Диверсанты - Сергей Лобанов

В проеме дверцы они увидели установленный пехотный скорострельный автоматический гранатомет АГС-17 «Пламя». Тренога с гранатометом крепилась растяжками, чтобы дергающийся при стрельбе АГС не вылетел из кабины. Гранатомёт являлся очень эффективным средством в борьбе с живой силой противника на дистанциях до восьмисот метров: плотный веер осколков выкашивал даже траву в радиусе семи метров от места взрыва. Боезапас в барабане составлял двадцать девять осколочных 280-граммовых гранат. Огонь вёлся вбок по полету, накрывая противника хорошо видимой цепочкой разрывов, или с виража, плотно укладывая гранаты в цель.

Затолкав между растяжками тело в салон, парни попрыгали следом, дополнительно к гранатомёту ощетинившись оттуда короткими толстыми стволами «валов». Из леса выбежал Мамба, всё это время прикрывавший посадку группы. Прижимаемый тугими потоками воздуха, он добежал до машины, сходу запрыгнул в неё, умудрившись не запутаться в растяжках.

Пилоты тут же начали «выбирать винты», что на жаргоне вертолётчиков означает набор высоты. Машина оторвалась от земли. Поляна, уменьшаясь в размерах, уплывая вниз и в сторону, быстро обросла частоколом деревьев.

Из леса появились человеческие фигурки, так же как и спецназовцы, неожиданно для себя выскочившие на поляну. Они юркнули назад за деревья, готовясь к стрельбе, подняв автоматы, ловя в прицелы сквозь ветки сосен винтокрылую машину.

Вертолет лег в разворот, и борттехник накрыл преследователей одной очередью из гранатомёта. Край поляны расцвёл вспышками частых разрывов, не оставляя ни одного шанса преследователям. Десятка гранат хватило, чтобы среди посечённых осколками деревьев остались изувеченные тела федеров.

Машина ушла вверх и в сторону. Офицеры без сил попадали, кто где.

Капитан смотрел в незакрытый проём и видел далеко в стороне и внизу Красноярск, чадящий багровыми в ночи пожарами. Бои за него шли упорные и тяжёлые. И всё же оппозиционерам пришлось оставить город.

«Огненный Яр», — подумал он устало.

Затем вопросительно посмотрел на Негатива.

Седых кивнул, мол, порядок, держусь ещё.

Янычар вытащил кляп изо рта генерала, и Тарасевич тут же завопил:

— Где моя нога?! Под суд пойдёте, твари!!! Сгною всех живьём!!!

— Где та нога-то? — перекрикивая шум, спросил капитан у Мамбы.

— А хер её знает! — крикнул в ответ Мамбеталиев. — Там где-то и бросил, всё равно же не его была!

— Расстреляю всех лично!!! — продолжал бесноваться Тарасевич.

Капитан с силой забил ему кляп обратно и вытащил нож разведчика.

У генерал-майора от страха глаза полезли на лоб.

Алексей распорол его обычный солдатский без знаков различия камуфляж и вытащил квадратную плоскую коробку. Приоткрыл, увидел зеркальную поверхность диска, снова захлопнул, глубоко и удовлетворённо вздохнул.

Подумал, что надо доложить о штабе бригады федеров в административном корпусе ТЭЦ. Пусть его как следует обработает артиллерия.

Ещё Янычар подумал, что ума у генерала хватило переодеться в обычный солдатский камуфляж. А вот куда спрятать округлый живот, холёное лицо и изнеженные руки?

Правда, лицо у него сейчас совсем не холёное, а серое, с запавшими глазами и тёмным провалом рта с неэстетично торчащим кляпом. Всё-таки ранение тяжёлое, до конца жизни будет на протезе ковылять. Сам виноват, нехрен по минному полю бегать.

Но всё равно повезло генералу: свои нашли раньше федеров. Те бы ему автомат в жопу засунули и выстрелили. А потом кто-нибудь присвоил бы его берцы. Они хорошие, дорогие, выдают с потрохами принадлежность владельца к старшему офицерскому составу.

Янычар глянул на свои видавшие виды вахруши и снова посмотрел на ногу генерала. В памяти неожиданно всплыла скабрезная присказка, услышанная ещё в военном училище от острого на язык старшины роты:

«Хорошо тому живётся, у кого одна нога: и з… меньше трётся, и не надо сапога».

Сдерживая лезущую на лицо неуместную улыбку, капитан откинулся на гудящую стенку и прикрыл устало веки.

Глава II

Отпуск с войны

«(3.8) Время любить, и время ненавидеть; время войне, и время миру»

Ветхий Завет, Екклесиаст, Глава третья

За отлично проведённую операцию группе дали недельный отдых с разрешением провести его в тылу. На таких радостях Негатив категорически отказался отправляться в госпиталь, заявив, что на отдыхе ему будет гораздо лучше, он клятвенно обязуется выполнять все предписания врачей, только отпустите.

Астроном на деньги не поскупился. Он остался весьма довольным результатом рейда: видимо, очень уж нужен ему был этот диск. О безногом Тарасевиче поинтересовался лишь раз и то, скорее, для порядка.

Деньги, как ни странно, ещё имели хождение во время этой чёртовой войны, расколовшей страну. Те самые российские рубли как денежная единица продолжали использоваться и оппозиционерами, и федералами. Правда, обесценились в разы, но в качестве платёжного средства принимались везде.

Чем можно заняться в неглубоком тылу, практически в прифронтовой полосе в условиях скоротечного отпуска, который пролетит как один день, потому что тиски усталости едва начнут отпускать душу как раз к его окончанию? Правильно. Взять побольше водки, жратвы, оккупировать одну из ещё работающих, как это ни странно, саун с номерами, да найти пятерых сговорчивых девчонок посимпатичнее.

Девчонки тоже никуда не делись. Конечно, они не ходили уже по улицам в мини-юбках, не посещали пропавшие бутики, не сидели за большими уличными витринами в тоже пропавших кафе, не ездили по запруженным дорогам в своих «букашках», седанах, кроссоверах и джипах. Они просто стали жить и выживать по-другому, в условиях войны. Многие оказались на передовой, вытаскивая с поля боя окровавленных израненных солдат и офицеров; в госпиталях, своей заботой, женской лаской и чуткостью вытаскивая бойцов с Того Света; у станков на заводах, переориентированных на нужды проклятой никому не нужной войны.

Но остались и те самые, никуда не делись. Сейчас весёлая компашка этих дам полусвета с визгом плескалась в небольшом бассейне. А пятеро молодых мужиков — самому старшему, Янычару, всего двадцать восемь — в расслабленных позах, с небрежно наброшенными на обнажённые крепкие тела простынями, сидели за столом с батареей бутылок водки и вина, да всякой едой, что удалось раздобыть в полуподпольных магазинах прифронтового города.

Шёл пятый день отпуска, когда немного уже отпустило, когда женское тело перестало вызывать дикое ненасытное желание, когда выработанное на уровне подсознания ощущение постоянной опасности уже не такое острое, когда… В общем, когда мир. Пусть такой, пусть обманчивый, но мир в отдельно взятой сауне, а за её пределами тревожно замер опустевший, живущий войной город.

Говорить особо было не о чем, разговоры на мирную тему как-то не шли на язык. Тот мир остался далеко позади. Шла война. Парни молчали, погружённые в свои мысли, ничуть не беспокоясь тем, что разговор не клеится. Для единения они не нуждались в бесконечной, подогретой алкоголем болтовне.

Негатив, ловко орудуя правой ладонью, сооружал из плова конусовидную башенку, водрузив сверху чёрную маслину. Остальные снисходительно наблюдали за его «впадением в детство», думая о своём.

Лейтенант Рустам Мамбеталиев, глядя на плов и ощущая его вкус во рту, вспоминал родовое село в Дагестане.

Грянувший в России кризис не миновал и его селения, расположенного в горах, где ничего не меняется веками, где опять вспыхнула война, охватив седой Кавказ.

Рустам по убеждению не принимал ничьей стороны, но пришли боевики, их блокировали федеральные войска, обещавшие старейшинам не трогать села и фактически сровнявшие его с землёй за пособничество местных сепаратистам.

Вначале как положено — переговоры, то, сё… С местными федералы только для виду либеральничали, но при любой возможности вообще не церемонились. С Рустамом однажды обошлись очень жёстко. Его остановили пьяные контрактники, угрожая автоматами, заставили встать спиной к дереву и натравили овчарку. Он отбивался, как мог. Спас бушлат, рукава собака изорвала в клочья. В конце концов, его отпустили.

Дальше — хуже. Начались артобстрелы, а потом и авианалёты.

Сначала погиб младший брат — пятилетний мальчик. Рустам с матерью собирали его по частям, отмывая окровавленные куски водой и слезами…

Потом погибла мать, тоже от разрыва снаряда.

Дедушка взял старое ружьё и пошёл мстить.

Его застрелили сразу у околицы, как только увидели вооружённого «чеха».

Отец умер незадолго до начавшейся войны и не видел этого кошмара.

Рустам остался один.

Он вслушивался в разрывы снарядов и бомб, боясь смерти и желая её одновременно.