Я знаю, кто убил Лору Палмер - София Баюн

— каждую неделю идет и три рюмки выпивает. Ну что ты ржешь, ему хватает, его с одной-то сразу развозит!»

Виталик в синеватом свете казался совсем заморышем. Он встретился с Яром глазами, и всего несколько секунд на его лице читалось сомнение.

— Я с вами разговаривать не буду, — неожиданно низким и спокойным голосом отрезал он.

Яр удивился. До того, как мальчишка заговорил, казалось, что он вот-вот расплачется.

— Я не журналист, — осторожно сказал он. Делать вид, что он пришел сюда просто выпить, явно было бесполезно.

— Я знаю, кто вы. Мой коллега у вас заявление не принял, а я говорил, что нужно.

Яр прислушался к дремавшей в душе злобе — и не почувствовал ничего.

— А я думаю нам будет полезно поговорить, — он показал женщине за стойкой три, а потом два пальца, не отводя взгляда от Виталика.

— Хочешь рассказать мне, что я плохо работаю? Поделиться подозрениями? А знаешь, мужик, катись-ка ты на хрен. Я работы на работе нажрался по самое вот, — он рубанул ладонью по выступающему кадыку. — Это у тебя твоя девчонка единственная и неповторимая, а у нас кроме твоего маньяка знаешь сколько еще геморроя? Сраный бардак, вчера девчонку изнасиловали и прирезали, неделю назад пятеро нажрались как свиньи, проснулись — в коридоре мужик без башки валяется, а сегодня знаешь, куда меня послали? В школу! Потому что я вечно крайний, потому что журналисты меня любят, и детишки меня любят, охренеть, какое счастье. В школу послали, рассказывать детишкам, почему жрать водку — это плохо, а я не могу, я уже сам с трудом понимаю, почему это плохо, и не пошло бы оно в жопу все, а, мужик?!

Яр слегка ошалел от этого потока, но, понимающе кивая, подставил мальчишке рюмку. Тот пил уже не глядя и не закусывая.

— Вот ты, — Виталик ткнул в него скрюченным пальцем. — Вот ты! Думаешь, один такой? Вас, мстителей недотраханных, не меньше десятка по городу носится, а знаешь, чем все кончается? Потом таких, как ты, — он снова ткнул в Яра пальцем, — в кустах с проломленной башкой находят, — мальчишка глупо хихикнул. — А где маньяк, а? Я тебя спрашиваю, где маньяк? Может, это тот мужик без башки — мы его как раз опознать не можем, — хохотнул он и потянулся за четвертой рюмкой. Яр не возражал.

— Я тоже хочу знать, — тихо сказал Яр, подвигая пятую рюмку. — Думаю, мы до весны его не увидим.

— Почему это?

— Вода холодная, — осторожно сказал Яр. — В газетах писали, что он хочет, чтобы красиво было, а осенью вода ледяная и грязная, кровь не так течет и цвет не тот.

— Херня это все, — Виталик заговорщицки поманил его пальцем и подался вперед, чуть не перевернув последнюю рюмку. — Он ночью убивает, похер ему на цвет. И вообще нихера он не любит, понял? Потому что их много!

— Кого их? — Яр послушно удивился и пододвинул ему уцелевшую рюмку.

— Маньяков! Криминалисты говорят, что один, а я думаю херня это все, лишь бы виноватого быстрее назначить. Венки-то разные все, а, что скажешь? У меня подружка в цветочном работает, говорит — сразу видно, что разные люди собирали. И как он… как ему удается…

Он раздраженно пощелкал пальцами и замолчал.

Яр хотел принести еще водки, но посмотрел на мальчишку и понял, что ему точно хватит. Глаза у него были стеклянные и стоял он так тяжело опираясь на стол, что стало понятно, что стоит ему лишиться опоры — он упадет.

— Как ему удается что?

— Приводить их на мост. Девчонки, почти все, кроме первой, скорее всего, ему доверяли. Первая вообще отличается — знаешь? Она не такая. Там другое… с ней по-другому. А? Слыхал? Я служебную информацию не разглашаю, — сурово закончил он, и сознание в его глазах окончательно погасло.

Яр вздохнул, положил на стойку купюру и подхватил Виталика под локоть. Они вышли из рюмочной. Туман по-прежнему укрывал улицы, воздух по-прежнему пах рекой, а разговор не принес почти никаких результатов. Яр, вздохнув, одним глотком допил остатки спирта, который подливал в водку.

…

Виталик смог объяснить, где живет, и Яр довел его до дверей. Ему было жаль мальчика — его ждало очень паршивое утро. Если позвонят с работы — еще более паршивое. Но что поделать, у Яра в последнее время таким было каждое утро.

Он дождался, пока с той стороны щелкнет замок, и тут же забыл о Виталике и его будущем похмелье.

Ничего, кроме пьяных домыслов, он не узнал. Да и версия с группой преступников ему не нравилась — Яр считал, что слаженно работающие маньяки бывают только в американских триллерах и книгах в мягких обложках, которые он иногда покупал в палатках у вокзала. В умного, эстетствующего маньяка он верил с трудом — очень уж не вписывались в окружающую панельную действительность девушки в белых венках. Но верил, потому что девушки были.

А вот в то, что маньяков несколько, не верил.

«Мы просто собираемся. Разговариваем, пьем, в карты играем, песни поем», — вспомнил он слова Яны и усмехнулся. Представил, как Алиса, сидя в кресле, сосредоточенно плетет венок, а Яна угощает отравленным пирогом ничего не подозревающую блондинку.

Мысль о Яне оказалась цепкой. С тех пор, как не стало Рады, как-то разом не стало и общих друзей. Яр долгие месяцы жил в прохладном, отрезвляющем одиночестве — его мать при каждой встрече начинала причитать, друзей не осталось, даже соседи отводили глаза и здоровались как-то смущенно, будто ждали, что он вот-вот забьется в припадке. В конце концов он почти перестал выходить на общую кухню, на работе ограничивался «добрым утром» и «до завтра», по пятницам «до понедельника», а матери звонил раз в неделю, в одно и то же время. Он поймал себя на том, что, набирая номер, задерживает дыхание, словно перед прыжком в воду.

Яр никогда не отличался общительностью, но чувствовал, как горе прессуется где-то в груди и затылке, делает кровь густой, а мысли — медленными. Пусть медленными, пусть густой, но ему казалось, что он стал хуже соображать. Разговор с Виталиком только подтвердил это.

Глупый