Царевна-лягушка для герпетолога (СИ) - Токарева Оксана "Белый лев"

Никите я все-таки позвонила, но мой богатырь, как назло, оказался занят на каком-то мероприятии от своего клуба. Меня аж досада взяла: нашел время и место махать для китайцев мечом! С другой стороны, много ли навоюешь даже каролингом против бизнесмена и его охраны. А уж о Ванечке моем и говорить нечего.

Впрочем, Константин Щаславович, которого сегодня сопровождал целый эскорт гламурных девиц самого фотомодельного вида, сделал вид, что меня не узнал. И только во время белгородского наигрыша сидел с таким кислым видом, будто я не на свирели играла, а сверлила ему по живому больной зуб.

В перерыве ко мне подкатила одна из девиц, своим горящим золотой чешуей коктейльным платьем и накачанными губами похожая на Ваниного вуалехвоста. Вот погоди, девонька, натешится с тобой Константин Щаславович, и поплывешь у него рыбкой на посылках. Хотя, с другой стороны, судя по отсутствию мысли в глазах прелестного создания, возможно, она на самом деле появилась на свет где-нибудь в тропическом водоеме или аквариуме.

— Какая милая дудочка! — жеманно улыбнулась мне девица. — Не могли бы вы мне ее уступить?

С видом существа, которое деньги считать не просто не привыкло, но и никогда этому не училось, она вытащила из усыпанной стразами (или бриллиантами) сумочки и протянула мне солидную пачку стодолларовых купюр. Хотя стоявшая рядом Валентайн от такого неслыханно щедрого парнаса едва в обморок не упала, я сделала вид, что сумма, в разы превышающая мою месячную зарплату, для меня дело привычное.

— Извините, девушка, — демонстративно убирая свирель в чехол, отрезала я. — Реквизит казенный. Не продается. Если интересуетесь, могу дать контакт мастера.

Девица ретировалась, поджав насандаленные губы, а в трюмо артистической мелькнуло раздосадованное лицо Константина Щаславовича. Вот только в других зеркалах почему-то отражались не румяные физиономии моих товарок по ансамблю и не лепнина потолка бывшей дворянской усадьбы, в которой мы проводили нынешнее мероприятие, а что-то страшное и потустороннее, похожее на темный непролазный лес или подземелье. Или это у меня слишком разыгралось воображение.

Домой добралась я без приключений и Ване про эпизод со свирелью рассказывать не стала. Тем более, он снова выглядел озадаченным.

— Да понимаешь, кажется, это какой-то глупый розыгрыш, — нахмурился он с прямо-таки детской обидой. — Теперь кто-то дал объявление, будто я малагасийскую радужную продаю. Уже третий человек звонит. И предлагают просто неприличные деньги. Котята снежного барса на черном рынке столько не стоят.

Я попыталась обратить все в шутку, но получилось не очень удачно, а тут еще и Тигрис, прыгнув за какой-то ночной птицей на подоконник, рассыпал оставленную там со вчерашнего вечера соль. Вообще пушистый любимец вел себя достаточно странно. Носился по квартире, оставлял везде метки, вздымал на загривке шерсть и утробно урчал, как в тот раз, когда на участок заползла выдворенная Ваней в лес гадюка.

Я побежала за тряпкой и веником с совком, чтобы поскорее прибраться: все-таки мама говорила, что рассыпанная соль — это к ссоре. Но Тигрис принялся вырывать у меня из рук тряпку, да и просто делал все, чтобы не подпустить к окну. Я собиралась его приструнить, но случайно глянула на аквариум с лягушкой. Василиса, то есть малагасийская радужная, смотрела на соль с таким видом, с каким, вероятно, наши предки в ожидании очередного ордынского набега озирали городские стены.

Я смутно припомнила, что соль специально рассыпают, дабы не пустить в дом костлявую навь и нечисть. И с этой же целью над дверью втыкают спицы.

После полуночи, когда уже совсем стемнело, а Иван опять видел десятые сны, совершенно ясное, сияющее крупными майскими звездами небо заволокла мгла. На нашей улочке внезапно погасли все фонари, а над крышами притихших, точно вымерших многоэтажек поднялись зеленоватые всполохи, напоминающие северное сияние или далекие грозовые зарницы, но какие-то блеклые, недобрые, совершенно не похожие на живой огонь или неистовство атмосферного электричества. Выползая из слепых глазниц подворотен и прогалков между домами, они, неуклонно приближаясь, давили безмолвием. Казалось, из не засыпающего ни на миг города изъяли весь звук. Такой мертвой тишины я не слышала даже на кладбище. В воздухе запахло не озоном и даже не вездесущим городским аммиаком, а промозглой сыростью, к которой примешивались тяжелый дух перегноя и сладковатый запах тлена.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Я поспешно закрыла окна и на всякий случай рассыпала соль по всем подоконникам. Иван спал так крепко, что даже не пошевельнулся, когда я достаточно громко прихлопнула оконную раму. Малагасийская радужная внимательно следила за мной.

Мне очень не хотелось оставлять брата одного, но тут в моей комнате истошно заорал Тигрис, и я поспешила туда. Бедный кот, вздыбив шерсть, стоял на окне, охраняя Левушкину свирель, а по находящемуся на высоте седьмого этажа подоконнику с той стороны шарили чьи-то белесые руки с длинными черными ногтями.

Я сгребла кота и дудочку в охапку и забралась с ногами на постель. Не решаясь даже глянуть в сторону окна, я боролась с иррациональным желанием распахнуть фрамугу, смахнуть соль, вытащить спицу и впустить того, кто пришел, чтобы забрать свирель и вернуть Василису. О том, что происходило в комнате брата, я не могла даже догадаться. Зеркало в прихожей показывало ту же жуть, какую я видела днем в трюмо артистической, а мертвенное безмолвие ночи разрезал глухой скрежет. Будто кто-то, взяв дом в плотное кольцо враждебной холодной магии, царапал когтями стекло, пытаясь пробраться внутрь.

Когда в соседней комнате что-то громыхнуло, и к скрежету прибавились звуки борьбы и сдавленные женские стоны, я подскочила на кровати, понимая: надо что-то делать. Вопрос только, что? Сначала мой взгляд упал на решающий большинство современных проблем верный помощник смартфон. Вот только кому сейчас звонить? Никита все равно не успеет, да и не поверит, даже если я попробую объяснить. Мама на даче, отец на раскопках, Левушка вообще где-то в Бразилии. Иван спит в соседней комнате и хорошо, если спит.

Тигрис завозился на постели, теребя тесемки чехла, где лежала свирель, и я мигом припомнила белгородский наигрыш, который ох как не понравился Константину Щаславичу. Да и с чего бы это золотая рыбка предлагала мне сокровища морского царя за простую продольную флейту, с которой начинают обучение все духовики? Их же в любом музыкальном магазине навалом. Может быть, потому, что дудочку по дедовским чертежам и наметкам сделал Лева? Я понимала, что играть на свирели в два часа ночи не самая лучшая идея. Тем более, я ни разу не считала себя Луи Армстронгом. И все же, услышав уже даже не сдавленный, а вполне отчетливый женский вскрик, я поднесла свирель к губам и, пожирая взглядом зеркало в прихожей, заиграла белгородский наигрыш.

С некоторым облегчением я разглядела, как в зазеркалье рассеялась тьма. Потом из мрака проступили очертания Ваниной комнаты. Вот только от увиденного мне захотелось бросить все и спрятаться хоть в ванной, хоть в холодильнике. Более надежных мест в квартире не существовало. Возле окна, в неестественной позе распластавшись по стеклу, стояла растрепанная нагая Василиса. Что-то уродливое и костлявое, отыскав несуществующую дырочку между стеклопакетом и бетонным проемом окна, исхитрилось пробраться внутрь, минуя соляной заслон.

Закогтив до кровавых следов мою бедную подругу, оно, несмотря на отчаянное сопротивление, протащило ее по всей комнате и теперь пыталось забрать с собой в освещенный зелеными потусторонними всполохами ледяной сумрак. И последним самым абсурдным штрихом этого кошмара выглядел мой Ванечка, который продолжал крепко спать. В том, что эта дрема навеяна недоброй волшбой, сомнений не оставалось.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Я заиграла громче и бодрее, стараясь не сбить дыхание и не грохнуться от напряжения в обморок. Мерзость задрожала и стала истончаться, но черные уродливые когти по-прежнему тянули отчаянно сопротивлявшуюся Василису к окну, а мне уже не хватало сил.