Посол - Ольга Саранина

Рассказ Борте дал Субетаю только определенность: имя отца, его род, судьба. О том, что Субетай не сын Чингис-хан, думали многие, и не услышать эти мысли было невозможно.

И Борте успокоилась. Она думала, как лучше сказать сыну о Чильгире. Но едва начала говорить, увидела, что Субетай как будто уже все знает.

— Как я хотел бы увидеть его, — вырвалось у него.

Борте зажмурилась изо всех сил, но слезы все-таки потекли по ее щекам. Субетай неловко обнял ее.

— Прости, я не подумал, я не хотел, — растерянно говорил он, а Борте сотрясалась от плача, закрыв лицо руками. Воспоминания вдруг нахлынули на нее. Борте вспомнила, как через несколько дней после возвращения из плена она подумала — а ведь Чильгир был женат до нее. Значит, после смерти он встретился со своей первой женой? А с ней — с ней он уже никогда не встретится. У нее тоже был муж, Темучжин. И после смерти она опять будет прислуживать ему, а не Чильгиру.

Только тогда Борте поняла, что это уже навсегда. Чтобы не завыть, она впилась зубами в рукав.

Но, как и говорил когда-то Чильгир, с того времени у нее действительно все было хорошо. Она научилась жить без него, ей сама жизнь не давала возможности задуматься как следует о своем горе. Родился Субетай, потом Темучжин стал Чингис-ханом, потом родился Джучи, так вся жизнь и пошла, и пошла, как положено — дети рождаются, а старшие тем временем подрастают. Когда Чингис-хан уезжал, Борте не тревожилась: она знала, что убитый по воле Чингис-хана теперь хранит его для нее.

Темучжин благодарил Небо за жену. Он понимал, как ему повезло, что еще в детстве отец обручил его с Борте. Кто бы мог подумать тогда, что так все сложится. Это все воля Неба, это еще одно доказательство избранности Чингис-хана. Ему даже в голову не приходило сравнивать других своих жен с Борте, рядом с которой — смешно сказать, стыдно признаться кому-нибудь! — он чувствовал себя защищенным. И только их дети, его и Борте, были достойны стать его наследниками, продолжать его дело, пользоваться плодами его трудов. Только те, в ком течет их, Чингис-хана и Борте, кровь.

«Есть ли почет в том, чтобы войти в дом знатного и богатого? — думал Чингис-хан. — Есть ли бесчестье в том, чтобы начать путь с бедным и безвестным?» А ведь Борте прошла этот путь, и пережила плен, и всякие недомолвки. Один этот Чжамуха чего стоит… И первое непростое время после избрания его Чингис-ханом. И — как она это только может? — по-прежнему всегда ждала его, радовалась его приходу, ободряла его улыбкой, озаряла своей красотой, спокойствием, мудростью.

Чингис-хан помнил один вечер. Он подходил к юрте, и увидел, как Борте провела рукой по плечу, убирая косу. У него вдруг выступили слезы. Он прикрыл глаза. Ему так хотелось тогда одарить ее, осыпать ее кораллами, бирюзой, жемчугом, украсить серебром. И чтобы она больше не страдала, не знала лишений, отчаяния, горя, чтобы она всегда сидела так в свете солнца, которое клонится к вечеру, и вышивала одежду для их детей. Чтобы она всегда знала, что даже если он умрет раньше ее — а он был уверен, что этого не случится, — то она не останется одна в беде, брошенная — у нее будут стада, она будет жить в довольстве, достатке и почете, потому что ее муж — Чингис-хан, а дети — дети тоже будут ханами, подумал он.

— Орел, похожий на оленя или олень, похожий на орла, — утвердительно кивнул шаман. — Я видел его.

Как потом догадался Субетай, шаман приехал в отсутствие Чингис-хана не случайно.

Шаман смотрел, как Субетай поправляет стрелу, прикручивает к ней наконечник. И никак не справляется с этим несложным делом.

— Мать и тебе его показывала? — Субетай опять взялся за жилу, которая по-прежнему ускользала из пальцев.

— Нет, я просто его видел. — Шаман пожал плечами. — Это понятно, сразу было понятно. Это твой знак. Вот и ты, я вижу, не удивлен. — Шаман вопросительно посмотрел на Субетая.

— Да.

Шаман опять кивнул.

— Хорошо, что ты такой, как есть. Наверное, твой отец был ведуном?

— Не знаю. Мать сказала, что я на него похож.

— Значит, был. У Борте нет таких способностей. Так только, предчувствия.

— Иди-ка, проверь стрелы, — предложил шаман, когда Субетай, наконец, закончил возиться со снаряжением. — Подальше отойди пострелять, к соснам.

Субетай кивнул. Ему и хотелось поговорить с шаманом, и неловко было, что он не может сдержать волнение.

Все эти дни Субетай удивлялся, что после рассказа матери он почувствовал покой, как будто вздохнул с облегчением. Он никогда не задумывался, был ли Чингис-хан его настоящим отцом. Но сейчас он словно вышел на нужную дорогу после трудного перехода. И перед ним открылись, пока неясные, очертания туманной долины…

Субетай остановился. «Нет, нет, я не хочу знать», — прошептал он в растерянности.

Его настоящий отец был убит по приказу Чингис-хана, того, кто до этого дня был для него отцом.

Субетай шел и шел дальше от кочевья, пока не опустился на землю, и долго так сидел, растирая в пальцах соцветия полыни.

Он не мог справиться с этим. Это никогда не изменится. Это теперь навсегда. Зачем ему было знать.

Шаман говорит, все ответы — вокруг. Где? Субетай продолжал водить рукой по траве. Где они вокруг.

О Небо, но я ведь люблю его. Я хочу быть похожим на него. Это ответ? Убить человека. И вырастить его сына. Я же горжусь, что я его сын.

Субетай помотал головой. Любимчик отца — Джучи, это всем известно. Но Субетай не хуже других братьев. Более того, Чингис-хан прислушивается к его словам, как к взрослому.

Чингис-хан убил его настоящего отца. И меня должен убить? Я враг, сын врага. Субетаю стало не по себе. И Чингис-хан, он это знает? Знает, что Субетай может его бояться?

И когда Чингис-хан, улыбаясь, смотрел на меня, это было торжество? Улыбка победителя? А мать, как же… А я… нет-нет. Почему я тогда спасал его, предвидел опасности для него? Потому, что он мне все-таки отец. Вырастил меня. Субетай вспомнил, как Чингис-хан заботился о нем, когда он болел. Как он радовался, когда Субетай побеждал в состязаниях. Или это тоже торжество победителя, который подчинил себе, славе своего имени сына убитого врага? И имени врага не осталось, сын его не знал.

Я ведь чужой ему. Только сейчас Субетай почувствовал себя осиротевшим. Дважды осиротевшим. Как теперь смотреть в глаза отцу? И как называть его.

…Еще издалека Субетай заметил ханское знамя в стойбище: Чингис-хан вернулся из опасного похода. Субетай подошел ближе и увидел, как радостная Борте обнимает мужа.

Я чужой здесь, опять подумал Субетай. И мать, она притворяется. Как Чингис-хан этого не понимает? Вот что значит хан — повелитель. Все сделал, как хотел, со мной, и с ней. Вначале бросил, а потом… Субетай закусил губу. О Небо, как же я люблю его.

Чингис-хан подозвал Субетая, обнял его.

— Здоров? Как без меня жили?

Субетай улыбнулся и не смог ответить.

Что-то в его улыбке заставило Чингис-хана присмотреться.

— Что с тобой? — изумился Чингис-хан.

Субетай помотал головой.

— Я… Это были неспокойные дни. Мы все жили в тревоге.

Чингис-хан был тронут.

— Нам Небо помогает, сын. Нам помогает Небо.

Для Субетая наступило трудное время.

Его жизнь оказалась с подкладкой. И многие, многие догадывались об этом.

Как это, иметь двух отцов?

Как это, Чингис-хан бросил Борте, а потом убил того, кто принял ее, защитил, охранял и боготворил?

А Чильгир. Погиб за то, что полюбил пленницу, оставленную трусливым мужем.

Нет, какой же Чингис-хан трус. Но он же бежал тогда? И как же он любит мать? Или все эти бесценные подарки — плата за тот давний поступок, название которому не найдено?

Тогда Субетай и начал задумываться о поездке на позабытую родину Чильгира, в те северные земли, где, как сказала мать, давным-давно жили великие цари, предки отца.

Род Чильгира пришел с дальних гор, и этим отличался от других меркитских родов-степняков.

Засыпая, Субетай думал об этом. Он закрывал глаза, и ему казалось, что где-то недалеко, может быть, за теми горами, что он видит каждый год во время осенней перекочевки, там живут родственники его отца, Чильгира.

И этот зверь на амулете, откуда он? Чтобы найти похожего, Субетай присматривался к украшениям сбруи, поясов, рассматривал все узоры, какие попадались на глаза.

* * *

Со временем о Субетае стали говорить как знатоке тонкой работы. Он научился понимать этих зверей: оскалившихся львов, охраняющих подвеску ножен, драконов на богато украшенных сапогах-гутулах, присланных в подарок Чингис-хану.

Рисунок тесьмы, металлические пластины пояса, в виде плетенки или двенадцати животных года, тисненые знаки на кожаных сосудах — все теперь имело для него свой смысл. Одно время он стал пропадать у кузнеца. Ему казалось, что если он поймет секреты кузнечного дела, то сможет разобраться и в происхождении амулета. Но нет, этого не случилось.