него там великолепная лаборатория. И металлурги, между прочим, тоже приезжали. Не хочешь попробовать свои силы?