Сабина Шпильрейн: Между молотом и наковальней - Валерий Лейбин

Когда я ознакомилась с выданной мне справкой, то испытала радость по поводу того, что не являюсь душевнобольной и имею возможность поступать на медицинский факультет с целью приобретения специальности врача. И только позднее, когда я сама стала разбираться в диагностических тонкостях различных заболеваний, мне пришлось задуматься над поставленным мне диагнозом.

В самом деле, если у меня был невроз с истерическими симптомами, то, согласно данной мне тогда справке, это не является душевным расстройством.

Можно ли в этом случае рассматривать невроз с истерическими симптомами в качестве вполне сносного психического состояния, в отличие от психоза, приравниваемого к душевному заболеванию?

И есть ли какие-либо существенные различия между невротиком с истерическими симптомами и истериком?

Кроме того, в той справке ничего не говорилось об исходе лечения. Подчеркивалось лишь то, что я поступила на лечение, будучи невротиком с истерическими симптомами. А вот перестала ли я к концу лечения быть невротиком и были ли устранены истерические симптомы, – об этом не сказано ни слова.

Впрочем, как я понимаю, в то время не было надежных критериев определения того, кто является невротиком, истериком или психотиком. Это позднее психоаналитики попытались провести различия между этими видами психических заболеваний.

Двадцать лет спустя после постановки мне диагноза доктором Юнгом профессор Фрейд написал статью, в которой показал различия между неврозом и психозом.

Черт возьми!

Неотступно преследует одна мысль. Коль скоро в той справке ничего не говорилось о моем излечении, то чтобы это могло означать.

После девяти с половиной месяцев пребывания в Бургхольцли я так и осталась невротичкой с истерическими симптомами?

Или с таким диагнозом можно учиться на медицинском факультете, стать врачом и лечить пациентов, в отличие от психотика, которого не допустят до врачебной профессиональной деятельности?

Раньше я как-то не задумывалась над подобного рода вопросами. Жаль, но теперь мне, видимо, не суждено вплотную заняться этой проблемой, чтобы получить ответы на так неожиданно возникшие передо мной вопросы.

А в то время я радовалась возможности поступления на медицинский факультет Цюрихского университета и не вдавалась в нюансы поставленного мне диагноза. Тем более что к моменту выписки из Бургхольцли, имевшему место 1 июня 1905 года, мое отношение к доктору Юнгу полностью изменилось.

Да, действительно, при первом нашем знакомстве он не вызвал во мне никаких восторженных чувств. Напротив, его официальность и сухость в обращении со мной вызвали у меня если не неприятие, то, по меньшей мере, равнодушие. По-своему привлекательный как мужчина, которым можно любоваться издалека, но какой-то угрюмый, отстраненный, холодный.

Однако по мере того, как продолжалось общение между нами на протяжении нескольких месяцев лечения в Бургхольцли, мое первое впечатление о нем изменилось. Этому способствовало то обстоятельство, что, в отличие от других пациентов, доктор Юнг предоставил мне относительную свободу и привлек к участию в проводимых им ассоциативных экспериментах, где я выступала не только в качестве объекта исследования, но и в роли его ассистентки.

Он стал для меня не просто лечащим врачом, а учителем, давшим мне возможность узнать его с такой стороны, о которой не знали другие пациенты. Я оказалась его избранницей, помощницей в его профессиональной деятельности, что, естественно, не только льстило мне, но и вызывало ответные чувства благодарности.

Не знаю, как соотносились проводимые им ассоциативные эксперименты с методом свободных ассоциаций профессора Фрейда, но сдается мне что именно свободное ассоциирование вызвало во мне первые ростки непонятного в то время чувства, позднее с головой накрывшего меня и утащившего на дно дремлющих во мне неуемных страстей.

С чего это началось?

Точно не помню. Но в процессе анализа, который доктор Юнг проводил со мной каждый раз на протяжении одного, двух, а порой и трех часов, я погружалась в воспоминания детства и неожиданно для себя раскрывала перед ним различные сцены и взаимоотношения со своими родителями. Причем мне приходилось рассказывать о тех действиях и переживаниях далекого прошлого, которые вызвали у меня самой то стыд, то гнев, то возбуждение.

Так, однажды я вспомнила и рассказала доктору Юнгу об одном эпизоде, который имел место в то время, когда мне было 3 или 4 года. Я была свидетелем того, как мой отец шлепал моего брата по голой попе. Эта сцена произвела на меня такое впечатление, что мне хотелось повиснуть на руке отца, совершающей болезненные шлепки, от которых брат корчился и извивался. Тем самым я хотела защитить его от наказания со стороны отца.

Когда доктор Юнг спросил меня, что маленькая девочка могла чувствовать во время этой сцены, то, немного поколебавшись, я честно поведала ему о своих впечатлениях и переживаниях. Я призналась, что впоследствии мне хотелось пописать или даже покакать на руку отца и что эти фантазии долгое время неотступно преследовали меня.

Потом доктор Юнг спросил, видела ли я ранее голую попу брата и какое впечатление она произвела на меня. Я не смогла ничего ответить на его вопрос, так как не поняла, зачем ему нужны такие подробности.

Голая попа моего брата.

Какое это имеет значение для моего лечения? Не рассказывать же доктору Юнгу о том, что, пытаясь закрыть рукой свою попу от шлепков отца, мой брат оказался в таком положении, когда я увидела нечто такое, чего не было у меня. Впрочем, доктор Юнг не настаивал на дальнейших расспросах, связанных с данным эпизодом моего детства.

В другой раз мы коснулись воспоминаний, связанных с тем, как я ходила по-большому в возрасте 4–7 лет. И хотя мне было неудобно рассказывать о таких интимных подробностях, я все же пошла навстречу доктору Юнгу.

Я рассказала ему о том, как предпринимала всевозможные попытки, чтобы испражниться на свою ногу. С этой целью я поджимала ногу под себя, садилась на нее, нажимала пяткой на выемку между ягодицами и, сжимая и разжимая их, делала втягивающие и выталкивающие движения. Это занятие вызывало во мне дрожь и блаженство, доставляло боль от неудобного положения и удовольствие от освобождения кишечника.

Однажды, после обсуждения других интимных подробностей, отвечая на вопросы доктора Юнга, я смогла преодолеть свое стеснение и рассказала ему о том, что впоследствии я научилась получать удовольствие другим путем. Он внимательно и, как мне показалось, заинтересованно посмотрел на меня. После некоторой паузы я сказала, что в раннем возрасте стала заниматься мастурбацией, причем подчас настолько энергично, что получала оргазм.

Мне было любопытно, как доктор Юнг отреагирует на столь интимную информацию. Но в тот момент он промолчал и не промолвил ни слова по этому поводу. Возможно, он посчитал, что я привираю или что это воспоминание относится к числу так называемых «покрывающих воспоминаний». Ведь не каждый врач готов услышать от 19-летней девушки признание в том, что уже в детском возрасте она испытывала оргазм.

Скажу откровенно, поначалу я очень стеснялась рассказывать доктору Юнгу о тех интимных подробностях, о которых не принято говорить скромной и приличной девушке и о которых меня никогда не спрашивали другие врачи. Однако не скрою, что вопросы сексуальности чрезвычайно интересовали меня. Как только доктор Юнг просил меня прибегнуть к свободным ассоциациям и, не задумываясь, сообщать о своих переживаниях, я испытывала одновременно страх и трепет, волнение и возбуждение.

В частности, я рассказала ему о том скандале, который имел место в доме отца в Ростове-на-Дону под Новый, 1904, год. Такие скандалы случались не раз и в предшествующие годы, когда гнев отца выливался в сцены наказания детей, включая меня. Так, в возрасте 13 лет отец угрожал мне избиением. Он завел меня в комнату, приказал лечь и собирался задрать платье сзади, чтобы осуществить свою угрозу. Я принялась просить его, чтобы он не делал этого. Отец отступил, но вынудил меня стать на колени, поцеловать портрет дедушки и поклясться впредь вести себя хорошо.

При обсуждении этого инцидента и аналогичных случаев, связанных с наказанием, я призналась доктору Юнгу, что наносимые отцом побои вызывали у меня, как правило, сексуальное возбуждение, которое я начала испытывать в возрасте 4-х лет. К концу трехчасового анализа я также поведала ему о том, что символизирующие подчиненность насмешки других людей надо мной способны вызвать у меня оргазм.

Не знаю, что мог испытывать доктор Юнг в то время, когда молодая и, надеюсь, привлекательная девушка признавалась ему в достижении сексуального возбуждения и оргазма в столь раннем возрасте.

Что касается лично меня, то разговоры на эти темы не могли не вызывать приятных ощущений, заставлявших тело заходиться в истоме.