Русская рулетка. Немецкие деньги для русской революции - Герхард Шиссер

деловой мир как деловой человек. Он учреждает банк, торгует древесиной и железом, машинами из Германии, зерном из Одессы. Прежние контакты оказываются чрезвычайно полезными. Гельфанд действует очень ловко, и никто не может доказать, какую личную прибыль он получает от снабжения оружием и амуницией турецкой армии, находящейся в процессе модернизации.

Дела идут настолько хорошо, что Гельфанд уже через два года, когда начинается Первая мировая война, может причислить себя к кругу миллионеров. Это побуждает его предпринять все, чтобы убедить турецкое правительство и влиятельные военные круги вступить в большую войну. Что позволило бы ему, с его новыми связями в мире денег и оружия, рассчитывать на еще гораздо более крупные сделки. Политическое оправдание тут же находится. С учетом прогерманской позиции турецкой политики совместный военный поход против царской России был бы только логичен и после разгрома царской империи принес бы кайзеровской Германской империи, как и Османской империи, крупные территориальные и экономические выгоды. Его аргументам в Константинополе и Берлине едва ли кто-то может противостоять.

Правда, более трезвые турецкие политики предлагают взять некоторое время на обдумывание, аргументируя тем, что турецкая армия вооружена еще недостаточно современно, а транспортные магистрали находятся в катастрофическом состоянии. Гельфанд соглашается, ведь это дает ему возможность заняться модернизацией железной дороги и организовать поставку еще большего количества вооружения. Кроме того, он будет снабжать столицу все большим количеством зерна. Все это — прибыльные занятия!

Его прибыли растут, он становится мультимиллионером. Позднее он скажет, что реализовал в Турции свою мечту о богатстве. Правда, то, как другие прямо и верно говорят, что он нажился на войне, не доставляет гордости ему, социал-демократу.

Он носится с идеей вторжения с турецким добровольческим экспедиционным корпусом — о его вооружении и оснащении он, разумеется, позаботится сам — в пределы Украины. Первые части уже сформированы в Константинополе, но тут история с экспедиционными полицейскими войсками становится достоянием общественности. Приходится трубить отбой.

Эта небольшая неудача — для Гельфанда лишь мазок на его пестрой палитре политических идей по поводу сокрушения царской империи — его не огорчает и ни в коей мере не обескураживает. Его концепция богата нюансами, у него на уме более крупные дела.

Его новейшая идея выглядит просто фантастикой: он хотел бы помочь создать своего рода двойственный союз пруссачества и большевизма. «Прусские штыки и кулаки российских пролетариев», объединенные в совместной борьбе против царского государства, — вот его великая идея. Гельфанд должен донести эту грандиозную идею туда, где она не только дойдет до ушей, но и может быть реализована.

В 1915 г., сразу же после Нового года, Гельфанд осторожно и со всем почтением зондирует почву у германского посла барона фон Вангенгейма. 7 или 8 января посланник кайзера выслушивает его. Услышанное поражает дипломата, и в связи с политически деликатным содержанием он, вместе с телеграммой № 70 от 8 января, срочно направляет сообщение о беседе в Министерство иностранных дел в Берлин.

Гельфанд хорошо подготовился к аудиенции. Он позволяет себе детально изложить свои мысли о совпадении текущих целей войны германского правительства с целями российских революционеров — хотя и по совершенно разным историческим мотивам — в своего рода плане действий.

Посол фон Вангенгейм сообщает в депеше в Берлин и свое мнение, что Гельфанд в последнее время оказал в Константинополе очень полезные услуги и отправится в Берлин, чтобы быть там наготове для бесед.

Уже 10 января статс-секретарь фон Ягов просит соответствующего унтер-статс-секретаря Циммермана как можно быстрее принять д-ра Гельфанда в Министерстве иностранных дел.

Из Большой ставки командования с более подробными инструкциями о беседе направляется в Берлин д-р Курт Рицлер, ведь в конечном итоге столь далеко идущие планы должны быть продуманы и в Генеральном штабе.

Гельфанд может считать свою первую беседу в Константинополе пропуском в большую политику. Он, новообогатившийся деловой человек, внезапно ощущает, что в качестве центральной посреднической фигуры в рамках крупномасштабной тайной игры между двумя великими державами Европы действительно может получить власть. — Доктор Александр Гельфанд едет в Берлин в состоянии эйфории.

Беседа в столице Рейха происходит в конце февраля. При этом выясняется, что сначала опять-таки необходимо решить неотложную личную проблему, касающуюся статуса иностранца у представителя враждебного государства, с которым кайзеровская империя находится в состоянии войны. Быстро и безо всякого шума. И секретные акты Политического архива Министерства иностранных дел подтверждают намерение срочно отменить первоначально запланированную немедленную высылку российского эмигранта д-ра Израиля-Александра Лазаревича Гельфанда-Парвуса в случае его въезда в Германию. Тут приходится собственноручно подключиться Рейхсканцелярии в лице господина унтер-статс-секретаря. В ответ министр внутренних дел уже 12 марта сообщает об исполнении:

Министр внутренних дел

IV. с. 1615. II. Ang.

Секретно!

Покорнейше извещаю Ваше Высокоблагородие в ответ на любезное письмо от 6 с. м. — Rk. 742, что 7 с. м. я, в духе вышеуказанного письма, направил распоряжение здешнему полицей-президенту об отмене высылки д-ра Гельфанда-Парвуса вследствие соответствующего понимания со стороны упомянутого лица и вследствие выдачи ему полицейского паспорта.

Далее Верховное командование, в ответ на его ходатайство, указало здешней комендатуре об освобождении Парвуса от всех ограничений, касающихся представителей вражеских государств.

По поручению: Древе

Господину унтер-статс-секретарю в Рейхсканцелярии

Теперь для германской стороны персональная проблема в чрезвычайно рискованной политической затее, кажется, решена — во всяком случае, в том, что касается центральной фигуры.

ПЕРВЫЙ МИЛЛИОН

Кайзеровский посол в Копенгагене фон Брокдорф-Ранцау объясняет своему канцлеру в Берлине Бетман-Гольвегу в уже упомянутом письме от 6 декабря 1915 г. также следующее: «Ясно, что д-р Гельфанд не является ни святым, ни удобным гостем».

Брокдорф должен терпеть этого д-ра Гельфанда, его назойливую манеру преподносить себя повсюду как влиятельнейшего делового человека и политика, который благодаря своему многолетнему