Сабина Шпильрейн: Между молотом и наковальней - Валерий Лейбин

Вместе с тем Сабина понимала, что при всем напряжении воли ее силы не безграничны. Хотя она не старуха, тем не менее, возраст дает о себе знать. Долго она не выдержит. Не дай Бог потерять сознание! Что тогда будет с ее дорогими девочками?

Скорей бы придти туда, куда их гонят немцы. Хотя бы немного передохнуть, собраться с мыслями, обрести новые силы. Поговорить с дочерьми, подбодрить их и дать совет, как им вести себя, если вдруг немцы начнут их расспрашивать о семье.

Что за мука ожидание неизвестности! От этого можно сойти с ума.

Мысль о возможности сойти с ума не то чтобы поразила Сабину, но каким-то непостижимым образом вызвала в ней беспокойство. Что-то обжигающее опалило ее душу. Не успев оформиться в какое-то умозаключение, мысль о сумасшествии, описав замкнутый круг, внезапно ушла в глубины ее психики. Но она не затерялась там среди привычных для нее страхов, тревог и сомнений. Напротив, окунувшись в дебри бессознательного, она вывернула наизнанку давно вытесненные переживания и всполохом молнии осветила годы ее пребывания в цюрихской клинике Бургхгольцли.

Невроз с истерическими симптомами

Бургхольцли. Открытый в 1870 году как кантональная психиатрическая лечебница приют для больных, сумасшедший дом. В 1879 году этой лечебницей стал заведовать известный в то время психиатр Август Генри Форель. С 1898 года заведование перешло к Паулю Евгению Блейеру. Кантональная лечебница стала психиатрической клиникой при Цюрихском университете.

Помню как сейчас. Мне тогда было 18 лет. Оставалось два месяца до дня рождения, до девятнадцатилетия. Во второй половине августа, кажется 17 числа 1904 года, меня перевели в лечебницу Бургхольцли.

До этого я находилась в одном из санаториев Швейцарии, куда приехала на лечение вместе с матерью и дядей из Ростова-на-Дону. Я не осознавала своей болезни. Но родители, обеспокоенные моим поведением, которое им представлялось следствием пережитого мною стресса, были не на шутку обеспокоены и неоднократно показывали меня различным врачам.

Для меня действительно сильнейшим стрессом была потеря двух близких мне людей – бабушки и моей младшей сестры Эмилии.

Бабушка умерла, когда мне было 13 лет. В то время я прочувствовала, как тяжело жить на свете без нее.

Моя сестра умерла от тифа в октябре 1901 года в возрасте шести лет. Потеря любимой сестры вызвала чувство одиночества. Хотя в детстве я была довольно слабой, перенесла скарлатину, корь и дифтерию, тем не менее, только после смерти Эмилии, наступившей незадолдго до моего шестнадцатилетия, я стала особенно болезненно ощущать бренность жизни.

Эмилия родилась, когда мне было 10 лет. Она казалась мне такой хорошенькой, что я не могла не полюбить ее. Если мама выходила из дома и просила меня присмотреть за сестрой, то я с удовольствием играла с Эмилией и ухаживала за ней, словно она была моей дочерью. Я любила ее больше всех на свете. Поэтому смерть сестры вызвала во мне столь тяжелые переживания, которые, судя по всему, отразились на моем последующем поведении. И хотя в 1904 году я окончила с отличием гимназию, тем не менее, мои родители решили отвезти меня в Швейцарию, чтобы провести курс лечения.

Тот санаторий, в котором я провела четыре месяца, не оставил заметного следа в моей памяти, так как нахождение в нем не было связано с какими-либо значительными событиями и переживаниями. Обычное лечение, обычные процедуры. Сплошное расплывчатое пятно, не окрашенное ни в какие розовые тона. Напротив, используемые в санатории электротерапия и гидротерапия воспринимались мною как нечто мрачное, неприятное, не вызывающее желания ходить на процедуры…

Другое дело Бургхольцли – психиатрическая клиника при Цюрихском университете. Ее возглавлял известный в то время психиатр Блейлер, который ввел понятия шизофрении и аутизма. Он не был моим лечащим врачом, и в то время я мало обращала на него внимания. Зато другой врач, пациенткой которого я и стала, оказался в центре всей моей девичьей жизни.

Это был доктор Карл Густав Юнг. Тот доктор, который со временем очаровал меня. Тот доктор, в которого я без памяти влюбилась и от которого мечтала иметь сына.

Скажу откровенно: когда впервые я увидела доктора Юнга, он не произвел на меня особого впечатления. Доктор как доктор. Правда, высокий, статный, широкоплечий, но какой-то слишком угрюмый и серьезный. Молодой, не в пример пожилым и старым врачам, но в то же время не по возрасту собранный. Весь в себе, как будто никого, кроме него, не существует вокруг.

Я тогда про себя подумала: «Наверное, он нравится многим женщинам, но такой „сухарь“ не для моей эмоциональной натуры».

При первой встрече доктор Юнг задавал мне обычные вопросы. Как я себя чувствую? Что меня беспокоит? Испытываю ли я какие-либо страхи? Нет ли у меня бессонницы?

Я отвечала доктору почти автоматически, поскольку давно привыкла к подобного рода ничего не значащим для меня вопросам. Я даже про себя сказала, что мне опять «повезло». Очередной зануда печется о моем здоровье, но, как и другие врачи, не понимает, что со мной происходит и почему мне хочется порой послать всех к черту, предаться игре воображения и получать удовольствие от собственного тела.

Мне тогда показалось, что доктор Юнг слишком формален. Он видит не меня, а очередного пациента, которому вынужден уделять внимание. Пациента надо лечить, вытаскивать из его собственного мира и при этом делать вид, что врач является специалистом, способным психически больного человека превратить в нормального.

В то время я не знала, какой диагноз поставил мне доктор Юнг. Для всех предыдущих врачей я была ненормальная. Говорили о временном умопомешательстве и еще о чем-то, что было недоступно для моего понимания.

Только позднее я узнала, что в клинике Бургхольцли специализируются на шизофрении, а доктора Блейер и Юнг считаются крупными специалистами в этой области непонятных для простых смертных расстройств то ли головного мозга, то ли психики, то ли еще чего-то.

Позднее я также узнала, что была диагностирована доктором Юнгом как страдающая от истерии и что он осуществлял мое лечение, используя психоаналитический метод профессора Фрейда. Тогда я даже не догадывалась, что я была для доктора Юнга первой пациенткой, на которой он испробовал метод свободных ассоциаций.

Интересно, если бы я тогда знала, что являлась для доктора Юнга своего рода подопытным кроликом, то захотела бы иметь с ним дело в качестве пациентки?

Если бы я знала, что он не имеет никакого представления о моем психическом состоянии и методом проб и ошибок пытается разобраться не столько во мне, сколько в психике человека вообще, попросила бы я своих родителей избавить меня от подобного эксперимента?

Если бы я догадывалась, к чему может привести его некомпетентность и чем обернется погружение в бессознательное не только для меня, но и для него, осталась бы я хоть на один день в Бургхольцли?

Не представляю, как поступила бы я тогда и что бы из этого вышло, обладай я соответствующими знаниями. Но, слава Богу, я ни о чем не догадывалась в то время и с интересом вступила в игру пациент-врач. В ту игру, в которой каждый врач полагает, что он здоров и может помочь больному, в то время как сам больной считает себя вполне здоровым и в душе насмехается над врачом-простачком или, в лучшем случае, старается не расстраивать его, делая вид, что выздоравливает.

Почему слава Богу?

Да потому, что пребывание в клинике Бургхольцли перевернуло всю мою жизнь, направило ее в такое русло, где мне довелось познать счастье и муки первой любви, жар пылающей страсти и леденящий холод одиночества, творческое дерзновение и глубокие переживания, нарастающий интерес к профессиональной деятельности и разочарования от невозможности делать то, что считаешь нужным и необходимым.

Что касается заманчивой и влекущей к себе игры воображения, то тут я была в своей родной стихии. Недаром моя фамилия Шпильрейн (Spielrein), что переводится с немецкого как «чистая игра».

Как долго я находилась на лечении в Бургхольцли?

Около года, точнее с 17 августа 1904 по 1 июня 1905 года.

Насколько успешным был курс лечения, проводимый доктором Юнгом?

Не знаю, если иметь в виду медицинскую точку зрения. Ему, то есть доктору Юнгу, виднее. Во всяком случае, когда под влиянием лечащего врача я решила поступать на медицинский факультет Цюрихского университета, то, подавая документы в апреле 1905 года, представила в приемную комиссию медицинскую справку, подписанную руководителем лечебницы Бургхольцли Блейлером.

В этой справке черным по белому было написано: «Мисс Сабина Шпильрейн из Ростова-на-Дону, проживающая в данной лечебнице и намеревающаяся поступить во время летнего семестра на медицинский факультет, не является душевнобольной [т. е. психотиком]. Она принята сюда для лечения невроза с истерическими симптомами. У нас нет возражений против того, чтобы рекомендовать ее к поступлению».