MASH - Ричард Хукер

Вследствие этого, капитан Валдовски был хорошо известен даже за пределами лагеря, и уж конечно был самым популярным человеком внутри его. В отличии от других докторов, он уже имел частную практику до призыва на фронт. В отличии от других докторов, он обеспечивал свою жизнь. Такое благополучное состояние дел было практически непостижимо для разума многих его теперешних коллег. Ему нравились все, и он редко находился вне компании.

Его самое большое хобби и интерес, кроме управления Покерной и Зубоврачебной Клиникой, были женщины. Как холостяку, ему было просто предписано природой и судьбой ударять сразу за всеми медсестрами лагеря, и покровительствовать Сеульским базарам телесных утех, но он не обращал на них внимания, как игрок Большой Лиги игнорировал бы приглашение на бейсбольную игру на школьном дворе. Дома, в Хамтрамаке, судя по его рассказам, он был рекордсменом Большой Лиги. В данное время, если ему не изменяла память, он был помолвлен как минимум с тремя юными красавицами. И хотя такой трёп обычен в любой военной организации и сразу принимается за выдумки, его похождения и победы списать на воображение не удавалось даже самым убежденным скептикам…

Добрый Поляк был одарен несомненно самым большим инструментом во всем Армейском Зубоврачебном Корпусе США. Он был владельцем и эксплуататором Гордости Хамтрамака. Офицеры и рядовые со всего окололагерного пространства часто посещали 4077-й, якобы с целью попользоваться душевой, а на самом деле — в надежде, что им посчастливится воззреть на ИНСТРУМЕНТ. Ассистент Доктора Валдовски, к слову сказать, значительно увеличил размер своей скудной зарплаты за счет поставки информации войскам о намерениях капитана принять ванну. В душевой офицеры и простой люд с выпученными глазами и восхищением рассматривали Гордость.

А однажды некий капрал из Миссиссиппи выразился за всех:

— Я бы, что угодно отдал, чтобы увидеть ЭТО сердитым!

К сожалению, примерно раз в месяц Добрый Поляк винтом впадал в депрессию, длившуюся не менее двадцати четырех часов, и редко более трех дней. Нормальные для Клиники действа продолжались, но вот когда его заставляли работать, Уолт просто лежал в своей койке и пялился в стенку. Радар О’Рэйли, конечно же, за несколько дней мог предсказать приближение таких эпизодов депрессии, так что клиенты Клиники были предупреждены. Но однажды Ястребу выпало первым оповестить лагерь о самом серьезном приступе капитана Валдовски.

В тот день Ястреб проработал без остановки двенадцать часов, и сделав дело смело отправился в душевую. Он медленно разделся, выронив стетоскоп из заднего кармана камуфляжных штанов, и повесил его на гвоздь вместе с портками. Он встал под душ, наслаждаясь его теплом, расслабился и размечтался о Райско-Яблоневой Бухте. Вернувшись в реальность, он подошел к лавке, на которой оставил свою одёжку. Он обнаружил Доброго Поляка, сидящим на ней. Единственной его одеждой был стетоскоп Ястреба и встревоженное выражение лица. Он вслушивался, прикладывая стетоскоп к Гордости Хамтрамака.

— Что случилось, Уолт? — спросил Ястреб.

— По-моему, он умер, — печально ответил Уолт, и в трансе отправился под душ с все еще торчащим из ушей стетоскопом.

Тем же вечером Добрый Поляк вошел в Болото и присел на койку. Ему налили, и он совершенно равнодушно выпил.

— Думаю, вам, ребята, следует знать, — начал он свое заявление.

— Знать что?

— Что я собираюсь покончить жизнь самоубийством.

Наступил момент молчания. В конце концов Ловец дотянулся со своей койки и сжал руку Уолта.

— Нам будет тебя не хватать, — сказал он, — Надеюсь, тебе на новом месте понравится.

— Эй, Уолт, завещай-ка мне свой проигрыватель? — попросил Дюк.

— На когда назначено отправление? — поинтересовался Ястреб. — Ты бы Генри предупредил хоть заранее, чтобы он тебе замену начал искать.

В течение всего допроса Добрый Поляк сидел отрешенно и не пытался отвечать.

— А ты каким способом отбываешь? — продолжил Ловец. — Из 45-го промеж глаз, или как-то более утонченно?

— Я, собственно, об этом и хотел спросить, — наконец промолвил Уолт. — Может, вы чего посоветуете?

— Ссорок пятым, эт-та, запросто и надежно, — ответил Дюк, — Безотказно… Только вот довольно грязно. Может, лучше черную капсулу?

— А что это?

— Верное средство, притом легко и даже приятно, — объяснил Ястреб. Выпьешь пару коктейлей, сглотнешь капсулу… В следующий момент ты уже слушаешь божественный хор, распевающий Победный Марш Хамтраковской Общеобразовательной Школы.

— А у вас есть эти черные капсулы?

— Для такого хорошего пацана как ты, — заявил Дюк — провалимся, но найдем, раз уж ты на эт-та решился.

— Да, я решился. Мне только нужно завещание составить. Дюк, можешь рассчитывать на проигрыватель. Я закрываю Клинику завтра утром. И тогда завтра вечером… того. Вы приходите. Выпьем, и я съем черную капсулу. Или две.

Добрый Поляк вышел. За ним последовал Ястреб.

— Смените меня через три часа, — проинструктировал он соболотников на выходе. — Придется следить за этим чудиком, пока это не кончится.

На следующее утро о намерениях Уолта узнал и Генри. Он сильно переживал, и строил планы эвакуации Поляка, зачем и пришел в Болото.

— А что с ним, черт возьми, случилось-то? И почему на меня сваливаются все главные сумасброды со всей нашей Армии? Где мне теперь нового зубного найти?

Ловец был в Зубной Клинике в качестве сиделки, а Дюк и Ястреб отговаривали Генри от его планов эвакуации.

— Вам, эт-та, не надо его отсылать, Генри, — заявил Дюк, — Он от этого оправится.

— Боже, Генри, — поддержал Ястреб — Если ты его спровадишь, то какой-нибудь псих терапевт его электрошоком тряхнет пару раз, да и отправит в другую часть. Мы электричеством его и тут вылечим.

— Нет уж, ребята, — возразил Генри. — Тут дело серьезное. Если он сбрендил от работы, мне конца лекций не услышать.

— Генри, не мне тебе говорить, — продолжил Ястреб, — о великой чести, оказываемой нашему заведению присутствием Гордости. Более того, Гордость является сильнейшей рекламой, когда либо выпавшей на долю военной душевой палатки. Ты же понимаешь что наш персонал и войска со всех окрестностей приходят манимые созерцанием Гордости Хамтрамака, и таким образом они стали самыми отмытыми солдатами в Корее. Генри, во имя санитаризации и персональной гигиены, дай нам сроку в двадцать четыре часа, чтобы вылечить Доброго Валдовски.

— Да, Генри, — подключился Дюк, — Дай нам, пожалуйста, сроку…

— Ваше безумие заразно, и я тоже рехнулся, раз уж позволяю вам его лечить. Валяйте, лечите, только выпустите меня отсюда! — проорал он, уходя.

— Ну и как мы его собираемся излечить? — спросил Ястреб у Дюка.

— Проще простого, сказал Дюк, — Как и обещано, найдем ему какую-нить черную капсулу, натолкаем в нее штук пятнадцать гранул амитола, напоим его и дадим её проглотить. Думаю, когда он проснется — все будет в порядке.

— Тогда лучше бензедрин или что-нибудь на подхвате держать, на случай если он долго не просыпаться будет.

— Ну да, наверное.

— Только надо бы поторжественней все организовать. Лучше уже сейчас этим заняться. Начнем с подготовки Даго Красного.

Они просеменили к палатке капеллана, зашли и вскрыли две банки пива.

— Как Ваши овцы, несчастный святоша? — спросил Ястреб, — Что там от Папы слыхать?

— Зачем пожаловали, развратники?

— Мы Вас… эт-та, пришли на последний ужин пригласить, — объяснил Дюк.

— Добрый Поляк, — продолжил Ястреб, — собрался на тот свет в районе одиннадцати вечера, и выразил желание перед путешествием преломить хлеб и разделить вино со своими друзьями и корефанами. Он так же высказал просьбу, чтобы несчастный святоша Мулкахи пришел готовый произвести последнее причастие согласно обрядам Церкви Трясущих Чётками. А то он боится что в последнее время без особого воодушевления относился к Церкви, вот и хочет чтоб Вы ему чуток полозья смазали.

— Ну что мне сделать, чтоб вы меня оставили в покое? Что вы мелете? — слабо запротестовал Даго.

— На полном серьезе, Красный, — ответил Ястреб, — Добрый решил встать на вечный причал. А мы не хотим, чтоб его услали, потому что он хороший, он нам нравится, и он нам еще нужен. И надеемся ему мозги вправить, только нужна Ваша помощь.

— А что от меня требуется-то?

— Именно то, что мы и говорим. Приходи, поужинаем, выпьем немного, потом ты поколдуешь в точности так как обычно это делаешь, и самое главное — спокойно относись ко всему, что увидишь или услышишь.

— О'кей. В этом случае я вам доверяю, — согласился Отец Мулкахи. — Только молюсь о том, чтобы Начальник в Риме не прослышал об этом.

— Черта с два я ему расскажу! — пообещал Ястреб.