Эмансипированные женщины - Болеслав Прус

Все тоскливей и тяжелей на душе у панны Магдалены. Ей не хочется уже поделиться с кем-нибудь своей великой тайной, нет, ей хочется знать: неужели у всех пробуждение сознательной мысли сопряжено с такой тревогой? Ведь еще в приготовительном классе, даже дома, ей приказывали мыслить; семь лет она мыслила по школьной программе, будучи в пансионе, вот уже год она мыслит без программы, будучи классной дамой; но никогда ей не казалось, что мыслить это так ново и так оригинально!

Она чувствовала, что после разговора с пани Ляттер в душе ее пробудились чувства, каких она до сих пор не знала, хотя ее с первого класса называли мыслящей девочкой.

"Наверно, во мне пробудилось то чувство независимости, о котором говорит панна Говард, - сказала себе Магдалена. - Нет, - думала она, - я не должна избегать этой женщины, только она может объяснить мне состояние моей души..."

Под влиянием этой мысли Магдалена направилась к панне Говард; услышав за дверью разговор, она постучалась.

В комнате было трое. Прежде всего сама панна Говард, которая, скрестив руки на груди, сидела в кресле и разглагольствовала. Напротив нее ерзал на плетеном стуле небрежно одетый и невероятно растрепанный студент университета с потертой фуражкой в руках. Опершись о подлокотник кресла панны Говард и словно прячась за учительницей, сидела на табурете прехорошенькая шестиклассница Маня Левинская с лицом ребенка и глазами взрослой женщины.

Магдалена заметила, что Маня Левинская смотрит на студента с выражением тихого восторга, что панна Клара пожирает его глазами и что он поглядывает на панну Говард, а сам думает о притаившейся за ее креслом Мане.

- Милости просим! - воскликнула панна Говард, протягивая руку. - Пан Владислав Котовский, панна Магдалена Бжеская.

Студент и Магдалена поклонились друг другу, причем взлохмаченный гость состроил такую гримасу, точно он недоволен появлением нового лица. Впрочем, когда Магдалена села так, что не заслонила от него Мани Левинской и в то же время не могла следить за его взглядом, он успокоился.

- Жаль, что вы не пришли четверть часа назад, - сказала панна Говард. Я как раз читала свою статью, которую пан Владислав берет для "Пшеглёнда".{39} Я развиваю в этой статье мысль, что незаконнорожденным детям государство должно присваивать фамилии, государство должно давать им образование и снабжать их средствами существования; чем лучше будут фамилии и выше образование, тем в большем почете будут незаконнорожденные. Ясно, что таким образом удастся разрешить вопрос о внебрачных детях. А пока женщины даже в таких естественных делах должны оглядываться на мужчин...

Магдалена думала, что сквозь землю провалится, а Маня, точно не слыша, смотрела добрыми глазами на студента, который ерзал на стуле, краснел и мял в руках фуражку.

- Вы, сударь, - обратилась панна Говард к студенту, - думаете, что в моих словах кроется какое-то неприличие?

- Я ничего не думаю, - не на шутку переполошился студент.

- Но вы так полагаете. О, я как в открытой книге читаю в вашей душе тайны, которые вы хотели бы скрыть от самого себя...

Маня при этих словах вспыхнула, а не менее смущенный пан Владислав сделал такое движение, точно вознамерился спрятать голову под стул.

- Вы забываете, однако, - продолжала панна Говард, - что я говорю не о мужчинах вообще, а о том, единственном, которого современное общество навязывает женщине и который называется мужем.

Панна Говард еще несколько минут говорила в таком духе своим красивым контральто, но о чем? Магдалена не смогла бы повторить ее слова. Девушке казалось только, что розовый и белобрысый апостол в юбке, глашатай независимости женщин говорит, - это при студенте-то! - такие неприличные вещи, что лучше не слушать ее и думать о чем-нибудь своем. Но собственные мысли у нее путались, и поэтому Магдалена стала читать про себя "Отче наш" и "Богородицу". Само собой разумеется, обе молитвы настолько поглотили ее внимание, что она смотрела на панну Говард, слышала ее звучный голос, но ничего не понимала.

А студент, наверно, понимал, он то вытягивал, то поджимал ноги, поднимал брови, то правой, то левой рукой приглаживал непослушную шевелюру и вообще держался как преступник в застенке. Магдалена подумала, что он не испытывал бы таких мук, если бы, как она, читал хотя бы "Богородицу". Но он, наверно, безбожник, как все студенты, и не верит в силу молитвы, поэтому бедняга не может не слышать ужасных рассуждений панны Клары.

Окончив наконец свою речь, панна Говард подошла к письменному столу и стала развязывать и развертывать, а потом снова завертывать и завязывать сверток бумаги со своей любопытной статьей об этих самых... детях. Маня в это время подошла к студенту, и они стали вполголоса разговаривать.

- До свидания! - сказала девочка. - Во вторник придете?

- Неужели вы сомневаетесь в этом?

- И принесете Красинского?

- С объяснениями.

- Вы совсем заработались... До свидания.

- До свидания.

Студент едва коснулся ее руки, но как они смотрели друг на друга! С такой братской нежностью и притом так печально, словно прощались навеки, хотя расставались только до вторника. Магдалене хотелось расцеловать их обоих, смеяться с ними и плакать, словом, делать все, чего бы от нее ни потребовали, такими они казались ей красивыми и такими несчастными оттого, что увидятся только во вторник.

В эту минуту панна Говард вручила сверток студенту; небрежно попрощавшись с нею, тот опрометью бросился вон, надеясь, наверно, еще раз взглянуть на Маню, которая уже успела выйти из комнаты.

Панна Говард сияла. Она снова опустилась в кресло и, глядя в потолок, словно там витали ее мечты, сказала Магдалене:

- Вы пришли поговорить? Какой интересный молодой человек, не правда ли? Я люблю следить, когда в молодой душе зарождается и развивается высокая идея или чувство...

- О да, - подтвердила Магдалена, думая о студенте и Мане.

- Стало быть, вы тоже заметили?

- Конечно, это сразу видно...

Состроив скромную и озабоченную мину, панна Говард сказала, понизив голос:

- Не могу понять, что могло ему во мне понравиться...

Магдалена вздрогнула от неожиданности.

- Наверно, общность стремлений... взглядов, - мечтательно продолжала панна Говард. - Да, существует сродство душ... Но не будем говорить об этом, дорогая панна Магдалена, поговорим лучше о вас... Ах, какой он энтузиаст! Как он слушает мои статьи! Когда у меня появился такой слушатель, я поняла, что можно красиво слушать. Однако довольно об этом, панна Магдалена, поговорим о вас. У вас тоже своя печаль?.. Оригинальный молодой человек!.. С чем вы пришли ко мне? Наверно, тоже сердечко забило тревогу?.. Угадала? О, мы, женщины, существа особенные: мы презираем толпу этих зверей, мужчин, но если встретится человек исключительный... Вы что-то таите на сердце, панна Магдалена, давайте поговорим. Что же вы хотите мне сказать?

Услышав поэтический лепет панны Говард, Магдалена так растерялась, точно ее вдруг перенесли в незнакомую местность. Неужели это она, та самая надменная, вспыльчивая, порою просто злая панна Говард, которой побаивается пани Ляттер, которая в присутствии молодого студента говорила непристойности? Она толкует о сродстве душ и сердечных тревогах?..

Магдалена не могла сдержаться, - уже несколько дней готовился этот взрыв, и вот он произошел. Девушка упала на колени перед панной Говард, обняла ее за шею и, целуя, воскликнула:

- Ах, какая вы хорошая, какая хорошая! Я думала, что вы только очень умная, но у вас нет сердца. Что же это я делаю? - прибавила она, вскакивая и садясь на табурет рядом с креслом.

- Восторженное дитя! Восторженное дитя! - снисходительно сказала панна Говард. - Кто же он, кому отдали вы свое сердце?

- Вы думаете, я влюблена?.. Нет!

Тень неудовольствия пробежала по розовому лицу панны Говард.

- Я только хотела, - продолжала Мадзя, - поговорить с вами, потому что вы такая умная, такая энергичная, а я так нуждаюсь в поддержке...

- Так вы с каким-нибудь серьезным делом? - спросила панна Говард тоном наставника, который дает советы во всех серьезных делах.

- О да, очень серьезным! - лихорадочно проговорила Магдалена. - Но это тайна, которую я унесу с собой в могилу... Впрочем, - прибавила она с глубоким вздохом, - вы такая умная, такая - я сегодня убедилась в этом благородная, хорошая, милая...

- Как сказать, шалунья! - со смехом прервала ее панна Говард.

- Да, очень милая; я по крайней мере вас обожаю... Так вот я открою вам великую тайну. Я, - прошептала Магдалена, - должна, даже если мне придется умереть ради этого, я должна достать денег для...

- Для кого? - спросила в изумлении панна Говард.

- Для па-ни Лят-тер! - еще тише прошептала Мадзя.

Панна Говард подняла плечи.

- Она вас просила об этом?

- Боже упаси! Она даже не догадывается.

- Так она нуждается в деньгах, эта барыня? - проговорила панна Говард.