Свободных мест нет. Рассказы советских времен (сборник) - Елена Лактионова

Она вытащила из сваленного во дворе строительного мусора рейку и, снова подойдя к подъезду, громко заколотила ею по дверям и крыльцу; потом с опаской заглянула внутрь: лестница была пуста. Так же колотя рейкой впереди себя по перилам для острастки, добралась до квартиры. Возле двери Маша увидела подозрительное темное пятно, будто что-то подтирали вытекающее через порог. Сомнений почти не было – опять!

Маша с каким-то тайным злорадством открыла дверь и вошла в прихожую: так и есть! – тряпка, пол и прихожей были липкими, а на кухне стояло соседское помойное ведро, в нем лежали две разбитые Машины банки с вареньем; одно варенье было вишневое, другое – сливовое. Маша нагнулась над ведром: сладкий, душистый аромат хорошо сваренного варенья пахнул ей в лицо.

– Ну конечно! – громко сказала она (еще из прихожей Маша заметила, что соседские двери закрыты на замок). – Ни у кого банок не падает, у него одного падают! Все ходят – ничего, этот как пройдет – так банки как не бывало! – Только месяц назад Николай Петрович, Машин сосед, войдя, по обыкновению хлопнул дверью, и с полки, что между дверей, где хранились всевозможные консервы, соскочила и разбилась Машина же литровая банка маринованных опят. – Дверью ведь хлопает, что весь дом трясется, – не на шутку разошлась Маша. Ей ужасно было жалко варенья: ее любимое сливовое! – и вся злость, что накопилась в ней за этот день, вылилась вдруг в обидные, злые слова. – Где вот он? Смылся, небось? Эх… алкоголик чертов!

Николай Петрович вовсе не был алкоголиком. Он был седовласый отец семейства – взрослой дочери и семилетней внучки. Маша его и выпившим очень редко видела, но всё равно сказала: «алкоголик». Она еще много чего сказала; тем более дома никого не было.

– Пока не всё укокошил, кое-что цело, надо убрать, а то и этого не останется, – продолжала ругаться Маша. Она отшвырнула в сторону занавеску: несколько банок с вареньем, салатами и последняя – с грибами, так заботливо присланных родителями из деревни, мрачно поблескивали в глубине полки. Маша занесла их к себе в комнату, выставив батареей у стенки. Все забрала, до единой банки. Посмотрела на соседские верхние: там тоже стояла всякая всячина. Взгляд упал на одну темную банку с каким-то вареньем. Маша нерешительно повертела ее в руках – кажется, черная смородина, и, с тоской вспомнив свои две разбитые литровые банки, мстительно сощурилась и утащила к себе и эту – в знак малой компенсации.

Наспех, без аппетита, хотя была голодной, перекусив, Маша переоделась – Николая Петрович всё не было: наверное, пошел с внучкой гулять, – и вышла за дверь. Вооружившись оставленной на лестничной площадке рейкой, беспрепятственно спустилась вниз: кошки не было. Маша швырнула рейку в мусорный бак и оправилась в жилищную контору.

Около конторы было много женщин, все возбужденно переговаривались, и Маша вспомнила, что с сегодняшнего дня стали выдавать талоны на сахар. Какая-то женщина в плаще, накинутом на цветастый фланелевый халат и домашних тапочках, захлебываясь, говорила кому-то, что у нее теперь целых десять килограммов сахара!

«Зачем ей десять килограммов сахара? – подумала Маша. – Что она с ними будет делать?»

В коридоре тоже было полно народу, шумно выясняли, кто за кем стоит. Маша еле протиснулась к столу старшего мастера под подозрительные взгляды бдительных хозяек.

– Послушайте, – обратилась она к полной, сильно накрашенной женщине за столом, выдававшей талоны. Та подняла свои тяжелые ресницы и взглянула на Машу. – У нас ходить по лестнице невозможно: там кошка с котятами, бросается на всех.

Женщина за столом сделала губки бантиком и сказала жеманно:

– Ну не буду же я ловить вашу кошку.

Вокруг все захихикали и стали пялиться на Машу.

– Ну вы же можете вызвать этих… – раздраженно сказала Маша, – кошатников. – И потом почти закричала от беспомощности, от отчаяния: – Конечно, у нас начинают принимать меры только тогда, когда что-нибудь уже случится! До этого никому ни до чего нет дела! Никому – ни до чего! Когда что-нибудь произойдет, вот тогда зашевелятся, забегают, начинают выяснять, кто виноват и прилагать героические усилия… – она хотела повернуться и уйти, но женщина за столом удивленно посмотрела на Машу и спросила:

– Где вы живете?

Маша растерялась и забыла свой адрес. Потом вспомнила и сказала.

У входа в метро, как всегда в это время, была «пробка»: вечерний «час пик». Маша втиснулась в душную толпу сначала у единственной открытой двери метро, потом у входа на эскалатор.

Какой-то мужичок с огромным рюкзаком за спиной больно прижался к Маше, и никак было от него не отлипнуть. Металлическая кружка в кармане рюкзака невыносимо впилась Маше в ребра; Маша отчаянно дергалась, но и от кружки было не отделаться. И когда их, как четырех Сиамских близнецов: Машу, этот ненавистный рюкзак с его кружкой и мужиком, вытолкнули на эскалатор, Маша обернулась вокруг своей оси, не теряя связи с кружкой, пересчитавшей ей все ребра, от чего она даже застонала, сцепив зубы, но стон ее потонул в общем шуме, и страданий ее никто не заметил. Рюкзак остановился перед Машей, ступенькой ниже, заслонив весь свет и мужика под рюкзаком.

Сначала Маша вполне прилично, но с чувством сдержанного негодования заглянула за рюкзак и сделала замечание:

– Мешок свой в руках нести надо, когда в метро едете, ясно?

На что обладатель рюкзака полуобернулся, чуть не сшибив со ступенек Машу – это оказался маленький сморщенный мужичок в облезлой шапке, – и заметил резонно:

– На то он и рюкзак, чтоб его за плечами носить.

Немного помолчали. Но Маша никак не могла успокоиться: очень уж ребра болели, даже не вздохнуть, и рука выше локтя – как он ее кружкой… И она вдруг размахнулась и со всей силы стукнула кулаком сверху по рюкзаку:

– У, мешочники проклятые, расплодились! Покоя от них нету. Когда переведутся только все, не знаю!

Она в негодовании стала спускаться по ступенькам вниз, мужичок в облезлой шапке стал чего-то оправдываться, а Маша, спустившись немного, остановилась. Но для нее не нашлось свободной ступеньки, и она встала вплотную за чьей-то спиной. Совсем уж было утихомирилась, но вдруг какой-то грузный мужчина, сбегавший по эскалатору, сильно толкнул ее плечом. Маша дернулась, потеряла равновесие, удержаться было не за что, и она навалилась на впереди стоящую женщину.

– Эй, поосторожнее можно?! – крикнула вдогонку Маша. И потише добавила: – Слон.

Мужчина обернулся и тоже крикнул:

– А чего стоишь на дороге? Подвинуться не можешь?

– Куда? На рельсы что ли? – снова крикнула Маша.

Мужчина побежал дальше, а Маша подумала: «На какие еще рельсы? Какие здесь рельсы?»

Ей вдруг стало смешно, и она несколько раз фыркнула в макушку женщине.

В гардеробе Дворца культуры, где занималась Маша в хореографической студии, стояло большое старинное зеркало, и Маша всегда, прежде чем войти в класс, оценивала критическим взглядом, как она выглядит, чтобы не появиться перед Славиком какой-нибудь растрепой. Сегодня Маша себе особенно не понравилась: задерганная какая-то, да еще лихорадку эту не вовремя вынесло – вон губу-то раздуло… Она всё-таки поправила волосы, сделала, насколько удалось, приветливое выражение лица, и только после этого поднялась в студию.

В раздевалке, как всегда, был кавардак, шум и веселье. Но «безумный» день для Маши еще не кончился. Из ее пакета с рабочим костюмом, на котором шариковой ручкой было написано: «Не трогать! Личное имущество Маши С.», несмотря на надпись, всё-таки исчезла тапочка. Маша долго в поисках ее рылась в шкафу со всевозможным театральным реквизитом и прочим хламом, нашла какую-то, на два размера меньше нужного, но уже не было времени что-либо искать еще. Маша с трудом натянула тапочку и так, со скрюченными пальцами, прихрамывая, пошла на урок, а когда садилась в плие, тапочка с шумом лопнула, размахрилась, и было очень неудобно заниматься. Вдобавок ко всему разболелась спина – то ли растянула, то ли форточка виновата – надо бы повтирать что-нибудь на ночь.

До сих пор не было Славика – ведь договаривались, что придет! Маша вертела шеей на каждый скрип двери и делала ошибка. Потом разучивали новый танец, у нее не было партнера (ох, и даст она ему нагоняй!) – она было рассеяна, нервничала, и на нее орал Борис Сергеевич.

Когда Маша, едва успев в закрывающуюся уже аптеку, спросила меновазин, аптекарша подозрительно осмотрела Машу и спросила странно:

– Кто вас прислал?

– Сама пришла! – удивилась Маша.

– Могу дать только один флакон, – всё еще недоверчиво поглядывая на Машу, сказала аптекарша.

– А мне литр и не нужен, – фыркнула Маша. – Я его не пью.

Дома ей предстояла еще одна тягостная сцена.

Перед тем, как войти в подъезд, Маша бросила туда обломок кирпича. Кирпич загрохотал о железную решетку подвала и тяжело упал на ступеньки. Когда шум затих, Маша осторожно заглянула на лестницу: никого.